Как ни стараюсь, не могу понять, кто мы друг другу. С одной стороны, я чувствую нужду в этом человеке, но с другой в памяти едва ли находятся воспоминания о нежных прикосновениях или украденных тайком поцелуях.

— И перестань на меня так смотреть, — просит он.

Ловлю себя на том, что, стоя напротив, разглядываю его лицо со слишком явным усердием. Зато отмечаю всякие мелочи: и нос картошкой, и потрескавшиеся сухие губы, и красные точки на скулах.

— Извини, — бурчу в ответ, опуская глаза. — И мне сегодня плохо спалось, поэтому я решила прогуляться в одиночестве перед занятиями.

— Мудрое решение, — кивает Родя.

Он перебрасывает мою руку через свой локоть, будто собирается выводить меня в центр танцевального паркета. Я не сопротивляюсь, но и от излишней осторожности избавиться не могу; она скрывается напряжением в моих мышцах и заставляет тратить чуть больше усилий на то, чтобы делать шаги в сторону штаба.

— Ты сегодня без перчаток, — произносит Родя и снова улыбается.

Он старше Аполлинарии на три года — сейчас ему двадцать четыре, — но он никогда не кичится своим возрастом, потому что знает, как её это раздражает.

— Давно пора перестать стесняться этого. Грехи деда — не твоя вина.

Не понимаю, о чём он говорит, пока не опускаю взгляд на свои руки. На тыльной стороне левой ладони значится белый уродливый шрам в виде креста, заключённого в треугольник, перевёрнутый вершиной вниз.

Клеймо вампира.

Все несколько метров до входа я таращусь на него, не в состоянии отвести взгляд. Заодно натягиваю рукав максимально низко, надёжнее пряча Нити Времени. А в голове, как на заевшей плёнке, проигрываются слова Христофа: «От меня мало что осталось, но я чувствую людей по их крови. И твоя так сильно пахнет костром и влажной землёй, что сразу выдаёт пусть и давнее, но родовое проклятье».

За дверью нас встречает просторный коридор, уходящий в три стороны. Здесь очень светло благодаря многочисленным окнам, а ещё повсюду снуют люди, в основном группами по двое-трое. Я замечаю, что форма у всех одинаковая: платья и костюмы одного фасона, только цвета разные.

Жёлтые юбки, красные пояса, белые перчатки, синие брюки, коричневые рубашки, зелёные пиджаки. Никакой свободы стиля, никакого самовыражения через одежду.

Интересно, видел ли это Бен и не хватил ли его сердечный приступ?

Родя не даёт мне получше осмотреться: тянет за локоть к доске, висящей рядом с картиной, на которой изображено что-то отдалённо напоминающее лес, разве что все деревья в нём — это дома, где основание ствола — входная дверь, а толстые ветви — отдельные комнаты с круглыми окнами.

— У меня сейчас лекция по медицине, — Родя указательным пальцем скользит по наименованиям. — О. А вот это — твоё.

Самооборона БПО — без применения оружия. Значит, будут бои. А это…

— … мне в тренировочный корпус, — заканчиваю вслух.

Выныриваю из хватки Роди и, несколько раз покрутившись на месте, вспоминаю: тренировочный корпус здесь тоже располагается в подвале. Только, чтобы пройти к нему, нужно выходить во двор.

Прощаюсь с Родей взмахом руки и иду на улицу. До последнего, пока за мной не закрывается стеклянная дверь, я чувствую на своей спине Родин пронзительный взгляд, и мне становится немного стыдно.

Нужно быть к нему чуть добрее. Аполлинарии он очень важен.

Жёлтые лучи майского солнца окутывают моё лицо. Быстро отхожу в сторону, сворачивая с протоптанных дорожек на нетронутый газон, и просто даю себе время насладиться природой, которую я почти забыла.

Зелёная трава, голубое небо, свежий воздух, птицы, чьи названия я могу легко выговорить. На губах улыбка появляется без моего ведома.

Всё, что я видела в Огненных землях, сейчас кажется таким далёким.

Правее от меня располагается помещение под склад; я знаю, что это оно, потому что это расположение не поменялось, только само здание построено из дерева вместо бетонного блока. За ним простирается оранжерея, по размерам превосходящая все ожидания: тут и крытые парники, и десятки рядов пестрящих цветами и плодами грядок.

