Мне хочется плакать за него.

Если кто и понимает боль и горе, которые возникают из-за сожалений о своих родителях, так это я. Поэтому я знаю, что ничего не могу сказать ему, что сделает это лучше, ничего, что может залечить такие раны, поэтому я уткнулась лицом в его шею и обняла его. Мы просто лежим, обнимая друг друга без всякого осуждения, потому что кто еще может понять твои уродливые моменты, как не твой Связной? Человек, которому суждено любить тебя, несмотря ни на что, и впервые… Я, возможно, думаю о том, чтобы поверить в это. Поверить в то, что он может любить все сломанные, чудовищные, ужасающие части меня.

Мы засыпаем с включенным телевизором, запутавшись друг в друге, его лицо так близко к моему, что я чувствую его, как боль в груди.

Я сплю как мертвая, мои узы довольны тем, что он мой.

***

Единственное, что может быть мучительнее, чем просыпаться с мужчиной, обнимающим тебя, который, как ты уверена, едва может тебя терпеть?

Проснуться сверху на мужчине, в которого ты уже готова влюбиться, одна его рука сжимает твое бедро, а другая изгибается вокруг твоей задницы, чтобы притянуть тебя к себе покрепче. Твое лицо прижато к его груди, его бедро – между твоими, а его член упирается в твой живот.

Я никогда не хочу двигаться.

— Ты опоздаешь, — бормочет Гейб мне в волосы, когда мой будильник срабатывает в третий раз, но мне на самом деле все равно.

Когда я говорю об этом Гейбу, он усмехается и целует меня в макушку. — Сейчас ты так говоришь, но Грифон – это гребаный кошмар, если он думает, что ты бездельничаешь.

Я стону, отстраняясь от него, мои узы кричат о потере всего его тепла. — Я не уверена, что он может быть более суров ко мне. Господи, я могу умереть, если он это сделает.

Гейб улыбается и потягивается, но не двигается с подушек. — Тогда лучше пошевели своей хорошенькой задницей, Связная.

Я ненавижу его.

Ну, не ненавижу, но, честно говоря, я бы рискнула умереть, чтобы остаться с ним в этой постели, но этому не суждено случиться. К тому времени, как я выхожу из его комнаты, Гейб снова крепко спит. К счастью, я нахожу горничную, моющую окна, которая доводит меня до лифта, и оттуда я могу спокойно спуститься в спортзал. Мне приходится поднапрячься, чтобы добраться туда вовремя, и я оказываюсь у дверей одновременно с Грифоном.

Он идет с противоположного направления, чем я, и, слава Богу, узы послушны и довольны в моей груди, потому что очень маленький и тихий уголок моего мозга задается вопросом, где он был всю ночь, если сейчас пять утра и он идет с другой стороны района.

Он смотрит на меня, и его глаза быстро пробегают по моему телу вверх и вниз, прежде чем он отводит взгляд и ругается. Я опускаю взгляд, но на мне только шорты и одна из футболок Гейба, такая же, как и вчера. Мой желудок снова опускается. Ненавижу чувствовать себя так, черт возьми.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? Твои узы под контролем? — говорит Грифон, открывая дверь и начиная открывать спортзал.

Я следую за ним, бросаю ключи и телефон на пол у матов и сажусь, чтобы сразу приступить к растяжке. — Я в порядке. План Норта творит чудеса, у меня все под контролем. Надо будет поблагодарить его.

Я отказываюсь выглядеть соплячкой. Я подавлюсь этим «спасибо», но скажу его, даже если это убьет меня.

Он медленно кивает, пригнув голову, и достает из мини-холодильника пару бутылок воды для нас обоих. — Пройдись еще раз по позициям, мы будем делать то же самое, что и вчера.

Он ведет себя странно, но мой желудок все еще в узлах, поэтому я просто приступаю к тренировке, как будто все в порядке. Притворяться, пока не получится, это старая, но эффективная стратегия, которая, я уверена, сработала бы, если бы он мог сделать то же самое.

Но он не смог.

Мы переходим к спаррингу, и мне уже лучше, я быстро улавливаю эти вещи, теперь, когда сосредоточена на том, чтобы сделать все хорошо. Удивительно, как все происходит, когда ты отчаянно пытаешься не выглядеть некомпетентной или ленивой перед своим тренером.

