На последнем светофоре мы неторопливо притормозили и через секунду всех сидящих швырнуло затылками в подголовники…

Машину рвануло вперед, весь салон надуло подушками, я ожидал продолжения в виде автоматных очередей…

…Но было тихо.

Кряхтя и сдержанно матерясь, народ полез поглядеть на счастливца, прилетевшего в нас сзади. В голове вертелось из классика: "Я человек завистливый, но тут завидовать нечему"

(Abyssus abyssum invocat)". Подобное тянется к подобному – в Диминой семёре торчала новая трёха БМВ. Где начиналась треха и где заканчивалась семёра понять было сложно.

– Впервые вижу БМВ-шный хэтчбэк, – задумчиво протянул хозяин бывшего седана.

– А что, смотрится, – поддержал тему Кабан.

Вдруг дверь трёшки распахнулась, и на улицу вылетела мелкая блондинистая отроковица лет двадцати от роду.

– Пи..расы! – вежливо поздоровалась она с нами.

– …Х.ли вы встали на жёлтый, п.доры пробитые! – ознакомила нас незнакомка с личным своим взглядом на причину происшествия.

Я смежил веки, опасаясь что куски её плоти (мяса) заляпают мне вежды.

Но ничего не происходило. То есть, происходило, но вовсе не то. Девица, не прекращая визжать, прыгала вокруг нас, пытаясь вцепиться всем поочередно в рожи. Три былинных богатыря и я молча переваривали увиденное и услышанное.

В своих оценках наших персон мадам не скупилась на определения. Её критике подвергалось всё – наша компания (вместе и по отдельности), машина, детали нашего туалета и даже фасон обуви. Почему-то основной характеристикой всего оцененного являлась склонность к однополой любви, причём в страдательном залоге.

Я стоял и восхищался. Причём, восхищение моё вызывала как сама ораторша, так и группа благодарных слушателей. Такой выдержки я не видел ни до, ни после. Муций Сцевола нервно прикуривает от своей руки в углу. Франциск Ассизский уже давно бы душил её в ближайшем сугробе, заливаясь идиотским хохотом и пуская обильные слюни счастья.

Наконец, незнакомка закончила с описательной частью и перешла к предсказаниям будущего. По её речам выходило, что неведомый любвеобильный Антон уже мчится сюда наперевес, чтобы заняться с нами купно и по очереди нашим любимым постыдным занятием.

– Звони Антону, – наконец отмерз Дима.

Девица зарылась в сумке, я, пользуясь моментом, решил свалить в машину. Пример оказался заразительным, – разом хлопнули все двери, бандиты спрятались в салоне.

Не сговариваясь, все нервно закурили, хозяин тоже выпросил сигарету. С удивлением я обнаружил, что у всех дрожат руки. Повисло тяжёлое молчанье.

– Может она головой ударилась?

– Об кафель, – зло сплюнул на чистый коврик Дима.

– Какой кафель? – не понял я.

– В роддоме на полу, – пояснил Дима. – Мама её стоя рожала, вот и… Я в курсе. Сам с такой стоярождённой три года прожил… К американцу сбежала. Так ему и надо, суке пиндосной, – ни к селу, ни к городу закончил он.

Каждый задумался о своём. Всем было что вспомнить.

Дима боязливо покосился вбок, – там ушибленная пыталась локтём разбить стекло его двери. Не тут-то было. Немецкое качество не подвело. Двойной стеклопакет не поддавался.

Однако, от четырех жаднокурящих (каждая затяжка вполсигареты) в салоне стало не продохнуть. Митя опрометчиво опустил стекло на полсантиметра и сквозь образовавшуюся щель ему в глаз немедленно прилетел меткий плевок.

– Ну всё… – Димон вылетел наружу, я зажмурился, но удара не было. Открыв очи, я увидел, как он на вытянутой руке несёт взятую за шкирку фурию к её машине. Осторожно погрузив матюкающуюся красавицу в багажник, рыцарь с грохотом захлопнул крышку.

Все выдохнули. Наступила желанная тишина.

– Чё-то тихо, я заволновался, – ты её там не придушил ненароком?

– Не озвучивай мои сокровенные мечты. – резко повернулся Митяй. – А то они имеют обыкновение сбываться.

Минут через двадцать на противоположной стороне улицы томознул упорный седан Лексус с машиной сопровождения.

– Наконец-то! – обрадовался народ. – Сыктым приехал!

