Сегодня он там спать не сможет.

Я остаюсь, доедаю свой ужин под звон посуды, которую Лукерья собирает со стола, а затем покидаю столовую вслед за своим двоюродным братом. И нахожу сюрприз в комнате Аполлинарии.

— Ты знаешь, что портальные двери меняют свой внешний вид в зависимости от настроения создающего? — спрашивает Христоф, стоит мне только шагнуть внутрь.

Поспешно закрываю за собой дверь. Тёти с дядей, конечно, сейчас нет даже в городе, а Вася слишком расстроен, чтобы играть в шпиона, но и у стен могут быть уши.

— Знаю, — отвечаю я.

— Однажды моя дверь была инкрустирована алмазами. Красное дерево. Ручка из платины. Истинная роскошь!

Я гляжу на портал, расположившийся в стене у туалетного столика. Проще дверь может быть только в сарае: потёртое дерево с прорехами и трещинами, ржавые металлические болты и ручка.

— Ну, и что ты чувствуешь сейчас?

— Спокойствие. И умиротворение.

— Хочешь сказать, твоё спокойствие похоже на… вход в сарай с коровами?

Христоф хмыкает. Встаёт с кровати, на край которой до этого умастился, и протягивает руку в мою сторону, явно предлагая за неё схватиться.

— Пойдём?

Я не тороплюсь отвечать на жест.

— Мы надолго? — спрашиваю осторожно.

Христоф щурится.

— А ты куда-то торопишься? Ужин позади, а впереди — целая ночь. Не волнуйся, — Христоф подходит ближе. — Я точно верну тебя к контрольной примерке платья.

Я знаю, что он уже не даст мне изменить решение. Всё, что происходит сейчас — имитация выбора: он спрашивает, но при этом начинает настаивать, когда я высказываю сомнение.

— Тогда пойдём, — я протягиваю Рису свою ладонь, и он некрепко её сжимает: так, что мне не покажется, будто он тащит меня насильно, но так, что я при всём желании уже не смогу вернуть её ненавязчиво и незаметно.

Через портал мы проходим вместе, по цепочке, я — замыкающая. Как я и предполагала, он переносит нас в подземную лабораторию, где нам с Беном уже посчастливилось побывать — если, конечно, можно назвать счастьем зрелище, которое мы лицезрели.

Но сейчас здесь всё по-другому.

Клеток меньше, а те, что остались, заняты вполне здоровыми живыми существами. Я не могу назвать их людьми или причислить к другим формам жизни: все они сейчас представляют из себя настоящую смесь. Если раньше химеры, которые нам встречались, внешне сильно походили на людей и признаки своего настоящего происхождения проявляли лишь с помощью процесса трансформации, то теперь все они уже были частично каждым из известных нам видов.

Это прекрасно и ужасно одновременно.

— Ну вот, — Христоф разводит руки. — Место, ставшее мне домом за последний почти что десяток лет. Что скажешь?

— Мрачновато, — говорю я, а сама пробегаю взглядом по всему, за что можно зацепиться.

Нужно всё запомнить, чтобы потом рассказать Бену и Нине.

— Вопросом света я уже занимаюсь, — Рис кивает на расставленные на столе свечи. — Поскорее бы уже электричество стало всем доступно, и тогда не придётся всё время обжигаться во время рабочего процесса.

Теперь трубки ведут ни к одному большому чану, оставленному на столе: у каждой из химер индивидуальная «поилка», подвешенная на потолке клетки. Любопытство берёт вверх, я подхожу ближе. Химеры не сводят с меня взгляда, но складывается ощущение, словно они смотрят сквозь; уж слишком сильное на лицах безразличие.

Машу рукой перед первой химерой. Ничего не меняется.

— Они тебя видят, просто ждут моего приказа, позволяющего им выдать реакцию на твоё присутствие, — говорит Рис. Он встаёт за моей спиной. — Я могу попросить его свернуть тебе шею, и он не будет переспрашивать дважды.

— Приму к сведению, — отвечаю я.

Только по одной причине сейчас меня не охватывает паника — я уверена, Рис этого не сделает. У него уже был десяток поводов убить меня, не думаю, что он упустил их ради момента, чтобы сделать это здесь, в его святая святых.

— Шутка, — шепчет Рис и кладёт свои ладони мне на плечи. — Просто пытаюсь разрядить обстановку.

Он стоит вплотную ко мне, и я чувствую затылком его ровное сердцебиение.

