Увидев еду, Данут осознал, насколько он голоден — желудок сводило, а руки тряслись. Вроде, такого с ним еще не бывало, а ведь приходилось не есть и по два, и по три дня, особенно, когда шла путина. Но здесь голод был волчий. Данут ел и пил, не насыщаясь, отрывая огромные куски и, глотая их не жуя. Когда первая миска показала дно, парень молча придвинул ее к Инвудасу и тот, поняв все без слов, спустился вниз, в камбуз.

Пока старший приказчик ходил за едой, парень немного осмотрелся. Пустые бочки на месте, трупов на палубе не наблюдалось, рулевой исправно нес вахту. Увидев, что странный юноша поднялся, матрос натянуто улыбнулся и закивал, пытаясь скрыть затаившийся в глазах страх. Прошелся по палубе до кормы, хмыкнул — за их судном, словно послушные собачонки на веревке, плелись четыре лодки. А в них... Да, в них было сложено не тряпье, как показалось поначалу, а трупы. Не иначе, мертвецов не побросали в реку, как бы сделал сам Данут, а взяли с собой. Интересно, зачем? Собираются их хоронить?

Данут поймал себя на том, что он абсолютно равнодушно смотрит на трупы. А говорили, что после первой смерти человек переживает до рвоты. А он же не чувствовал ничего!

Инвудас, тем временем, притащил вторую порцию еды. На сей раз, он явился с кашей. Пожалуй, что так даже и лучше.

Наворачивая вкусную кашу — уже не так торопливо, как мясо и, зачем—то прожевывая, Данут кивнул на корму:

— А этих зачем?

— Этих? — не сразу понял Инвудас. — А когда до него дошло, пояснил: — Лодки, они векшей стоят. Кстати, тебе полагается половина, — добавил он завистливо.

— Почему половина? — деланно возмутился Данут, хотя минутой раньше он и не подумал бы о разбойничьих суденышках. — Без меня, хрен бы они их получили.

— Ну так, они их не кинули, на буксир взяли. Да и сам—то ты сможешь их за хорошую цену продать?

Инвудас объяснял обстоятельно, словно его помощник и в самом деле возмущался из—за потерянной прибыли.

— Ладно, пусть половина, — великодушно махнул рукой Данут. — А покойников зачем тащить? Вон, рыба голодная плавает...

Инвудас приподнялся, выглянул за борт, словно хотел посмотреть на некормленую рыбу. Поскреб давно не бритый подбородок и с полной серьезностью заявил:

— Потерпит до Хандварка, твоя рыба. А мертвецов надо властям тамошним сдать. Пусть глянут, может, опознают кого.

Данут лишь пожал плечами. Он не понимал, к чему проводить опознание. Даже если кого—то и опознают, что это даст? Поможет в борьбе с пиратами? Как? Ну, если такой порядок, пусть так и будет.

— Слушай, — повернулся к парню старший приказчик, заглядывая парню в глаза. — Ты на меня зла не держишь?

— Держу, не держу, какая тебе разница? — равнодушно обронил Данут, не отведя взгляда от светло—зеленых глаз старшего напарника.

— Да есть разница, — слегка скривил губы Инвудас, обозначая подобие улыбки. — После того, что ты сегодня творил — оч—чень большая разница.

— А ты не бойся, — ответно усмехнулся парень. — Если ты не пират, жить будешь.

— Ну, и на том спасибо, — с облегчением выдохнул старший приказчик. Слегка потупив глаза, сказал: — Понимаешь, я должен выполнять распоряжение твоего дяди, моего хозяина. Я как пес, — с толикой гордости произнес Инвудас. — А пес, он хозяйское добро должен стеречь. И векши, что мне поручены, сберечь должен.

— И как бы ты их сберег, пес хозяйский? Думаешь, если бы меня под кулаки подставил, сам бы уберегся?

Инвудас не обиделся. Или, сделал вид, что не обиделся.

— Так ведь уберегся же. И добро уберег, и жизнь сохранил. А что бы случилось, не кивни я на тебя? Ну, меня бы до смерти забили, потом за тебя принялись. А ты, вон какую штуку удумал.

— Ну и ну, — покачал головой Данут. — У тебя на все ответы есть.

— Жизнь заставляет. Приказчик — он должен на пять шагов вперед мыслить.

— Например? — заинтересовался Данут.

— Например, что тебя понапрасну не надо злить. Если тебя разозлить, сила в тебя просыпается. Ну, впрямь как у твоего отца.

