Я бегу на пределе своих возможностей. Вымокшая от ливня, обрушившегося на город без предупреждения, одежда утяжеляет каждый шаг, волосы сосульками липнут к щекам. Я отдёргиваю путающуюся в ногах юбку сарафана, и, вовремя не замечая лужу, зачерпываю целую туфлю грязной воды. Но останавливаться нельзя, поэтому я только ругаюсь, на чём свет стоит, и впредь заставляю себя следить за тем, куда ступаю.

А в голове всё проносятся последние часы, и эти картины, словно нарезка из фильмов ужасов, теперь едва ли смогут меня оставить. Я была не права — у химер нет сильных сторон. Они — и есть сила в полном её объеме. Им не нужны ни режущие лезвия, ни пули — захотят и уложат нас на лопатки, даже не стараясь.

Когда влетаю в штаб и останавливаюсь посреди пустого коридора, чувствую колющую боль в боку. Сейчас она для меня не больше надоедливо кружащей поблизости мухи; уж чему я научилась, благодаря всему произошедшему за последнее время, так это правильно расставлять приоритеты.

А потому бегом поднимаюсь на этаж выше, иду к нужной двери. Едва удерживаюсь, чтобы не вынести её плечом — вовремя вспоминаю про наличие дверной ручки. Хозяин комнаты, в которую я вваливаюсь без стука, лежит на кровати, вытянув длиннющие ноги в ровную линию. Он убирает от лица книгу, и я вижу блестящие удивлением глаза.

— Где пожар? — спрашивает Бен, садясь в кровати.

Я демонстрирую ему поднятый вверх указательный палец, мол, погоди, дай отдышаться. Прохожу вглубь комнаты, присаживаюсь на свободную кровать. Бен, тем временем, спускает ноги на пол, надевает ботинки. И молча ожидает, пока я заговорю, уперев локти в колени и уронив голову на кулаки.

— Я была с Христофом, — начинаю я. Реакция Бена не заставляет себя ждать: он недовольно кривит губы, обозначая всё своё отношение к персоне, которую я упомянула. — Он показал мне химер. Они… Бен, они сильнее, чем мы предполагали! Я не знаю, чем он ещё их накачал, но…

Я прикладываю ладонь к груди. Сердце бьётся как сумасшедшее, вот-вот проломит рёбра.

— «Но» что?

— Я видела их умения, и это невероятно. Слабых уничтожили, остались лучшие. Представь, на что может быть способно существо, владеющее силами оборотня, сирены, индры, дриады, фейри, затем умножь это на пять — и ты получишь одну химеру. А таких у Риса пятнадцать, и у каждого свой уникальный набор способностей!

Меж бровей Бена залегают морщины. Он понимает, что я не шучу.

— Насколько всё плохо? — спрашивает он.

— По шкале от нуля до «лучше бы сейчас на землю рухнул метеорит» где-то ближе к последнему. — Попытка пошутить выглядит жалкой даже для меня самой. Я обречённо вздыхаю и обхватываю голову руками. — Я не представляю, что нам завтра делать. В тот, в первый раз химеры были просто испуганным марионетками: они хотели защитить своего хозяина, но они были достаточно слабы, чтобы дать отпор. Поэтому Авель и победил. А теперь… Они созданы, чтобы убивать.

Вокруг меня темнота, и я не сразу понимаю, что, оказывается, закрыла глаза. Когда открываю их, нахожу Бена стоящего совсем рядом с собой, на расстоянии вытянутой руки.

— Мне страшно, — честно признаюсь я.

Бен присаживается по левую сторону от меня. Я чувствую исходящее от него тепло на контрасте с холодом, которым пропиталась моя мокрая одежда.

— Ты дрожишь, — говорит Бен.

Я отрываю руки от головы и гляжу на ладони. Пальцы и правда слегка подрагивают.

— Мне страшно, — повторяю я, оправдывая предательство собственного тела. — К тому же, я вся промокла.

Больше ничего не говоря, Бен встаёт и идёт к своей кровати. Сгребает в охапку одеяло и возвращается ко мне. За сероватой, полинявшей тканью мне не видно его лица до тех пор, пока Бен не распрямляет одеяло и не накидывает его мне на плечи. Только после этого, всё так же молча, он садится рядом.

— Спасибо, — говорю я, укутываясь плотнее.

Вместо ответа на благодарность Бен кивает.

— Когда я был маленьким, в дождь дедушка сажал меня к себе на колени и рассказывал истории, — вдруг говорит он. — О временах, когда он служил в армии, о заданиях, которые приходилось выполнять уже будучи защитником. Я любил представлять себя на его месте: как с оружием наперевес в компании со своими товарищами сражался то за землю, то за спокойствие, то за жизнь. За всё время дед ни разу не повторился, и сейчас я знаю, что половину историй ему наверняка пришлось выдумать, но тогда… Он для меня был настоящим героем.

