М—да... Зато теперь Данут понял, почему у орков нет литературы. Нет—нет, старинных сказаний о героях, преданий о богах, сложенных в пору, когда народы Фаркрайна не знали письменности и, записанных здешними собирателями устных древностей, хватало. Были книги по истории. Правда, считалось, что писать о событии можно не раньше, нежели минет сто лет. Потому об Аркалльской битве Данут ничего не нашел. Не было книжек о несчастной любви, которыми изобилует литература людей. Мол — он любит ее, она любит другого, а тот, другой, любит себя. Или влюбленная пара принадлежит к разным расам, ненавидящим друг друга. О какой трагической любви может идти речь, если выбор осуществляет женщина? Ну, она—то постарается, чтобы избранник испытывал к ней хоть какие—то чувства. Да и сама не выберет кого попало.

— Ты мне сказала, что у фолков слишком короткий срок жизни. Сколько же лет Слети?

— Кто считает возраст у женщины? — укоризненно покачала головой Далина. — Ну, если ты настаиваешь... Слети родилась за пятнадцать лет до Аркалльской битвы.

— Тридцать пять лет?! — ахнул Данут. — Да она же...

Чуть было не ляпнул — старуха, но прикусил язык. Далине будет не меньше шестидесяти, а то и больше. Обидится.

Далина, словно бы наслаждалась растерянностью парня. Но немного помучив, небрежно повела бровью:

— Не бойся, Слети твоя ровесница. Наши дети растут также, как дети ... людей. Просто, мы дольше остаемся молодыми. Я родила своего младшего сына два года назад.

Данут, чуть не задал жене своего вождя нелепый вопрос — если орки так долго остаются молодыми, а женщины рожают в столь э—э почтенном возрасте, то почему их так мало? Орки должны заполонить весь Фаркрайн! Но если учесть, сколько их погибает — и мужчин, и женщин, то это неудивительно. Одна Аркалльская битва унесла почти все поголовье э—э всю нацию (или расу?) орков. За двадцать лет трудно восполнить такие потери. И, не исключено, что у Шумбатара и Далины в той битве погиб кто—то из детей.

— Ладно, — поднялась на ноги хозяйка. — Что касается Слети, то я свое мнение высказала. Ну, а ты решай сам. Хотя, — лукаво посмотрела Далина на парня. — Я девчонке сказала, что на лечение время понадобится...

— Много? — торопливо спросил Данут. — Год?

— Ну, это ты хватил, — откровенно засмеялась женщина. — Месяц как—нибудь протяну, а больше — никак.

Неожиданно, Далина притянула голову Данута к себе и поцеловала юношу в лоб.

— Знаешь, я завидую твоей невесте...

Золотая осень — самое прекрасное время года. Не горячее лето, когда спина плавится от пота, не хладная зима, когда пиво замерзает прямо в кружке и не пахнущая мокрым навозом весна. В полях собран весь урожай, пейзанину можно разогнуть спину, промочить горло кружкой пива, любуясь на гору зерна и кучи овощей, прикидывая — сколько нужно оставить себе, на еду, что отложить на семена, а что отвезти в город, чтобы продать и, купить—таки жене с дочерью вожделенную обновку, а себе — новый топор, потому что старый сточился так, что напоминает молоток для отбивания мяса. Щуря глаз, пейзанин нацеживал себе еще одну кружку, раздумывая — обманет его купец, или нет? Купец же, посматривая из окна на красоты земли, неспешно пил травяной отвар из высокой чашки или, что—то покрепче из маленькой рюмки, прикидывая — поверит ли пейзанин, приехавший в город купить жене и дочери обновку, если он задерет цену не в два раза, как в прошлом году, а в три?

В эту пору золото висит на ветвях, засыпает землю и плавает в воде, радуя глаз. Но для большинства орков (или людей) любование природой составляет лишь мимолетное мгновение, потому что жизнь, в сущности, это не праздник, а одни сплошные будни.

Данут, секунды две полюбовавшись на красоту земли, вспомнив слова древнего поэта, писавшего о славной осени — о студеном воздухе, который усталые силы бодрит (там еще было о реке, о льде и о сахаре, но этого он уже не помнил) и принялся разгребать листву, покрывшую землю толстым ковром, расчищая участок, где можно провести испытания, потому что он, вместе с Шумбатаром и еще двумя взрослыми мужчинами, занимались «упаковкой» глиняных шариков. Безопасности ради, забрались в камни, подальше и повыше.