— Эти химеры совсем не похожи на тех, с которыми мне пришлось сразиться в церкви. Те выглядели больными, а эти…

— Сильные и здоровые, как никогда, — продолжает за меня Рис. — Пришлось, конечно, немного пожертвовать на добровольных началах. — Обе руки Христоф вытягивает вперёд. Я вижу перемотанные запястья и удивительной красоты фиолетово-красные синяки на сгибах локтей.

Я окончательно убеждаюсь в том, что Нити Времени он носит не на руке.

— Ты дал им свою кровь? — спрашиваю я.

— Не волнуйся, у меня есть отвар для быстрого восстановления организма.

Рис обходит меня и сам оказывается перед клеткой.

— Их осталось всего пятнадцать, — произносит он с грустью.

— А сколько было?

Рис мельком оглядывается на меня через плечо.

— Ты уверена, что хочешь знать конкретную цифру?

Я пожимаю плечами, и, хотя этого жеста Рис уже не видит, он не продолжает развивать тему. Вместо этого манит меня за собой, демонстрируя все клетки и их обитателей. Я узнаю не всех. Полагаю, что многие из видов решили навсегда покинуть Старый мост именно после той войны, которая уже случилась в моём настоящем, но теперь никогда не случится в прошлом.

— Я всё думаю насчёт формы, — говорит Рис, хлопая себя по грудкам. — Что-то стильное, но устрашающее. Может, немного кожи?

— Немного кожи? — переспрашиваю я.

Рис смеётся над моей растерянностью.

— Я не очень хорош в моде. Спросишь совета у своей тёти?

— Не думаю, что она захочет сшить пару десятков костюмов для команды зла.

Только когда слова назад уже не вернуть, я понимаю, какую глупость себе позволила. Лицо Риса на мгновение перекашивается.

— Извини, — поспешно бросаю я, но раньше, чем это происходит, Рис снова становится собой.

— Мы не команда зла, Аполлинария. Но мне определённо льстит тот факт, что ты считаешь нас командой.

— Извини, — ещё раз повторяю я.

Рис отмахивается. Следующая наша остановка — стол с оборудованием. Рис рассказывает, для чего что необходимо, не углубляясь в детали и определяя лишь конкретные функции того или иного предмета. Но именно этого мне и достаточно, чтобы запомнить.

— Наверху — матушкина аптека. Сейчас я стараюсь редко заходить в торговую её часть, ограничиваюсь спальной комнатой и этим подвалом. — Рис замолкает. Касается переносицы, закрывает глаза. — Слишком много воспоминаний.

Рис хочет, чтобы я была ему другом, и я решаю подыграть — кладу ладонь ему на плечо и некрепко сжимаю.

— Ты как? В порядке? — спрашиваю осторожно, чтобы не наткнуться на гневную реакцию.

Рука Риса ложится на мою ладонь.

— Да, — отвечает он.

Лёгкая улыбка трогает его губы. Когда он открывает глаза, я не вижу слёз, хотя до последнего их жду.

— Я рад, что ты сейчас здесь, со мной.

Ему хватит моей улыбки в ответ? Решаю подкрепить её словами и говорю:

— Я уговорила Розу прийти на бал. Она очень заинтригована новостью о незнакомце, пожелавшем её там увидеть.

Рис шумно выдыхает с коротким смешком. Его щёки розовеют, а в глазах вспыхивает само солнце. Сейчас Рис такой юный, такой взволнованный, такой красивый… Он напоминает мне Даню, пару лет назад умудрившегося влюбиться в Амелию — нашу одноклассницу и его коллегу по художественной школе: тихую девочку-одиночку, которой ни до кого нет дела.

По крайней мере, именно так мне казалось, пока однажды я не заметила, как на перемене она, с кроткой улыбкой на губах, передавала Дане кисти, о которых накануне вечером он мне все уши прожужжал.

— Ты так сильно её любишь, — вырывается у меня.

Но Рис не сердится на то, что я обозначаю его эмоции вслух. Лишь отвечает:

— Ты даже представить себе не можешь.

И это заставляет меня задуматься о том, смогу ли я когда-нибудь испытать к кому-нибудь что-то столь невероятное.

На завтрак никто не приходит составить мне компанию: ни Вася, всё ещё находящийся в расстроенных чувствах, ни тётя с дядей, прибывшие в город поздней ночью и сейчас досыпающие своё. Поэтому я в гордом одиночестве лениво скольжу взглядом по газете, имеющей название «Ведомости дубровские» и представляющей из себя смесь из различных несвязных между собой новостей, абсолютно мне неинтересных, и поедаю кашу с фруктами. Из кухни тянет свежей выпечкой, и я представляю, как Лукерья, когда я покончу с кашей, принесёт мне стакан парного молока и тарелку маленьких пирожков с клубничным вареньем.