— Не могу дождаться праздника, — отвечаю я, даже не стараясь добавить в тон голоса восторг или радость.

Сегодняшнюю ночь нельзя назвать приносящей бодрость. Чувствую себя так, словно не то, чтобы глаз не сомкнула, а наоборот в поле пахала.

— Это хорошо, — улыбается Клео.

Выпрямляется, треплет меня по щеке. Она не поверила — вижу это по её грустным глазам. Да и Вася признался, что ночью я подняла весь дом; наверняка, и её с дядей. Поэтому она сейчас и беспокоится за моё состояние.

— Вы будете самой красивой стражницей на балу, госпожа Рюрикович, — произносит Лукерья.

Я и в половину такой же красивой, как она, никогда не буду. У Лукерьи белые волосы, в глазах блестит закатное сияние, кожа идеально ровная и аристократически бледная. Я знаю, что она ведьма, а потому не понимаю, почему она выбрала прислуживать семье стражей, когда сама могла стать кем угодно.

Но это мучает меня во вторую очередь. А в первую — то, что все её прекрасные черты ведут меня к мыслям о Лие.

— Спасибо, Лукерья, — отвечаю я. — Но мне это не нужно.

Клео и Лукерья переглядываются, и это не ускользает от моего внимания. Вместо того, чтобы пуститься в объяснения или быстро поменять свой ответ, я снова погружаюсь в свои мысли, оставив тем, кому это нужно больше, чем мне, заботу о моём внешнем виде.

Сейчас они могут делать со мной что хотят: даже если бы в фольгу завернули, я бы и слова не сказала. Для Клео ритуал сбора племянницы особо важен, я знаю это по воспоминаниям Аполлинарии. Фейри всегда мечтала о дочери, но родить второго ребёнка от мужа уже не могла в виду его возраста (в теле Григория, первого миротворца, хоть и бежала кровь ведьмака, но прожитые года, исчисляемые больше, чем сотней лет, уже начинали давать о себе знать).

А Лукерья… У неё, должно быть, тоже есть свои причины. Так пусть сегодня хоть кто-то сделает то, что хочет, а не то, что должен.

Мой кавалер ждёт меня на улице. Я бросаю последний взгляд на отражение в зеркале, проверяя, не видно ли под юбкой временно примотанное к бедрам оружие, которое вчера я вынесла из тренировочного зала и на ночь спрятала на дне сундука под шерстяным одеялом.

Нет, всё в норме… Если, конечно, таковыми можно назвать остекленевшие глаза и сильно сжатую челюсть.

— Апа! Родион не может ждать вечно!

Поправляю перчатки, задерживаясь пальцами на Нитях Времени. Если всё пройдёт хорошо, сегодня я от них избавлюсь.

Если всё пройдёт хорошо, сегодня я вернусь домой.

— Аполлинария! — надрывается тётя.

— Уже иду! — выходит немного раздражённо, за что я тут же себя корю.

Но ничего не могу поделать. Сейчас, как и у остальных стражей, все мои мысли заняты предстоящим балом. Только если они предвкушают веселье, льющиеся рекой напитки, танцы и новые знакомства, то я…

Я хочу закрыть глаза и открыть их, когда всё уже будет кончено.

На улицу Клео выводит меня под руку, словно не к лучшему другу, а под венец как минимум. Родя стоит на последней ступеньке крыльца, переминаясь с ноги на ногу, и глядит куда-то вдаль. Услышав голос тёти, он разворачивается. Наши взгляды пересекаются. Впервые за сегодняшний день я улыбаюсь искренне. Родя сияет. Свет излучает каждый его каштановый локон, переливающийся в лучах солнца, каждая клеточка его кожи. Синий парадный костюм сидит идеально, подчёркивая угол плеч и линию бёдер, которую я раньше не замечала.

— Ты такой красивый, — говорю я вместо приветствия.

— Это должен был сказать я, — Родя в один большой шаг преодолевает три ступеньки до меня и протягивает руку. Я принимаю её. — Моя леди, вы прекрасны, как никогда.

Его взгляд скользит по кульку в моих руках, куда я завернула костюм, подаренный Рисом. Но даже если любопытство и одолевает Родю, он не задаёт вопросов. Понимает: надо — значит, надо.

От слов Роди мои щёки вспыхивают, и, чтобы хоть немного скрыть смущение, я опускаю голову, скрывая лицо за волнами волос.

— Последние дни были насыщенными, — заговаривает Родя. — Иногда не в хорошую сторону. Но мы пережили их, и вот наконец мы на пороге самого долгожданного вечера в году! Славно, не правда ли?

— Да, — отвечаю я.