«Закрытый огонь», упрятанный в шарики, скорее напоминал желе. Шумбатар говорил, что его изготавливают из смеси очищенного петрола, свиного сала и чего—то еще. Чего именно, вождь не знал, а Данут не интересовался, как не интересовался и тем, кто его делает и где. Ну, где, можно было догадаться. Если пройти миль пять через лес, начиналась пустошь, где разбросаны десятка два зданий, из которых днем и ночью шел густой маслянистый дым. Говорили, что там работают старые и молодые орки, не пожелавшие связать собственную жизнь с военным искусством (или, не способными к оному из—за каких—то увечий), зато выразившие охоту заняться полезным для общества делом — создавать «самоходные телеги», ветряные мельницы, из которых шла необычная сила, вызывающая к жизни тепло и свет. Кто—то из них начал очищать петрол, варить его, добавляя разные соли (не те, которыми посыпают пищу, просто название схожее). Умник, додумавшийся до «закрытого огня», не пожелал придумать безопасный способ хранения шариков. До этого, по его разумению, способны додуматься сами людишки. Ну, вот и приходилось «додумываться».

Шары, заполненные огненным зельем, были придуманы давно, но вот использовать их толком не получалось. Разве, что, отбиваться от врагов в случае нападения на поселок, да еще, если нужно создавать мощное пламя. Какой смысл тащить такое оружие с собой, если они по дороге могут вспыхнуть? Шумбатар сказал, что как—то раз они спалили галеру, пытаясь уложить «закрытый огонь» на палубе.

— И почему мы раньше не догадались? — буркнул вождь, собственноручно укладывая на дно корзины пять шариков.

Данут дипломатично пожал плечами. Гордиться нечем. Сам бы он тоже не догадался, если бы не тот безымянный купец.

Орки—помощники сняли с костра котелок, заполненный жидким мылом и, осторожно, принялись заливать содержимое корзины. Мыло, не сдобренное благовониями, воняло падалью, Данут прикрыл нос рукой, вызвав усмешку воинов.

Но завершить дело не удалось. Когда сосредоточенный вождь занялся вторым рядом, прибежал один из его внуков. Или детей, потому что Данут до сих пор не понимал разницы между многочисленными обитателями их дома.

— Старшая матушка велела, чтобы вождь и Данут спускались вниз, — выпалил запыхавшийся мальчишка.

Ага, значит, это внук, догадался Данут.

— А еще велела снять безрукавку и надеть вот это, — протянул внук сверток, в котором угадывались свежая рубашка и куртка.

— Закончите здесь, — кивнул вождь помощникам, сбрасывая с себя излюбленную волчовку и переодеваясь в свежую одежду. — А ты, — это уже Дануту, — пойдешь со мной. Чуть не забыл, что сегодня Совет старейшин.

По главной улице неспешно шагали волки. Крупные — с доброго теленка, с умными глазами, посаженными на лобастый череп. Серые неспешно трусили, построившись в колонну по два, как опытные солдаты на марше.

Волков было не много — всего восемь. То есть, не столько, чтобы начинать всеобщее вооружение, но и не столько, чтобы не обращать на них внимание. Конечно же, внимание на них обращали, но не больше, чем на старого огра, забравшегося в поселок неделю назад. Оценивающе прикидывали — а чего им здесь надо? Ну, кто же всерьез решит, что восемь волков, среди бела дня, ранней осенью, припрутся резать людей? Значит, им что—то нужно.

К слову — старого великана никто убивать не стал. Набросили арканы и осторожно вывели из селения, указав направление к собственному городу. Все—таки, орки и огры недавно были союзниками в войне с людьми. И, пусть кое—кто говорит, что с такими союзниками и врагов не надо, но все равно ...

Волки неспешно прошествовали к зданию Совета старейшин и, усевшись перед дверью, дружно завыли. Дверь распахнулась и серые, перестроившись в шеренгу по одному, без спешки и суеты скрылись в помещении.