Когда Грифон в сотый раз бросает меня на маты и выбивает из меня воздух, я думаю о том, чтобы умереть здесь, просто сдаться и позволить себе просто умереть. Он стоит надо мной и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться с задницы, но все еще ведет себя пугливо и странно. Это заставляет меня чувствовать себя неловко.

Поскольку смерть не является вариантом, я заставляю себя повернуться к нему лицом и спрашиваю: — Если что-то случилось, ты можешь просто… сказать мне? Я бы не хотела иметь дело с твоим странным поведением.

Это заставляет его посмотреть прямо на меня. Шрам над его глазом сегодня выделяется для меня больше, в основном потому, что теперь я знаю историю, связанную с ним. Ему повезло, что он не потерял глаз, и я молча благодарю отца Гейба за это.

Даже если он и считает моих Связных монстрами.

— Ничего страшного, — говорит он, и когда я закатываю на него глаза, он пожимает плечами. — Ты выглядишь лучше. Я был просто потрясен тем, насколько лучше ты выглядишь.

О, вау. Вау.

Он так чертовски хорош в поиске идеального места, чтобы воткнуть нож в мое нутро и повернуть. Я опускаю руки и киваю ему, гримасничая, но больше не могу сдерживать саркастический ответ: — Боже, спасибо! Я уже приблизилась к вашим стандартам, или мне следует ожидать, что со мной будут обращаться как с гражданином второго сорта все оставшееся время? Знаешь что, ты должен снова рассмеяться мне в лицо, это то, что нужно в данной ситуации!

Я бросаю взгляд на часы. У нас осталось еще десять минут, но я ни за что не собираюсь просто стоять и смотреть на это дерьмо. Я наклоняюсь и хватаю свою бутылку с водой, чтобы допить ее и взять свои вещи, чтобы убраться отсюда. Бег назад должен прояснить мою голову достаточно, чтобы не прикончить всех, с кем я столкнусь сегодня.

Чертовы Связные!

Грифон ловит мой локоть и крутит меня, притягивая к своей груди и хмурясь. — О чем ты, блядь, говоришь? Я имел в виду, что ты выглядела измотанной, уставшей и совершенно безжизненной на протяжении нескольких недель. Мы беспокоились, что ты вот-вот либо упадешь замертво, либо сойдешь с ума, как Ансер.

Ладно, серьезно, кто, блядь, такой Ансер?

Блядь, соберись, Оли!

— Я иду домой. Возможно, я готова и хочу узнать все о том, как защитить себя, но я не собираюсь просто стоять и терпеть это дерьмо от тебя. На сегодня с меня хватит.

Я пытаюсь отвести свой локоть от него, но он не отпускает меня. Когда я делаю шаг назад, он сбивает меня с ног, возвращая обратно на маты и прижимаясь своим телом к моему. Мы уже достаточно занимались этим, чтобы я спускалась и приземлялась правильно, так что это совсем не больно, но я плююсь от злости на него за то, что он притянул меня к себе.

Но это не имеет значения, потому что я снова не могу двигаться, когда он прижимает меня к себе.

— Хоть раз я хотел бы иметь возможность поговорить с тобой без необходимости делать это с тобой, — огрызается он, и даже мои узы злятся на это.

— Мне чертовски жаль, что ты должен быть рядом со мной!

Грифон двигается так, что использует только одну руку, чтобы прижать мою над моей головой, а другой хватает меня за подбородок. — Ты можешь определиться, потому что я не знаю, волнует ли тебя то, что я хочу тебя трахнуть, или то, что я вообще тебя не хочу! Я не могу за тобой угнаться.

Я ненавижу его.

Так близко к нему, с его яркими глазами смотрящими в мои, когда его сила начинает действовать, я хочу закричать на него за то, что он использует ее прямо сейчас.

Я тщательно подбирала слова. — Хотеть от меня силы и хотеть меня – две разные вещи. Я уже знаю, чего ты хочешь, так что не начинай свои игры разума.

Он наклоняется вперед и шепчет мне в губы: — Ты ничего не знаешь, Связная. Ты не задерживаешься здесь достаточно долго, чтобы знать хоть что-то. Как только здесь что-то становится реальным, ты убегаешь, и это не имеет ничего общего с тем, чего я хочу. Ты можешь просто спросить меня.