Я все равно вошел.

В ее квартире было темно, и я закрыл за собой дверь, отсекая свет из коридора.

— Эй, — она повернулась ко мне лицом, прислонившись спиной к узкому консольному столику справа от двери. — Какого черта ты…?

Я прервал ее поцелуем, мои руки сжали в кулак волосы на ее затылке. Мой рот открылся, и язык проник в ее рот. Сначала она сопротивлялась, упираясь обеими руками в мою грудь. Но потом ее голова наклонилась, губы приоткрылись, и ее язык потянулся к моему. Я чувствовал жар, исходящий от ее тела. Что это было — ярость или желание?

Я оторвал свой рот от ее рта. Наше дыхание смешалось, быстрое и горячее.

— Ты ненавидишь меня? — прошептал я.

— Пошел ты, — прорычала она. Затем она дала мне пощечину. Сильно.

Я снова поцеловал ее, прижавшись губами к ее губам. Ее пальцы скользнули в мои волосы, ногти впились в кожу головы. Я потянулся вниз, и задрал ее юбку, скользнул руками по задней части ее бедер и стянул нижнее белье.

— Ты ненавидишь меня?

— Пошел ты, — ее руки были на моем ремне. На моей молнии. На моем члене.

Я поднял ее и посадил на стол, а она обхватила меня ногами. Это было знакомое чувство — бороться с ней. Наш поцелуй был оружием, наши рты стремились уничтожить, поглотить, разрушить.

Я ввел в нее один палец. Потом два. Она провела рукой вверх и вниз по моему члену, прикусив нижнюю губу, когда я провел большим пальцем по ее клитору.

В конце концов, она сама приняла решение, притянув меня ближе, вводя меня внутрь себя.

Я вошел в нее на пару сантиметров и остановился. Она снова укусила меня.

— Ты ненавидишь меня, — сказал я, желая, чтобы она просто признала это. Я хотел это услышать.

Она потянулась, и схватила меня за задницу, притягивая меня к себе так быстро, что у меня чуть не подкосились колени. Ее губы прижались к моим.

— Пошел. Ты.

Тогда я полностью потерял контроль над собой — все, что у меня еще оставалось, а это было не так уж много. Я трахал ее так, словно это была вендетта, словно месть была у меня в крови, словно я ненавидел ее так же сильно, как и любил.

И я действительно любил ее. Боже, помоги мне, я любил ее, хотел ее, и нуждался в ней. Она была моей, была моей — вот что мне нужно было доказать. Ее тело отвечало мне, ее сердце отвечало мне, ее душа отвечала мне. Мы были вместе. Мы были единым целым. Мы были неразрывны.

Мы кончили с силой ядерного взрыва. На самом деле, единственное слово, которое я мог придумать, когда все вокруг нас разлетелось вдребезги, было «разрушен».

Я был разрушен без нее. Разбит на мелкие осколки.

Но что я мог сделать?

Когда все закончилось, и реальность вступила в свои права, я не знал, что сказать. Я вышел из нее, и она соскользнула со столика, опуская юбку, пока я застегивал молнию на брюках. Она не смотрела на меня.

— Эмми, — начал я.

Она резко посмотрела на меня.

— Не смей извиняться.

— Я и не собиралась. Мне не жаль.

— Мне тоже.

Мы смотрели друг на друга в темноте.

— Я чертовски скучаю по тебе, — сказал я. — Я так сильно по тебе скучаю.

Она подняла подбородок.

— Вот и хорошо. Засранец.

— Боже, Эмми. Я знаю, что не могу сделать тебя счастливой. Что я должен делать?

— Ты ничего не знаешь, — сказала она. Затем она захрипела, и из нее вырвался всхлип.

Я взял ее голову в свои руки, и прижался лбом к ее лбу. Мы остались так на мгновение, мое сердце отчаянно пыталось вырваться из клетки, все ее тело дрожало, пока она не оттолкнула меня.

— Я получила работу на винодельне.

Еще один удар, нанесенный мне.

Мое сердце упало.

— Правда?

— Да. Я принесу твой ключ.

Она повернулась, и открыла ящик в консольном столике.

— Не бери в голову, — сказал я ей, открывая дверь ее квартиры. — Я не забывал ключ.

