Внук Авеля, первого стража, в честь которого было названо писание, с помощью науки и магии много лет проводил опыты над представителями других миров. В основном, он занимался пересадкой: тканей, органов, конечностей. Христоф брал за основу оборотней как самый физически сильный и развитый вид и создавал из них химер. До сих пор неизвестно точное число жертв его экспериментов, но, говорят, химер, выпущенных создателем на свободу после того, как Авель обо всём узнал и пришёл за своим внуком, было больше полусотни. Именно из-за них первому стражу пришлось отрезать от основной части города ту, что находилась за мостом, где Христоф и держал их в заточении на ферме, принадлежащей его семье. А сами опыты производил в подвале аптеки, хозяйкой которой была к тому времени уже почившая Мария, его мать.

Ваня замолкает, чтобы отхлебнуть из кружки. Я чувствую боль в ноге и понимаю, что до того погрузилась в рассказ Вани, что не заметила, как вцепилась себе ногтями в колено.

— Авель эвакуировал оставшихся в живых жителей Правобережья и навёл на землю смертельную магию. Поэтому сейчас там только и стоят, что сгнившие остатки деревянных домов и старые каменные постройки. Ни деревьев, ни животных, ни каких-либо других форм жизни там нет и больше быть не может.

— Но зачем Христоф создавал их? — спрашиваю я, едва Ваня снова делает паузу.

— Теорий существует много: кто-то винит жажду до власти, кто-то списывает всё на психологическую травму, кто-то даже называет Христофа мессией, чьим предназначением было создание новой эволюционной ступени. Лично я считаю, что какими ни были его истинные причины, они не могут быть смягчающим обстоятельством к тому преступлению против природы, человечности и морали, которое Христоф совершил.

Я до последнего не знаю, как мне реагировать на полученную информацию. Спрашивая о химерах, я ну никак не рассчитывала получить историю о сумасшедшем учёном и чём-то, что по последствиям напоминает геноцид.

— Несмотря на то, что записи обо всех экспериментах Христофа были изъяты и спрятаны в штабной библиотеке, история увидела немало случаев подражания, — продолжает Ваня. Сейчас он буравит взглядом содержимое своей кружки. — Даже наше поколение стражей уже сталкивалось с химерами.

— Ага, около полугода назад, — присоединяется Нина. — Правда, та химера была в таком ужасном состоянии, что умерла задолго до того, как мы её нашли.

— Значит, вы думаете, что это очередной подражатель? — спрашиваю я. — Тогда уверенно вам заявляю, что в этот раз, кем бы он ни был, в своих экспериментах он добился успеха. Химера, напавшая на меня, невероятно сильная и совсем не выглядела больной.

Едва я замолкаю, над домом раздаётся раскат грома. Вздрагивают все присутствующие, даже Бен, который от неожиданности ещё и пропускает пару ругательств.

— Что это было? — спрашиваю я, и мой голос звучит испуганно.

— Это наша вина, — отвечает Соня. — Когда мы нервничаем, такое часто случается.

— Когда эти двое, — Лиза указывает на сестру и Нину, — расстались, у нас в квартире спальню снегом заносило недели две.

Нина вопросительно приподнимает бровь. Затем внезапно встаёт, хватает куртку и рюкзак и говорит:

— Нам пора выдвигаться. Не знаю, как вы, а я всё ещё планирую найти своих друзей живыми.

Я оборачиваюсь глянуть на поселение, когда его уже почти не различить на горизонте: небольшая чёрная точка на фоне всё того же розово-серого пейзажа. Глаза уже привыкли к подобным краскам, и теперь они не кажутся чем-то красивым или необычным. В какой-то момент я даже ловлю себя на мысли, что очень хочется сморгнуть эту серость, как пыль, попавшую в глаза.

— Может, стоило попросить их о помощи? — говорю я. — Силы Сони и Лизы нам могли бы пригодиться.

— Слишком рискованно, — отвечает Нина.

Она обратно подвязывает волосы, в этот раз сооружая на макушке неаккуратный пучок.

— Но мы-то туда идём.

— А у нас работа такая, — отвечает Бен, демонстрируя мне ровный ряд белоснежных зубов.

Не думаю, что эта улыбка искренняя. Я бы больше поверила, если бы он вытащил из рюкзака гранату, выдернул чеку и со словами: «Всё прекрасно!» уронил бы её себе под ноги.

