— Вроде того. Где ты?

— Я дома.

— А что это за шум? Твой телевизор включен? Ты можешь выключить его? Я плохо тебя слышу.

— Это не телевизор. Это ребенок, и я не могу его выключить, извини. Но я бы хотел.

Она молчала минуту.

— Ты сказал, что это ребенок? Что ребенок делает в твоей квартире? Чей ребенок?

Я сделал глубокий вдох.

— Это мой ребенок, мама.

Еще больше молчания на линии. Я представил, как она убирает телефон от уха и смотрит на него.

— Извини, что?

— Я сказал, что это мой ребенок, — ответил я громко и четко.

— У тебя есть ребенок?

— Да. Ей восемь недель, и ее зовут Пейсли.

— Восемь недель? Я не понимаю. У тебя в течение восьми недель был младенец, и ты только сейчас рассказываешь мне об этом? Боже мой. Боже мой, я должна присесть. Я плохо себя чувствую.

Спокойно.

— Нет, мама. Ей восемь недель, но я узнал о ней только два дня назад, — я ждал ответа, но его не было целую минуту, а затем раздался явный треск коричневого бумажного пакета, когда она вдохнула и выдохнула в него. — Мам? С тобой все в порядке? Послушай, я знаю, что ты испытываешь шок. То же самое было со мной. Клянусь, я понятия не имел, что она вообще существует.

Потрескивание остановилось.

— Как это возможно? Ты не знал, что ты… что кто-то забеременел?

— Нет, я не знал.

— Я не понимаю. Это была твоя девушка или что-то в этом роде? Почему она не сказала тебе?

— Это была не моя девушка. У меня нет девушки.

— Кто это был?

— Просто кто-то, кого я знаю.

— Ну и как ее зовут, ради Бога?

— Рейчел.

— Просто Рейчел?

Я поморщился. Мне действительно нужно было узнать ее фамилию.

— Я не знаю.

— Милостивый Иисус, Нейт! Она проститутка?

— Нет! Господи, мама. Она была просто женщиной, которую я знал, хорошо? Давай остановимся на этом.

— Так и где же эта женщина сейчас?

— Этого я тоже не знаю. Она оставила ребенка со мной и сказала, что ей нужно время.

— Так откуда ты знаешь, что она твоя?

Несмотря на то, что я знал, что вопрос был справедливым, и я тоже задавался им, он разозлил меня.

— Она моя, ясно?

Она снова вздохнула с хрипом и шорохом бумажного пакета, и я дал ей минуту, чтобы успокоиться. Моя мать была человеком, который мог сделать из мухи слона, а я только что перевернул ее мир с ног на голову.

— Мама? Ты там? — Пейсли взяла пустышку, и наконец успокоилась (пока что), и потрескивающий шум прекратился.

— Да. Я здесь.

— Хотела бы ты встретиться с Пейсли? Я мог бы подъехать на этой неделе. Я взял отгул.

— О Боже. Дорогой, я не знаю, что сказать, — ее голос был нервным и робким, как будто я спросил ее, не хочет ли она встретиться с королевой Англии вместо ее внучки.

— Скажи да. Она очень милая, и я привезу ее к первой половине дня, когда она не такая капризная. Вечером с ней трудно.

— С тобой было также, — сказала она, удивляя меня.

— Со мной? — мы не говорили о прошлом в моей семье.

— Да. Ты плакал и плакал, независимо от того, что мы с папой делали, чтобы успокоить тебя. И мы попробовали все: хлопья в бутылке, виски на деснах.

— Виски? Ты пыталась напоить меня, чтобы я уснул и перестал плакать? — пошутил я.

Она засмеялась, что было так редко, что я почти забыл, как это звучит. Мое горло немного сжалось.

— Это была всего лишь капля, клянусь, — сказала она. — Хорошие были времена.

— Неудивительно, что у меня появился хороший вкус к алкоголю, — я посмотрел на Пейсли и обдумал то, что сказала мама (а ведь отличная идея! — налить каплю виски на ее десны). — Думаю, обойдусь без этого. Кажется, ей нравится пустышка, и ей нравится, когда ее качают.

— Я давно не держала ребенка, — тихо сказала она. — Я всегда знала, что у меня будут внуки, но все вышло не так, как я планировала.

— Знаю, мам. Поверь мне. Я знаю.

