— Ученым? — расхохотался Данут. — Ну, какой из меня ученый? Я всю жизнь около моря жил, рыбу ловил, китов бил. Читать—писать умею, и то ладно. Хорошо, если дядька меня старшим приказчиком сделает. И буду я всю жизнь бочки с земляным маслом считать, да пустые горшки продавать.

— Смотри, парень, не зарекайся, — глубокомысленно изрек возчик. — Ты еще молодой, все может быть.

— А вообще, давай, — принял вдруг решение Данут. — Книги дедовские я у тебя даже купить могу, если особо цену не станешь задирать. А бумаги... Бумаги возьму, если их мыши не съели.

— Бери, — кивнул возчик. Посмотрев на Данута, прищурился, словно бы вспоминая о чем—то. Потом сказал: — Ты, давеча, говорил, что Одинокими островами интересуешься?

— Ну, — кивнул Данут, насторожившись. Про Одинокие острова он как—то обмолвился, было дело, но особо о них не распространялся. Помнил, что как—то в Хандварке случился скандал. Когда они сдавали властям тела пиратов, один малый ляпнул: «На то и щука, чтобы карась не дремал». Как он удержался, чтобы не вбить ему нос в щеки! Да еще Инвудас, которому не терпелось получить вознаграждение, удержал. Если сейчас пожилой возчик скажет что—то подобное про норгов, то он за себя не ручается. Но Карагон заговорил о другом.

— Дед мой много чем интересовался, читал много. Но особенно об империях и государствах, которые развалились или погибли, если у них что—то с деревьями или с землей не так вышло. Не знаю как, но ему удалось узнать, что поначалу жители Одиноких островов самыми обычными людьми были. Рубили лес, корни корчевали, пеньки сжигали и рожь сажали. Еще какую—то живность разводили — не то овец, не то коз. Большие корабли строили, на Большую землю плавали, сыр продавали, муку. А вот рыбу они почему—то не ловили. Может, не нравилась, а может еще отчего—то. Вроде бы, все хорошо было, но когда леса вырубили, земля истощилась, всходы давать перестали. А козы и овцы все кусты объели. Кирдык наступил. Вон, все почти как тут, в империи бывшей. Но на островах бежать некуда. Либо помирай, либо что—то делай. И тогда норги — их, вроде, как—то по другому звали, начали по морю ходить, на купеческие корабли нападать, поселки грабить.

— Получается, норги пиратствовать стали не от хорошей жизни? — криво усмехнулся Данут. — Жалеть их нужно?

— Так кто от хорошей жизни в разбойники пойдет? — резонно сказал возчик. — От хорошей жизни человек работать должен, детей рожать, внуков на старости лет нянчить. Никто по доброй воле в разбойники не идет. Кому хочется под кустом спать, да всю жизнь бояться — не ловить ли идут? Не слышал, чтобы хоть один бандит в своей постели умер. Только, сам понимаешь, нам—то без разницы — от хорошей жизни, не от хорошей он на большую дорогу выше? Я всю жизнь в дороге провел, раза два с разбойниками бился. Мне какая разница, кто меня ограбить собрался? Что, мы их жалеть станем?

— Не станем, — кивнул Данут. — А если и станем, то так пожалеем, что они уже никогда на жизнь жаловаться не будут.

Если смотреть со стороны — миль так, за несколько, то Тунвельские горы напоминали холмы, поросшие лесом. Но если подъехать ближе, зелень начинала редеть, превращаясь в отдельные деревья и клочья травы, разбросанные на фоне серых и коричневых камней. Коли делать нечего — любуйся, на здоровье.

Перед въездом в ущелье решили устроить дневку. Проводники говорили, что проход широкий, но за один день горы никак не минуешь — придется делать остановку в долине. Ну, в долине, так в долине.

Инвудас едва не шипел из—за каждой задержки. Дай ему волю — погнал бы обоз до самого Бегенча, с одними только ночевками. Но даже он понимал, что этого делать нельзя. Люди—то выдержат, а скотина нет. А обоз еще обратно вести.

Погонщики принялись распрягать волов, отводили их на лужок, вытаскивали холщовые ведра. У небольшого ручья, вытекающего из расщелины, образовалась очередь. Никто не пихался, не пытался зачерпнуть воды первым. Охранники привычно вооружились топорами, пошли за хворостом для костра, не забыв, однако, поставить караул, приказчики захлопотали около котлов.