— Ты знал моего отца? — вскинулся парень. — Почему раньше не говорил?

— О чем говорить? Я же его почти не знал. Видел раза два. Отец твой — прими Единый его душу, настоящим воином был, а его брат в купцы пошел.

— И что еще? — в нетерпении спросил Данут.

— И все. Я же в те годы не старшим приказчиком, и даже не младшим. Посыльным служил, у твоего дяди. Лет—то уже много прошло. Это еще до Аркалльской битвы было. Или, чуть позже?

— А кто моя мать?

— Не знаю, — помотал головой Инвудас. — Слышал лишь, что брат хозяина женщину из чужих краев привел. Вроде бы, после битвы встретил. Не то у орков отбил, не то у гоблинов выкупил. Но кто она, из какого племени, знать не знаю.

— Ну, хоть имя—то знаешь?

— Нет, — ответил приказчик, глядя в глаза парня честным взглядом светло—зеленых глаз. — Имени мне никто не говорил, а я не спрашивал. Зачем мне оно?

Данут не сомневался, что старший приказчик врет. Не понимал лишь, зачем ему это надо? Может, дядюшка не велел? А зачем это дядюшке? Может, дядя и отец поссорились из—за женитьбы? Скажем, Силуд и Милуд влюбились в одну и ту же женщину — его мать, а она выбрала не купца, а воина. Такое бывает. Братья поссорились, отец ушел. Но тогда получается, что отец испугался? Нет, здесь что—то не то. Данут пообещал себе, что по возвращению он добьется—таки правды от своего дяди.

Телега скрипела так, как скрипит ... несмазанная телега. Так не может скрипеть ни дверь, ни солдатские сапоги, ни сломанное окно. Нет, так могут скрипеть лишь деревянные колеса, насаженные на деревянные оси и ничего больше. Громко, противно и мерзко. Или «мерзко» и «противно» это синонимы? Возможно, но пусть будут оба слова, чтобы читатель проникнулся, представив, как скрипят не одна, не две и, даже не десять — а сотня телег, груженых пустыми бочками и всякой всячиной, так нужной в пути. Боюсь только, что современный человек, привыкший к шелесту шин, рессорам просто не знает, что это такое. Данут недоумевал, почему бы не заменить деревянные оси и ступицы на железные, тогда и скрипеть будут меньше, да и телеги станут надежнее, но ему объяснили, что на обратном пути, когда возы будут заполнены емкостями с тяжелым петролом, скрипа не будет. А дерево в пути гораздо надежнее, потому что железные оси все равно будут ломаться, а заменить дерево на дерево, проще, нежели таскать за собой кузницу и сваривать ломаные ободья и оси.

Город Хандварк не оставил после себя никаких впечатлений. Нет, не так. Впечатления—то он оставил, но из разряда таких, что один раз побывав в нем, второй раз навещать не захочется — красно—бурый кирпич, сплошное багровое пятно. Совсем не то место, где хотелось бы гулять под луной с любимой девушкой, или приобрести домик, чтобы провести в нем остаток своих дней, гуляя с внуками и любуясь на достопримечательностями. Впрочем, кому что нравится. Кому—то могут понравиться безликие, вылизанные города, но Данута Хандварк совершенно не впечатлил. Он ожидал увидеть что—то иное. Все—таки — город был главной перевалочной базой для перепродажи петрола. А где масляные пятна, грязные бочки? Но все, что касалось складирования и продажи земляного масла, находилось за пределами города. Более того — на склады следовало ездить объездной дорогой, минуя город. Приказчики и хозяева были обязаны следить за чистотой и порядком, чтобы, не дай Единый, не вспыхнул пожар, а масляные разводы не омрачили взоров обывателя и не привели к травмам.

Широкие прямые улицы, мощеные красным кирпичом, пересекающиеся строго под прямым углом, двухэтажные кирпичные дома, окруженные клочками зелени. Настоящий купеческий город, строившийся не как бог на душу положит, а по строгому градостроительному плану. Все выверено, все очень удобно, рационально и скучно. Глазу не за что зацепиться. Ни тебе журчащего фонтана, ни парка, ни статуи отца—основателя или героя, ни какой—нибудь липовой аллеи, где могут встречаться влюбленные и гулять молодые мамаши. Не было даже башенных часов на ратуше, потому что местное самоуправление занимало неказистый двухэтажный дом, посчитав строительство башни и обустройство часов ненужными тратами.