Реагируя на свет, химера издаёт короткий рык, демонстрируя ряд кривых зубов, в котором больше пробелов, чем костей.

— Уходите, — произносит он. — Если он поймает вас, то убьёт.

Не похожа эта реакция на подчинение. Видимо, Христоф ещё не пробовал переливание крови. Поэтому химера и выглядит так ужасно.

— Мы здесь, чтобы помочь вам, — говорю я.

Несмотря на отсутствие зрачка, я по движению головы понимаю, что химера косит единственный глаз на пистолет у меня в руке. Поспешно сую его за пояс.

— Я не причиню тебе зла.

Приходится поставить свечу на землю, чтобы освободить обе руки для осмотра замка. Нужно что-то острое, чтобы попытаться его открыть. Но я не уверена, что даже с необходимым оборудованием смогу это проделать, а потому лишь беспомощно дёргаю его из стороны в сторону, надеясь на достаточную дряхлость железа.

— Не открывайте, — химера машет головой.

Я слышу характерный скрип костей и запах крови. Улыбаюсь химере в попытке его (или её?) подбодрить. Но выражение лица химеры не меняется — словно заморожено в вечном ожидании своей участи.

— Всё будет хорошо. Как тебя зовут?

— Брондберт.

— Хорошо, Бронберт, сейчас мы что-нибудь придумаем.

За спиной раздаётся глухой удар. Я оборачиваюсь с готовностью снова схватиться за пистолет, но это всего лишь Бен, неуклюже свалившийся вниз. Он поднимается на ноги, пошатываясь, отряхивает штаны. Голубые огни фонарей в его руках при этом танцуют по стенам и клеткам, и мне удаётся разглядеть соседей Бронберта. Они выглядят не многим лучше, но, в отличие от моего нового знакомого, не обращают на нас внимания даже сейчас. Их взгляды, замутнённые и усталые, направлены куда-то перед собой. Я замечаю на шеях некоторых подобие ошейников: петли полых труб, петляющих по задним стенкам камер и стремящихся к потолку, по которым перегоняется чёрно-красная жидкость от закрытого чана на столе и обратно к химерам.

— Нашла что-ни… Твою ж мать!

Бен равняется со мной. Критичным взглядом осматривает узников, замечает трубы и особо заинтересовывается тем самым чаном. Подходит к нему, осторожно вытаскивает одну из трубок, скрывающихся в отверстии крышки. Ему на пальцы, пачкая рукав, попадает вязкая жидкость.

— Что это? — спрашиваю я.

— Хотелось бы мне сказать, что томатный сок или креп-суп, но… — Бен морщит лоб. Принюхивается к алой жидкости у себя на пальцах. — Да, и даже не гуашь.

— Просто скажи это!

— Кровь! — восклицает Бен громче, чем нужно. — Чёртова кровь варится в этой чёртовой кастрюле в чёртовом подвале чёртовой аптеки, принадлежащей чёртовому маньяку, который оторвёт нам наши чёртовы головы раньше, чем мы попытаемся его остановить!

— Твой оптимизм заразителен, — говорю я, возвращаясь к замку.

Беру пистолет и принимаюсь наносить удары рукоятью по железу. Бить приходится долго, и раньше, чем даёт трещину злополучный замок, начинает болеть запястье.

Последний удар, и звон металла сообщает мне о первой победе.

— Ну вот, — говорю я, открывая решётку. — Бронберт, ты можешь выходить.

Химера косится на открывшееся пространство как на что-то потенциально опасное для жизни. И вместо того, чтобы сделать, как говорю я, она пятится назад, цепляясь рукой и лапой за железные прутья за спиной.

— Не стоило открывать, — Бронберт качает головой. — Не стоило.

Сейчас, когда он виден мне чуть лучше благодаря фонарям, которые принёс Бен, я понимаю, что передо мной парень… Или тот, кто когда-то был им.

— Почему?

— Я голоден. Очень голоден.

— Слава, — зовёт Бен. — Забыла, чем Христоф и Влас кормили своих химер?

Плотью.

Бронберт трясётся всем телом. Я разрываюсь между желанием спасти его и наконец выстрелить, избавив его от мучений.

— Ты знаешь, куда ушёл Христоф? — спрашиваю я.

Бронберт жмёт плечами (или мне так кажется; уже сложно отличить его перманентную трясучку от обычного незнания).

— Ты сюда поговорить пришла или разобраться? — спрашивает Бен.