Скоро пополз дымок, смешивающийся с запахом еды. Можно долго описывать запахи дыма и аппетитные ароматы пшенной каши, сдобренной салом, если бы вы не ели пшенку на завтрак, обед и ужин. К тому же, крупу следует обдать кипятком. Но кто на привале, когда хочется есть, станет кипятить воду, тратя на это драгоценное время? Посему, опостылевшая и изрядно горчившая каша уже стояла у всех поперек горла. Данут подозревал, что Инвудас, из скаредности (Ладно, из экономии хозяйских средств!), купил по дешевке партию залежавшейся крупы, не озаботившись о разнообразии. Мог бы, собака жадная, прихватить еще гречки с горохом. Но ругаться со старшим приказчиком смысла не было. Во—первых, что сделано, то сделано. Коль скоро крупа закуплена, ее следовало съесть. Во—вторых, когда речь заходила о тратах, Инвудас закатывал глаза и начинал вещать о необходимости экономии и о том, что служащие компании «Торговый дом Силуд Таггерт и сыновья» должен заботиться о сохранении хозяйского добра. И вообще, лопай, что дают и радуйся, что можешь питаться три раза в день горячей пищей, а не перейти на подножный корм. А в—третьих, на свежем воздухе даже горьковатая пшенка исправно съедалась.

Утром, когда зевавшие возчики и охрана кривилась, доедая вчерашнюю кашу, Данут решил отправиться в разведку. Лезть в горы наобум не хотелось. Хотя, по уверениям знающих людей, в горах обитали лишь птицы, а в расщелине, по которой бежала река, жили черепахи.

Инвудас идею разведки не одобрил, но запрещать не стал. Буркнув, чтобы юноша возвращался быстрее, пошел обходить возы. Наверное, решил посчитать — не пропали ли за ночь его драгоценные бочки и не стащил кто—то остатки пшена.

— В разведку пойдешь со мной? — предложил парень Карагону, на что тот невозмутимо повел головой — мол, чего бы, да не сходить?

Эх, ну почему нет хотя бы пары коней? А теперь придется пешком. Словно подслушав его мысли, Карагон окликнул парня:

— А чего пешком—то? Давай, на волах.

На волах? А разве на них ездят верхом? Данут с сомнением покосился на холощеных быков, размышляя — не пошутил ли старик? Но тот, кажется, был настроен вполне серьезно.

— А чем они хуже коней?

Для Данута отличие было налицо — спины волов гораздо шире, нежели лошадиные. Ноги—то удастся на такую ширину развести? Штаны порвутся. Хотя... Если говорить откровенно, за всю свою жизнь парень ни разу не ездил верхом. Не на моржах же кататься. Он и коня—то впервые увидел, попав в Тангейн и, поначалу, эти животные ему не понравились. Какие—то шумные, да еще оставляют за собой «яблоки». Но постепенно привык. Более того — кони начали ему нравиться. Осмысленный взгляд, добрые мягки губы, осторожно берущие из рук человека корочку хлеба или пучок морковки. Но все равно, ни разу не удосужился проехать верхом, предпочитая либо ходить пешком, либо ездить в повозке.

Карагон вытащил из повозки связку каких—то веревок. Быстренько их размотав, явил взору Данута не то веревочную лестницу, не то упряжь. Перекинув «лестницу» через спину вола, старик быстро завязал ее под брюхом у животного.

— Что смотришь? Садись, — кивнул он на дело своих рук.

Данут осторожно засунул одну ногу в петлю, перекинул вторую через мощный хребет. Нашарив пяткой петлю (или, что там такое было?) утвердился на спине у вола. Не очень удобно, но сидеть можно. Карагон, тем временем, наматывал веревку на рога.

— Держи, — сунул в руки парня концы веревок. — За левую потянешь, влево пойдешь, за правую — вправо. Ну, сам поймешь.

Пока Данут примерялся — как бы ему удержаться, да как править, старый возчик уже оседлал второго вола, ловко вскочил тому на хребет и крикнул:

— Цоб—цобе!

Вол рванул с места, словно заправская лошадь, а следом за ним и тот, на котором уместился Данут. Видимо, животные вспомнили, что хотя они и лишены мужского достоинства, но в не таком уж далеком прошлом были быками и теперь пытались наверстать унылые дни, проведенные в качестве тягловой скотины.