Дерьмо. Я знаю этот взгляд. Видел его раньше у своей мамы. Чарли собирается упрямиться, и сомневаюсь, что в этом споре я выиграю. Нет, если она твердо решила вернуться ко мне домой, что, похоже, так и есть.

— Мы не можем вырезать их у меня дома, — настаиваю я, пиная камень носком коричневого кожаного ботинка.

Ее руки все еще крепко скрещены на груди, волосы развиваются от попутного ветерка.

— Почему нет?

— У меня нет ножей.

— О боже, заткнись, — смеется она. — У тебя есть ножи.

— Нет. Никаких ножей.

Она рассматривает меня несколько мгновений, оценивая хитрую ухмылку, приклеенную к моему лицу, оглядывая меня с головы до ног, начиная с кончиков моих ботинок. Мои джинсы. Темно-синее поло, которое я надевал только один раз, и оно выглядит совершенно новым. Ее взгляд скользит по моим широким плечам, толстой шее и веселью, играющему в моих глазах.

По крайней мере, я надеюсь, что Чарли все это интерпретирует, потому что она ничего не говорит, и я тоже, и становится чертовски холодно, а я все еще не выбрал чертову тыкву.

— Почему бы тебе просто не выбрать одну для меня? — предлагаю я.

— Почему бы нам не выбрать тыкву вместе? — бросает она в ответ. — Как насчет того, чтобы я положила свою обратно, и мы выберем одну миленькую и вырежем ее вместе.

Одну миленькую?

Иисус.

Вернуться ко мне домой и вырезать тыкву звучит слишком по-домашнему, а я не хочу, чтобы меня связывали.

Веселье, да.

Отношения, нет.

«Тогда что ты делаешь на этом свидании, умник?»

И…

Я сдаюсь.

— Отлично. Давай сделаем это.

Она не торопится с выбором, таскает меня по тыквенному участку, одна повозка с сеном приехала и уехала, забрала людей и высадила еще нескольких.

Чарли держит меня за локоть, используя меня для поддержки. Ее каблуки, или танкетки, или что-то в этом роде так часто попадают в ямки, что она смирилась с тем, чтобы держаться за меня — не то чтобы я жалуюсь. Пальцы вжаты в изгиб моей руки, ее светлые волосы развеваются на ветру, ловя свет и сияя, когда солнце медленно начинает садиться вдалеке.

Вместе мы критикуем различные размеры и формы оранжевых тыкв, обсуждая различные способы их вырезания.

— В форме футбольного мяча было бы забавно. Ты мог бы поставить его на ступеньки снаружи со свечой внутри. Это было бы мило.

Мило.

— Ее разобьют в течение десяти минут.

— Фу, ты прав. Я об этом не подумала. — Ее глаза расширяются. — О, Джексон! Как насчет этой?

Черт. Мне нравится, когда она произносит мое имя.

Джексон. Не Джей-Джей, или Три-Джей, или Младший, как меня все называют, включая моих родителей и друзей. Я всегда думал, что это в некотором роде безлично, хотя и отлично подходит для того, чтобы держать людей на расстоянии вытянутой руки.

Помогает сосредоточиться.

Не спускать глаз с приза.

Сосредоточиться на конечной цели: попасть в профессионалы.

Но когда Чарли произносит мое настоящее имя, когда говорит «Джексон» и как это произносит? Это заставляет мой желудок скручиваться, как будто я только что сделал сотню скручиваний и измотал свой пресс.

Ее пальцы разжимаются с моей руки, и на дрожащих ногах она пробирается к круглой гладкой тыкве яркого оранжевого оттенка с длинным изогнутым стеблем.

Она чертовски близка к совершенству.

— Почти идеальная! — восклицает она, подражая моим мыслям.

Я хмыкаю.

— Ты ее хочешь?

— Что ты о ней думаешь?

Хочу я сказать: «мне плевать», но не делаю этого, потому что это ранило бы чувства Чарли. Она слишком взволнована из-за этой тыквы.

— Выглядит неплохо.

— Так тебе нравится? — Она полна надежд.

— Конечно.

— Я тоже так думаю. Давай возьмем ее. — Мы оба смотрим на тыкву сверху вниз. — Ты сможешь её нести?

Очевидно, что могу — я Голиаф. Тем не менее, чувствую себя крутым парнем из-за того, что она спросила и что сделала это с легким блеском в голубых глазах, разглядывая мои бицепсы.