— Мы можем сделать и то, и то, — отвечаю я. — Бронберт, ты пойдёшь с нами.

Я протягиваю ему руку. Меня ждут мгновения перед тем, как события пойдут по одному из двух путей: либо Бронберт вцепится в моё предплечье, и тогда всё будет кончено, либо он сумеет совладать с тем, кем стал, отыскав где-то внутри себя остатки того, чем он когда-то был.

— Откуда ты родом, Бронберт? — продолжаю я, пока тот не принял решение. — Кто ты?

— Индра, — произносит Бронберт. — Был индрой. Кто я сейчас, и сам не знаю.

Индра… Ничего такого я не помню. Вопросительно гляжу на Бена.

— Вы же закрыли свой мир от нашего, — говорит Бен удивлённо. — Как ты здесь оказался?

— Закрыли от вашего, но проходы в другие миры остались, в том числе и в Волшебные земли, которые с вами связаны. Я…

Бронберт обрывает сам себя, плотно поджимая губы и закрывая глаз. Его дыхание сбивается, становится рваным и частым. Бен хватает меня за кофту на спине и тянет назад.

— Если он сейчас нас сожрёт, я достану тебя на том свете, — говорит он.

— Я не верю в рай, ад и прочую чепуху, чтоб ты знал, — парирую я.

Вспоминаю об оружии я внезапно, когда рука уже сама тянется к нему на поясе.

И как по команде, Бронберт тут же успокаивается.

— Я в порядке, — шипит он, опуская голову.

Капли пота стекают по его подбородку и падают на пол.

— Мы вытащим тебя отсюда, если ты обещаешь держать себя в руках, — говорю я.

— Ты серьёзно? — Бен, кажется, не верит своим ушам.

— Да. Он может быть нам полезен.

Снова приближаюсь к клетке, в этот раз протягивая вперёд обе руки, как бы приглашая Бронберта к себе в объятья. Он делает первый шаг и тут же валится с ног. Я успеваю подхватить его за подмышки и удивиться, какой он тяжёлый по сравнению с тем, как выглядит.

Бен, нехотя, — (что прекрасно выражено на его лице и до ужаса портит непривыкшее к отрицательным эмоциям лицо Алексея), — помогает мне, подставляя для Бронберта и своё плечо.

— Ну, и как ты хочешь вернуть нас наверх, да ещё и с таким грузом? — спрашивает он, поднимая голову к дыре в земляном потолке.

— Нужно осмотреться. Тут наверняка есть лестница. Не умеет же Христоф летать.

— Ой, — Бен трясёт головой. — После всего, что произошло, я бы этому уже не удивился.

Сижу в коридоре на полу, прижавшись спиной к стене. Вася велел всем выйти из комнаты, стоило только уложить Бронберта на кровать. Он даже вопросов не задал, что уж говорить о позволении нам самим всё объяснить.

И от этого мне неспокойно.

— Прекрати дёргаться, — говорит Бен, толкая меня плечом.

Он, тоже игнорируя мягкие пуфики в коридоре, уселся на пол, и сейчас не сводит взгляд с моей дёргающейся коленки.

— Мы принесли химеру в дом, в котором я живу, — произношу я. — Ладно Вася, но что я скажу дяде и тёте?

— Так это не твоя семья? — интересуется Бен.

— Аполлинария живёт с родителями своего двоюродного брата, потому что её родной отец умер, когда она была ещё ребёнком, а мать… с ней у них скверные отношения.

— Добро пожаловать в клуб, — усмехаясь, говорит Бен.

— Но Вася смотрит на тебя так, словно никого роднее у него нет, — подмечает Нина. Она стоит напротив нас, скрестив руки на груди.

Я медленно киваю. Аполлинария и Вася близки. Эту связь я чувствую, и она очень похожа на ту, что соединяет меня и Даню в нашем настоящем. Родные люди не по крови, но по духу: брат, который готов принять неверное решение ради сестры, и сестра, которая готова броситься под нож ради брата.

— Он такой спокойный, — говорит Бен. — То есть, абсолютно. У него ни один мускул не дёрнулся на лице, когда мы перешагнули через портал и оказались в его комнате с индрой на руках.

— Индрой? — переспрашивает Нина, отлипая от стены. — Я думала, они перекрыли портал между нашими мирами.

— Так и есть. Они путешествуют перекрёстно.

— Кто-нибудь из вас может пояснить мне, кто они такие? — спрашиваю я.