***

В те выходные я был с Пейсли и тысячу раз хотел постучать в дверь Эмми. Пригласить ее к себе, пригласить на прогулку, сказать ей, как сильно я по ней скучаю, как мне жаль. Мне нравилось, что Пейсли снова со мной, но было гораздо лучше, когда я мог разделить с кем-то этот опыт — восхитительные моменты, например, когда она начала лепетать на меня, и я клянусь, она сказала «Дада», и менее восхитительные моменты, например, когда она обделалась с такой силой, что это пошло по спине.

По спине. (Мне кажется, что есть причины, по которым никто не рассказывает молодым людям о таких вещах до того, как они станут родителями. Население планеты, вероятно, резко сократилось бы).

Но у меня так и не хватило духу обратиться к Эмми, и в воскресенье я снова отвез Пейсли, чувствуя себя одиноким, как никогда. На следующей неделе мой агент по недвижимости показал мне 4 разных дома, и я умирал от желания рассказать Эмми обо всех них. На самом деле, мне хотелось, чтобы она была со мной каждый раз, потому что я чувствовал, что она придумает то, чего не придумал бы я, вопросы, которые нужно задать, и вещи, которые нужно проверить, которые важны для семьи.

Семья. То, что я никогда не думал, что у меня будет. Или даже, что я хочу этого.

Но, проходя по этим домам, я представлял себе это — я, Пейсли и Эмми, всегда Эмми. Сажает цветы с Пейсли, пока я стригу газон. Готовит со мной на кухне. Делит со мной постель.

Через некоторое время я даже начал представлять себе еще одного ребенка. Брата или сестру для Пейсли. Маленький темноволосый мальчик с большим сердцем как у Эмми и моим чувством стиля.

А потом, возможно, будет еще одна девочка, младшая сестра для Пейсли. Еще один ангелочек со светлыми волосами и голубыми глазами матери, который любил бы рассказывать шутки про тук-тук. Я мог видеть ее. Мог видеть все это. И это делало меня счастливым.

Но как мне попасть в это место?

В четверг я увидел один дом, который понравился мне больше всех остальных: двухэтажный голландский колониальный дом с тремя спальнями и двумя ванными, построенный в 1926 году, но с новой кухней, великолепной старинной столовой, камином, кучей окон и перилами, по которым дети скатывались бы вниз, пока их мама кричала бы: «Я же говорила вам больше не скатываться по этим перилам»!

Это было прекрасно и ужасно одновременно. Все было на кончиках моих пальцев, просто недосягаемо.

Я сказал своему агенту, что мне нужно подумать об этом несколько дней.

Сразу после отъезда из этого дома я пошел в продуктовый магазин, чтобы купить что-нибудь на ужин. Я стоял в очереди на кассу, когда услышал свое имя.

— Нейт?

Я повернулся, и увидел Стеллу Девин позади себя.

— Привет, — сказал я, гадая, что Эмми рассказала своим сестрам. — Как дела?

— Хорошо, — улыбка, которую она мне подарила, была либо искренней, либо очень натренированной. — Как ты?

— Хорошо.

— Как Пейсли?

— Отлично. Завтра я забираю ее на выходные.

— Как мило.

Возникла неловкая пауза.

— В последнее время я редко видел Эмми, — сказал я. — Как она?

— Я тоже не часто ее видела, — она посмотрела мне прямо в глаза. — Но, честно говоря, думаю, что она довольно несчастна.

Я кивнул, на мгновение закрыв глаза.

— Я тоже, — затем я вздохнул. — Стелла, у тебя найдется время на кофе после этого? Я чувствую, что теряю рассудок. Мне нужно тебя кое о чем спросить.

Она не ответила сразу, что заставило меня почувствовать, что она точно собирается мне отказать и просто пытается придумать, как сделать это вежливо. Но она удивила меня.

— Прямо через дорогу есть «Старбакс». Встретимся там?

— Да. Спасибо.

Спустя 20 минут мы сидели друг напротив друга за столиком на двоих в глубине маленькой, узкой кофейни. Стелла сняла пластиковую крышку со своего кофе и дула на его дымящуюся поверхность, но я игнорировал свой. Я не планировал этого.

О чем, черт возьми, я думал? Что я собирался сказать?

Должно быть, она почувствовала мой дискомфорт, так как я не мог подобрать слов.