Черт, если она будет продолжать так смотреть на меня — с этим нежным взглядом и милой улыбкой, — я забудусь и начну испытывать к ней чувства или сделаю что-нибудь столь же глупое.

Достаточно того, что я собираюсь отнести чертову тыкву домой и вырезать ее на своей гребаной кухне на всеобщее обозрение.

Парни долго будут меня подкалывать по этому поводу, без сомнения.

Сажусь на корточки вместо того, чтобы наклониться, поднимаю тяжелый овощ, затем засовываю его под мышку, поддерживая его вес ладонью, как если бы держал поросенка, или козленка, или…

— Повозка уже возвращается, — говорит Чарли рядом со мной, натягивая воротник своей джинсовой куртки, защищаясь от ветра, который усилился с тех пор, как мы приехали сюда. Юбка ее платья поднимается, раздуваемая ветерком.

Стоя бок о бок, мы терпеливо ждем, пока прицеп с сеном займет свое место. Остановиться.

Водитель слезает с трактора и опускает борт, кладя под него деревянный блок, как делал, когда мы впервые забрались на него, и Чарли ступает на него одной ногой на каблуке. Затем другой, пока не заберется в повозку и не устраивает свой зад на тюке сена. Разглаживает юбку своего платья ладонями, удерживая на месте, когда ее поднимает порыв ветра.

Я поднимаюсь вслед за ней, плюхаюсь рядом раздвинув ноги. Замечаю, что девушка дрожит.

— Тебе холодно?

Она снова вздрагивает в ответ.

— Немного.

У меня нет куртки, чтобы предложить ей, только тепло от моего гигантского тела.

— Эм… — Я не силен в этом, но ставлю тыкву на пол между ног и обнимаю Чарли. Притягиваю ее ближе, прижав под мышкой, как будто играю в футбол или держу тыкву. — Лучше?

— Да, спасибо. — Она еще немного опускается на месте. — Ты загораживаешь ветер, и это хорошо.

«Я загораживаю ветер, потому что я крепость силы, стали и проклятой мощи, и не забывай об этом».

— Ты как большая кирпичная стена.

Эм.

— Я предпочитаю крепость силы.

Она смеется в твердую стену моей груди, ее хихиканье приглушено моей рубашкой.

— Не смеши меня.

— Но это так.

Ее тело сотрясает дрожь.

— Прекрати это, Джексон.

Какого черта?

— Ты так не думаешь?

— Я бы не называла тебя так. Кто так говорит? Крепость силы — это смешно.

Чувствую, что краснею, и благодарю Бога за холод и ветер, потому что теперь, когда она дразнит меня, я чувствую себя гребаным идиотом за то, что сказал этой девушке слова «крепость силы» вслух.

Отвечаю ворчанием, потихоньку тычусь носом в ее волосы, молясь, чтобы она не заметила, как я вдыхаю.

Чарли отодвигается достаточно далеко, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Ты только что нюхал мои волосы?

«Раздави мне яйца еще немного, почему бы и нет?»

— Я не мог дышать, ты меня душишь. — Мы оба закатываем глаза от этой лжи, но когда она снова прижимается к моей груди, я чувствую, как она улыбается.

Хм.

На обратном пути к сараю нас подбрасывает, мы подпрыгиваем, и каким-то образом у нас в волосах оказывается солома. Мы также заканчиваем тем, что покупаем две мини-тыквы и набор для вырезания, набиваем пугало и делаем карамельные яблоки по пути обратно к грузовику.

Я несу все, кроме яблока Чарли.

Она радостно жует его, пока я засовываю тыкву на заднее сиденье своего грузовика вместе с пугалом, набором для вырезания и мини-тыквами. Я знаю, что как только нажму на тормоза на следующем светофоре, эти сукины дети слетят с сиденья и покатятся по полу.

— Мы должны назвать пугало, как ты думаешь? — Чарли вытягивает свои длинные ноги и упирается ступнями в приборную панель, в то время как зубами вгрызается в яблоко.

— Хочешь назвать его?

— Да. Ему нужно имя. — Она заглядывает на заднее сиденье, и я украдкой бросаю взгляд на ее икры.

Милые.

Гладкие.

Сексуальные.

— Он вроде как парень.

— Ты это серьезно? — Она говорит с невозмутимым лицом, так что я могу только предположить, что она говорит серьезно, но все равно это звучит чертовски смешно.