К тому времени, как мы закончили, у меня уже был предварительный план приехать в следующую субботу утром в Гранд-Рапидс с Пейсли, в зависимости от того, как будет чувствовать себя мама. Я позвоню ей тем утром, и если она будет готова к гостям, мы приедем.

У меня было искушение позвонить Эмми и сообщить ей, как прошел разговор с моей матерью, но она, вероятно, уже обедала. Я не хотел ее беспокоить. Но часть меня не могла перестать думать о том, чтобы пригласить ее провести вечер со мной, поесть спагетти и фрикадельки, возможно, посмотреть фильм после того, как мы уложим Пейсли спать. Это была пытка. Клянусь, аромат соуса просачивался с ее кухни через весь холл в мою квартиру. Пейсли плакала, не останавливалась. Я был голоден и одинок, и мне было интересно, что, черт возьми, случилось с моей прекрасной жизнью, и тут раздался стук в дверь.

Когда я подошел, чтобы открыть, то надеялся, что это была она. Я знал, что у меня не хватит сил отослать ее.

Я открыл дверь, там стояла она, похожая на ангела, и держала в руках две сумки с продуктами.

— Привет, — сказала она. — Не была уверена, поел ли ты, но на всякий случай приготовила много еды и подумала, что ты, возможно, захочешь.

— Я хочу расцеловать тебя, — пошутил я, но в тоже время был серьезен.

Указывая пальцем на меня, она улыбнулась:

— Ха-ха. Это против правил. Мы друзья, помнишь? — но в ее глазах мелькнуло озорство, которого не было прошлой ночью. Это взволновало и напугало меня одновременно.

— Заходи, — сказал я. — Я не ел и голоден, но Пейсли на это все равно.

— Пейсли, как ты? — Эмми остановилась, чтобы поцеловать мою дочь в лоб. — М-м-м, ты так приятно пахнешь. И выглядишь очень мило с этой прической. Почему ты плачешь?

Я последовал за Эмми на кухню, где она поставила сумки на кухонный остров, и повернулась ко мне.

— Хочешь, чтобы я приготовила тебе тарелку сейчас или положить все в холодильник на потом?

— Ты уже поела? — спросил я, фиксируя Пейсли на руках.

— Нет, но мне не обязательно есть здесь. Я могу подержать ее, пока ты будешь есть, а потом пойду домой на ужин.

— Нет, не делай этого. Останься. Поешь со мной. Она уже давно проснулась, мы уложим ее и спокойно поужинаем. Посмотрим фильм или что-то в этом роде, — я не нарушал обещание. Она пришла сюда сама, я не звонил ей.

— Разве ты не устал? — она начала вынимать еду из пластиковых контейнеров: спагетти с соусом, фрикадельками и салатом. — Ты выглядишь очень уставшим.

— Спасибо, — сказал я, у меня потекли слюни при виде пакета с замороженным чесночным хлебом. — Думаю, что именно так я и выгляжу сейчас. Я в порядке.

Она засмеялась, и включила духовку, чтобы разогреть хлеб.

— Извини, он заморожен. Я не особо хороший пекарь. Больше повар.

— Я и не думал жаловаться, все это выглядит потрясающе. Мой живот весь день урчал.

— Бедняжка, — она похлопала меня по руке, когда прошла мимо, чтобы добраться до шкафов, где я держал миски и тарелки. — Сейчас это исправим.

— Могу я предложить тебе выпить? — спросил я. На самом деле в тот момент я хотел попросить ее переехать ко мне, выйти за меня, никогда не бросать меня. Но напиток был, вероятно, лучшей идеей.

— Конечно.

— Бокал вина?

— Идеально.

Я вытащил бутылку красного из холодильника и поставил ее на стойку, но, поскольку у меня на руках была Пейсли, Эмми открыла ее, достала два бокала из шкафа и налила вино. Пока она это делала, я взял маленькую детскую расческу с дивана, где ее оставил.

— Я рассказал маме о ней, — бросил я, садясь за один из барных стульев у стойки, отделяющей кухню от гостиной. Я зафиксировал Пейсли на одной ноге и дал ей расческу, которую она сунула прямо в рот. По крайней мере, это успокоило ее.

— Что? — Эмми посмотрела на меня через плечо и поставила спагетти в микроволновку. — Как все прошло? Она была расстроена?

— Да, но почти все расстраивает мою маму. Надеюсь, что после того, как шок пройдет, она будет рада, что у нее есть внучка, над которой придется суетиться. Думаю, это отвлечет ее.