Все полезли наружу. Приехавший Антон ещё через улицу оценил масштабы бедствия. Погрустнел, отмахнулся от охраны на разделительной, пригляделся к терпилам и погрустнел ещё больше. В сообразительности ему было не отказать.

Безошибочно выбрав старшего, он вежливо, но без подобострастия, поприветствовал его и сразу перешел к делу.

– Поехали в "Артекс" за такой же?

– Идёт, – не стал наживаться на чужой беде Димон.

– А где?..

Ему молча указали на багажник. Антон, ещё раз доказывая собственную сметливость, кивнул, как на само собой разумеющееся, и пошёл вызволять подругу.

Стоило ему открыть крышку, как тут же началась вторая часть мерлезонского балета.

Вылетев как чёртик из табакерки, милая тут же вцепилась когтями в лицо суженого. Визг пошёл по нарастающей. До нас доносились обрывки фраз "Сука… где ты лазил… Меня тут… пока ты там. Пи…арас…"

В общем, всё это мы уже слышали и про себя. Солистка не обладала обширным репертуаром, но брала публику за живое благодаря молодому задору и экспрессии исполнения этюдов. К чести Антона он тоже хранил гордое молчание. Мы демонстративно делали вид, что что-то внимательно рассматриваем на крышах окрестных домов… Наконец, Антону надоело стоять под струей этого говнофонтана, (который только начал выходить на проектную мощность), и он тут же перенял полученный опыт. А именно, поднял любимую за шкирку и поволок к Лексусу. Хлопнула крышка багажника. Антон приглашающе махнул рукой и сел в машину.

– По коням, – скомандовал Митя.

– Да мы как-то… Дела в общем… – одновременно, заголосили мы с Кабанием.

– Ну вольному воля. Добро. Удачи.

– До связи.

По дороге с Андрием мы долго молчали об одном. В голове крепла решимость никогда не жениться. Но судьба играет человеком, а человек играет на трубе… Оба женаты. Как философски заметил Ошпаренный: "Никогда такого не бывало, что бы мужик на п…де не поскользнулся!"

Не знаю как у вас, а у меня в детстве было две мечты —погулять в Африке и подойти к разбойникам поближе. Нигилизм и тупое упрямство вечно тянули меня на столбы с надписями "Не влезай убьет!", вольготней всего я чувствовал себя под краном и стрелой, или прислонившись к дверям электрички. Как неуверенная в муже баба, я всё время требовал от небес доказательств их любви ко мне. У моего ангела-хранителя, подозреваю, все перья повылазили от таких перегрузок.

Но справился, молорик. Теперь-то он может спокойно линять на заслуженном отдыхе, а вот тогда…

Но я про детские мечты. В Африку я всё никак не попаду – вечно меня мимо проносит, – вроде на майские взял тур в Хургаду, но поглядим. Если у арабов бурления говн опять не случится, может, и сбудется. Зато со второй мечтой всё сложилось куда как лучше. Или хуже.

Одним из запоминающихся надолго работников ножа и топора был выдающийся человек Алик.

Году в 97 был у меня на пару с Бегемотом пейнтбольный клуб. Дело сие было довольно денежным, – народ реально тогда не знал куда девать бабки, и беготня с пестиками вошла в моду у бомонда. Называлась сия вольница "МОССАД" (а как ещё назвать евреев с оружием). И кто только там у меня не играл. Но об этом как-нибудь после. Как-то к нам пришла странная пара, – хорошо одетый мужчина со следами долгой отсидки на лице и мальчик лет 10, его сын. Алик решил задружиться с сыном, которого не видел никогда. Как-то мы заприятельствовали с ним. Алик оказался удивительным человеком. О себе он не рассказывал ничего, но друзья его постепенно поведали о нём некоторые детали. Вышел он где-то за полгода до знакомства, после 22 лет отсидки (в лагере с кем-то поспорил со смертельным исходом). Статью имел исключительно 102 мокрую (по-старому и 105 по-новому). Впервые сел в 13 – в пионерском лагере завалил сверстника. За время последней ходки умудрился 1) жениться, 2) зачать сына. 3) купить жене 3-х комнатную квартиру в сталинке на Ленинском проспекте и сделать там ремонт. Плюс – все годы очень неплохо обеспечивал семью. Это всё не выходя с лагеря. Ира, жена Алика, была, кстати, прелестной бабой без всякого уголовного налета и нежно любила мужа. Сын учился в лучшей школе Москвы (№ 1230 на Кутузовском 6, если кто знает), занимался спортом и совершенно не собирался идти этапом по стопам отца.