— Здорово, — мягко улыбаюсь я.

Бен снова кивает. Его взгляд устремляется куда-то перед собой. Бен, которого я знаю, в чужой поддержке не нуждается, но я чувствую, что должна как-то ответить на его откровение, поэтому произношу:

— Мне кажется, ты очень на него похож.

Отмерев, Бен снова смотрит на меня:

— Ты ведь его даже не знаешь.

— Но зато я вижу, как ты о нём говоришь. Ты вообще-то ни о ком другом так не говоришь, разве что кроме Марка. — Я слабо улыбаюсь. Бен в ответ хмурит брови. — Думаю, твой дедушка был таким же сильным и смелым, как Бен, которого я знаю. А ещё добрым и любящим к небезразличным ему людям, опять же, как и парень, сидящий сейчас передо мной.

Губы Бена едва заметно дёргаются.

— Могу поспорить, когда ты увидела меня впервые, ты так не думала, — говорит он вопрошающе.

— Да, врать не буду, первое время ты меня немного пугал.

— Пугал?

— Ну, ты вёл себя как последний засранец, — напоминаю я. — А ещё стащил мою пружинку. Так что, как сам думаешь? Да у меня после встречи с тобой полиция на быстром наборе была!

В ответ Бен смеётся. А я пока продолжаю:

— Но сейчас передо мной совершенно другой человек, — Бен открывает рот, и я шикаю, не давая ему возможности себя перебить. — Знаю, что скажешь, только вот не потому, что мы в другом времени, а ты в чужом теле. Я… сейчас прозвучит глупо, наверное, но я понимаю, почему ты так старательно скрываешь свои настоящие чувства: однажды тебе уже было больно, и ты слишком умён, чтобы позволить себе пережить это заново. Но иногда, знаешь, стоит давать людям шанс. Не все из них плохие. Некоторые, может, только и ждут, что ты позволишь им узнать себя получше.

Я замолкаю. Ожидаю, что Бен что-нибудь ответит, но он даже не шевелится, продолжая переваривать сказанное.

— Тебе это всё не нравится, но я рада, что мы стали друзьями… И ты можешь отрицать это сколько угодно, мне всё равно.

Бен глядит на меня, насупившись. Молчит. Я начинаю подозревать, что в какой-то момент, несмотря на то, что, собственно, последние пару минут только и делала, что восхваляла его, умудрилась перегнуть палку.

Да, если кто и мог обидеться на комплимент, то уж точно только Бен, сомнений нет.

— Слушай… — начинаю я, ещё понятия не имея, что именно скажу.

Но необходимость в этом и вовсе отпадает: Бен целует меня. От удивления я широко распахиваю глаза, парализованная и застрявшая где-то между желанием Аполлинарии и собственным диким удивлением. Поцелуй длится всего мгновение. Когда Бен отстраняется, я вижу шок и на его лице.

Мне нужно как-то реагировать, но в подобной ситуации я впервые. Не то, чтобы мальчики совсем не уделяли мне внимания, просто до поцелуев не доходило. И я не нахожу ничего лучше, чем вскочить на ноги, скинуть с себя одеяло и спросить:

— ТЫ ЧЕГО ТВОРИШЬ?

То есть, как спросить — прокричать, что есть мочи. Бен, всё ещё не отошедший от шока, не уступает:

— Я НЕ ЗНАЮ! — кричит он в ответ.

— ЗАЧЕМ ЦЕЛОВАТЬСЯ ПОЛЕЗ?

— Я ЗАПАНИКОВАЛ.

— В СМЫСЛЕ? МЫ ЖЕ ПРОСТО РАЗГОВАРИВАЛИ!

Я понимаю, что выгляжу глупо, но не могу перейти на спокойный тон. Внутри вихрем проносятся столько эмоций сразу, что справиться с ними другим способом у меня не получится. А сердце, до этого бешено колотившееся, теперь и вовсе бьётся в груди так, что становится физически больно.

— Я не знаю, — уже тише повторяет Бен.

Скользит по мне взглядом и морщит нос, будто осознавая, что это всё того не стоило. Разворачивается и пулей вылетает из комнаты, попутно снося плечом дверной косяк. Секунду спустя из коридора доносится отборная ругань, которая своими метафорами сейчас запросто выдаст в нас людей не этого времени. Но это беспокоит меня в последнюю очередь. С каждым становящимся спокойнее и ровнее ударом сердца я осознаю, что хочу, чтобы Бен вернулся.