Делаю несколько непроизвольных шагов к ним и слышу смешанный запах сладких ягод и терпких трав. Вдыхаю полной грудью.

Я дома. Пусть и на сто тридцать лет раньше положенного срока.

— Слава!

Не раскрываю себя, но внутри всё дрожит от нетерпения. Таращусь на свои босоножки, пока не замечаю тень, опережающую своего хозяина. Чуть погодя вперёд выходит и он сам. Оболочка, тонкая и полупрозрачная, словно тюль — это высокий, чуть сгорбившийся, словно смущающийся чего-то, блондин. Красивый: его волосы разделены пробором, и слева их чуть больше, из-за чего они падают ему на зелёные, как трава, глаза.

А за оболочкой Бен: такой, каким я его запомнила. Только здесь он в сине-чёрном костюме.

Бен улыбается. Я облегчённо выдыхаю и кидаюсь на него с объятиями. Мне нужно было наконец увидеть знакомое лицо, и я даже забываю, кого именно обняла: Бена, которого хлебом не корми, дай надо мной поиздеваться. Поэтому, хоть и поздно, но с удивлением замечаю, что он не отстраняется.

— Ох! Вон она!

Я опускаю руки по швам и делаю шаг назад. Меня в вихре окружают две девушки. Хихикая и бросая на Бена двусмысленные взгляды, они утаскивают меня прочь. Я только и успеваю, что мельком обернуться через плечо. Удивлённый и растерянный, он стоит, потупив взгляд, пока к нему не подходят парни: видимо, друзья этого высокого блондина.

— Алёша? — удивлённо спрашивает девушка, у которой в белую косу вплетена коричневая лента.

— И как ты это сделала? — тут же подключается вторая, с копной коротких рыжих волос.

Сначала нужно разобраться, кто они. В голове возникают имена: Арина и Вера — знакомые по направлению. Не подруги; их общество приходится терпеть лишь из-за неспособности Аполлинарии сказать «нет» нуждающемуся в общении человеку.

— Сделала что? — уточняю я.

— Как что? Заговорила с ним! — Арина, — та, что с лентой, — чуть крепче сжимает мой локоть. — Ты же всё время твердишь, что не партия ему!

Перед глазами возникает образ Лии, и я чувствую стыд и вину за то, что позволяю этим двум себя касаться.

Лия тоже любила брать меня под руку, когда мы шагали по улице.

— А что он хотел? — Вера легко толкает меня бедром.

Мы сворачиваем, не доходя до стеклянной двери внутреннего дворика. Пара шагов в сторону, и перед нами проём в стене с уходящей вниз каменной лестницей.

— Он пригласил тебя на бал? — не унимается Арина.

Она первая спускается вниз, увлекая меня за собой.

— Какой ещё бал?

— Аполлинария! — ладонь Веры ложится мне на спину между лопаток. — Перестань делать вид, что тебе не хочется наконец пойти на него с парой!

— Тем более, с такой! — Алина томно вздыхает. — Видела его глаза? Зелёные-зелёные!

Я вспоминаю каждый бал в честь заключения пакта Единства, которые Аполлинария посещала с семнадцати лет — возраста, когда она стала стражем. И на всех, вопреки словам Арины и Веры, она была с парой.

С Родей.

Всё-таки друг. Возможно, не лучший, но он заставляет Аполлинарию улыбаться, и рядом с ним она чувствует себя как дома — разве не это главное?

В конце лестницы металлическая дверь. Массивная, но поддаётся сразу и без скрипа. За ней мне открывается большое помещение, не сильно отличающееся от тренировочного корпуса, к которому я привыкла. Разве что здесь в одном из дальних углов стоят парты и учительский стол.

Из воспоминаний Аполлинарии я понимаю, что почти все занятия защитников начинаются с теории. Могу представить, как от такого бы обычая воротило Татьяну.

Пользуясь тем, что Арина и Вера переносят своё внимание на кого-то другого, я направляюсь к оружию, которому, как и в моём времени, здесь выделен отдельный сектор. На его охране в промежутке между двумя стеллажами стоит низкорослый парень с короткой стрижкой и рябым лицом. Сначала он перекрывает мне проход. Затем, вглядевшись, вдруг заливается краской и делает шаг в сторону.