Выпрямляюсь, когда краска отступает от лица. Чтобы взглянуть на Родю, приходится сощуриться — слишком солнечный день. Погода словно пытается извиниться за вчерашний проливной дождь… Или, может, наоборот, позволяет погреться в своих лучах в последний спокойный для этого города день?

— Ты должна мне танец, и не один! Сегодняшний вечер только наш!

Родя говорит, говорит, говорит. Он полностью вытесняет своим голосом шум улицы, пение птиц, цоканье моих каблуков и даже на какое-то мгновение избавляет мою голову от ненужных мыслей. За это я подхватываю его под локоть, прижимаюсь щекой к плечу.

— Ты чего? — ошарашено спрашивает Родя.

Я вздыхаю и поднимаю на него глаза.

— Просто.

Родя отвечает мне вопросительным взглядом. Внутри меня приятным теплом разливается всё то, что к высокому, нескладному пареньку испытывает Аполлинария. Чувства, совсем непохожие на те, что связывают её и Алексея. В этих больше заботы и привязанности. Когда я оказалась в теле своего предка впервые, я посчитала, что Родя — всего лишь друг Аполлинарии, даже не лучший, а скорее приятель, товарищ, соратник. Но теперь я, кажется, понимаю, в чём дело: чувства к нему для суровой защитницы — сундук с сокровищами, который прячут не только от чужаков, но и от себя самого.

И я не знаю, как закончится сегодняшний день, даже боюсь гадать. Но в одном уверена — Родя останется целым и невредимым независимо от цены, которую мне придётся за это заплатить.

На первом этаже штаба и яблоку негде упасть: стражи, кураторы, инструктора, представители дружественных миров заполнили собой внезапно кажущееся мне крошечным помещение. Но в этом есть и свой плюс — никто не обращает внимания на очередную защитницу в бальном платье, даже если она прижимает к груди небольшой кулёк и подозрительно оглядывается по сторонам.

Я говорю Роде, что встречусь с ним уже на месте, и раньше, чем он успевает задать вопрос, проскальзываю к лестнице, ведущей на второй этаж. Там, ломясь во все двери, нахожу пустую комнату, чей хозяин отсутствует, наверняка уже толкаясь на первом этаже вместе со всеми и предвкушая бал, где он или она будут отдыхать, танцевать и делать всё, чего бы не стали делать, если бы знали, что меньше чем через час их жизни будет угрожать реальная опасность. Высвобождаюсь из платья и неаккуратно примотанного лоскутами ткани к ногам оружия и некоторое время так и стою в одном белье, наслаждаясь свободой. Затем надеваю подарок Риса. Вытаскиваю цветы из волос, оставляя гребень, удерживающий всю копну на правом плече. На поясе за широким кроем блузона с помощью специальных крюков цепляю пистолеты, кинжалы и несколько подготовленных Рисом мешочков с магией.

Теперь из отражения в зеркале на меня смотрят уверенные глаза, и я не понимаю, как так получается, если всё, что одолевает меня внутри — это леденящая душу паника.

— Что за…?

Я вздрагиваю, быстрым движением снимаю пистолет с пояса. Две чужие руки взмывают вверх вместе с тем, как я разворачиваюсь на пятках.

— Бен? — не знаю, кто сейчас удивлён больше: он или я. — Что ты здесь делаешь?

— Это моя комната, — опуская руки, констатирует Бен.

Я, впервые за время присутствия в этом помещении, оглядываюсь. И действительно, всё здесь мне знакомо, как гостю, и ранее бывавшему здесь.

— Да, твоя — констатирую я. Прячу пистолет образно за блузон. — Мне нужна была пустая комната, чтобы переодеться, и я даже не заметила, что выбрала твою.

Хватаю платье, брошенное на кровать. Комкаю его, думая о том, что найду другое помещение, где его можно будет спрятать. Но почему-то не ухожу, несмотря на то, что Бен не преграждает мне путь.

— Мне тоже страшно, — говорит Бен, нарушая повисшую паузу. — А ведь я однажды разнимал драку двух подвыпивших оборотней. Один мне тогда об голову бутылку дорогого коньяка разбил, а потом её же осколком полоснул по рёбрам. — Бен касается своего правого бока, того самого, где, как я помню, у тела настоящего Бена есть татуировка. — Я возвращался в штаб пешком, потому что не было сил открыть портал. Еле передвигал ноги, придерживая рану, чтобы печень не вывалилась. Марте пришлось зашивать меня на скорую руку, да ещё и новый наркоз оказался слабым, так что где-то на середине операции я проснулся и… В общем, ты можешь представить, как несладко мне было. И я в тот день чего только не чувствовал. В какой-то момент даже подумал, что всё — конец. Но даже такой исход меня не пугал. А сегодня…