Хорошо, что индивидуальный комплект не предусматривает такого типа оружие.

Или я чего-то не знаю?

С мыслью о том, что во время следующего привала нужно обязательно проверить содержимое рюкзака, я догоняю ребят, которые успели уйти немного вперёд. А затем, нарушая шаг, вдруг падаю навзничь, подкошенная под колени мощным ударом чего-то невидимого. Бен распластался в полуметре от меня, и если я вытяну руку, то смогу коснуться его согнутого локтя. Чуть впереди — Нина и Ваня. Ваня свалился на бок, а Нина, идущая в момент удара спиной вперёд, лежит плашмя на животе, как и я, только головой мне навстречу.

— Что за чёрт? — Нина трёт лоб, поднимает на меня глаза.

У неё меж бровей кроваво-грязная ссадина.

— Ветер? — предполагает Ваня.

Кряхтя, он переворачивается на спину. Из-за мешающего рюкзака, ему приходится сразу же поднять корпус.

— Я уж было подумал, что меня подстрелили, — подаёт голос Бен.

Они все шевелятся, так или иначе пытаются подняться. Я же, как ни пытаюсь, не могу пошевелить и мизинцем.

Паника. Меня начинает трясти.

— Ребя-я-я-ят? — зову я.

Просто повезло, что я упала под таким углом, что мне видны все: и Бен, и Нина, и Ваня. Поэтому, когда они не отвечают мне, в равной степени удивлённо и испуганно глядя на что-то, что мы ранее оставили позади, я не принимаю это на свой счёт.

— Вы видите…

— Да, Бен, — обрывает парня Нина. — Видим. Вань, это…

— Ага, — Ваня кивает. — Оно пропало.

Эти трое стоят с такими лицами, что горечь у меня во рту превращается в настоящую желчь.

Первым на меня внимание обращает Бен. Он что-то говорит, но я ничего не слышу. Перед глазами пляшут чёрные пятна.

Это смерть? Я умираю? Почему я умираю, чёрт подери?

— Ахр-р-рг, — всё, что у меня получается сказать.

Мне даже моргать удаётся с трудом. В глаза попадает песок, и к полной беспомощности прибавляется ещё и ужасное жжение.

Единственное, что пока работает нормально — мой мозг. Поэтому я пытаюсь придумать способ, чтобы отвлечься, пока чувствую, как меня переворачивают на спину, касаются лица и шеи, что-то проверяя. Все мысли о смерти, так или иначе, приводят меня к Кириллу. Раньше я часто представляла, каким он мог бы вырасти, если бы не тот случай. Наверняка высоким и широкоплечим, спасибо плаванию с шести лет. Возможно, наконец коротко подстриг бы свои рыжие волосы, которые в двенадцать лет у него касались плеч.

И взгляд… Хотелось верить, что его глаза блестели бы всё тем же ярким огнём заразительного безумия.

«Не бойся, я не упаду», — говорил Кирилл. — «Мама уверена, у Бога на меня имеются грандиозные планы!».

А спустя пару дней я, зажимая рот ладонью, чтобы не привлечь своим криком охраняющую стройку дворнягу, смотрела на то, как медленно растекается кровь под проткнутым железным штырём телом моего лучшего на свете друга.

— Что… ней…? — Я снова частично слышу.

Отрывки, которые мне едва удаётся составить в слова. Кажется, это Нина.

— Пыта…нять…

Ваня. Точно он.

— Та химер…как…то… необыч…?

Я вспоминаю первый день рождения, проведённый без Кирилла. Это был худший праздник в мире: я проплакала весь день до него и ещё пару после. Чувствовала такую дикую пустоту, несмотря на то, что рядом были и мама, и Даня, что хотелось вернуться на чёртову стройку и спрыгнуть, лишь бы только снова его увидеть.

Хорошо, что мне хватило ума вовремя одуматься.

— Каж….иняя…овь…

Происходящее навевает на мысли о сонном параличе: мгновениях после пробуждения, когда уже не спишь, но почему-то всё ещё не можешь пошевелиться. А значит, нужно ждать. Рано или поздно, и то, что бы сейчас со мной не творилось, пройдёт.

Нужно просто успокоиться.

И когда я понимаю это, сердце начинает биться уже не так отчаянно. Мне удаётся плотно закрыть глаза и провалиться в пустоту.