Я не знал, что это правда, пока не сказал это, но теперь, когда я это знал, все это имело смысл.

— И ты это сделал. — Габриэлла изо всех сил старалась скрыть свое отвращение, когда слова сорвались с ее губ.

Я отсалютовал ей своей чашкой, делая глоток.

— Правильно. Итак, весь этот любовный треугольник, возникший после круиза? Это никогда не был треугольник. Мне всегда нравилась эта сводящая с ума женщина. Я не смог бы отказать ей, даже если бы попытался. Возможно, даже если бы она пришла ко мне, полностью забеременела от моего лучшего друга, и попросила бы меня жениться на ней, когда ей было шестнадцать.

Правдивость моего утверждения наполнила мои вены горячей белой яростью. Я ненавидел, что потерял ее. Но это не означало, что я должен лгать Габриэлле. Или себе.

Я полюбил Теннесси Тернер с той минуты, как увидел ее.

С первого момента, как я увидел ее в детском садике, она просто сияла ярче всех.

И, пожалуй, хуже всего было то, что я знал, что Теннесси ошибалась. Слабая. Бесхарактерная перед своей семьей. Полный отстой.

…и я все еще люблю ее.

Несмотря на ее слабости.

И, черт возьми, из-за них тоже.

— Ты действительно любишь ее. — Габриэлла глубоко вздохнула, подперев подбородок кулаком.

— К сожалению.

— Ну, не могу сказать, что не пробовала.

— Ты сделала все возможное, и ты подошла ближе, чем остальные.

Она встала, огляделась, как бы прощаясь со всем. Зная, что это, вероятно, будет последний раз, когда она увидит это место изнутри.

— Твоя мать будет разочарована. — Она устало улыбнулась.

— Моя мать постоянно разочарована. — Я встал, провожая ее до двери. — Кроме того, я рассчитываю на то, что твоя лучшая подруга благословит ее внуком раньше, чем позже, чтобы на какое-то время отвлечь ее от моего дела.

После того, как я закрыл дверь за Габриэллой, я закрыл дверь своей рамой, закрыв глаза, желая, чтобы головная боль рассеялась.

Черт возьми, Теннесси.

На следующий день я не могла есть.

Я не могла спать.

Я не могла пить.

Все, что я делала, это думала о Крузе.

Только на этот раз (а-а-а!) я тоже что-то предприняла.

Я отправила ему десятки сообщений, начиная со дня, когда он высадил меня в доме моих родителей после внесения залога.

Теннесси: Мне очень жаль.

Теннесси: Мы не можем просто побыть в секрете еще несколько дней? Недели? Месяцы?

Теннесси: Знаешь, я делаю тебе одолжение. Никто не хочет публично претендовать на меня. Я как… как… венерическое заболевание! Гонорея, если хочешь.

Теннесси: Помнишь миссис Уоррен? Я скучаю по ней, иногда. Но только потому, что она напоминает мне о тебе.

Теннесси: Угу. В моей голове это звучало намного лучше.

После того, как дверь за мной закрылась и мне пришлось столкнуться со своей семьей в одиночку, я поняла, что приняла неправильное решение.

Я не хотела быть рядом ни с одним из них. Они заставляли меня чувствовать себя ужасно — глупой, безрассудной и неподготовленной. Я хотела быть рядом с Крузом, который всегда ценил мое мнение, мои слова и мои пожелания.

Моя мать кричала, что не может поверить, что я пыталась кого-то убить, и задавалась вопросом вслух, сколько я должна произнести «Радуйся, Мария» в церкви в следующее воскресенье, если я смогу когда-либо снова ступить на это место, не сгорая в огне.

Мой отец сказал, что он сильно опозорился из-за ареста дочери, хотел оставить меня гнить в тюрьме, но упомянул, что улики против меня очень слабые.

А Тринити наотрез отказывалась смотреть на меня. Она все время оставалась наверху, решив не спускаться, вероятно, потому, что не хотела снова ударить меня на глазах у моего сына.

Бир был единственным, кто поддержал меня. Он крепко обнял меня (медвежьи объятия,если точно) и сказал, что верит мне. Это было печальное положение дел, что единственный человек в доме, который поверил моему слову, был тем, кого я также выпихнула из своей вагины.

Однако в нынешнем виде моя семья почти не поддерживала меня — если вообще имела — помимо потери Круза.

Вот почему я уже была в особенно скверном настроении, когда узнала, что меня отправили во временный отпуск.

— До тех пор, пока все не прояснится и все не уляжется. — Джерри вздохнул на другой линии, пока я готовила обед для Бира.

— Но я не сделала ничего плохого, — ответила я сквозь стиснутые зубы.

Я не хотела умолять об этой работе, но и не хотела, чтобы мне отключили электричество.

— Я знаю это, дорогая. Все это знают. Вот почему я рассчитываю перезвонить тебе уже на следующей неделе.

— Ты думаешь, что я буду просто сидеть и ждать тебя? — Я помахала кулаком в воздухе, хотя он этого не видел.

— Да, — просто сказал Джерри. Непростительно. — Послушай, никто в этом городе не возьмет тебя на работу прямо сейчас.

Слишком уставшая, чтобы торговаться с ним, я повесила трубку и закончила готовить овощную запеканку и салат. Когда еда была готова, я плюхнулась на диван и закричала в один из бросков.

Как ни странно, меня больше волновала потеря Круза, чем моя работа.

— Мама? — Я услышала несколько минут спустя — или, может быть, часов — и поняла, что заснула.

Я протерла глаза, свесив ноги с дивана и вставая. Бир сбрасывал кроссовки у двери, выглядя потным и счастливым.

— Бир! Еда готова. Помоги мне накрыть на стол. — Я уже направлялась на кухню, делая вид, что все в мире хорошо.

— Не беспокойся о еде. Я наткнулся на Круза, когда возвращался из школы. У него был обеденный перерыв, поэтому он купил мне тако.

Я замерла на полушаге, повернувшись на каблуках, чтобы посмотреть на него.

— Ты тусовался с Крузом?

—Ага. — Он сморщил нос, прошел на кухню и налил себе стакан воды. — Прости. Я знаю, что вы двое расстались или что-то в этом роде. Но, типа, все же круто дружить с ним, правда?

— Конечно. — Я выздоровела, натянув на лицо улыбку.

Я хотела, чтобы Круз был рядом с Биром, это было признаком того, что он все еще хочет меня. К сожалению, зная Круза, он просто вел себя как обычно, идеально. Болезненная мысль, которую я не могла назвать, пронзила меня.

Круз и Бир искренне понравились друг другу.

— Мама?

— Хм?

— Ты в порядке?

— Конечно! Почему бы мне не быть?

— Эм, потому что ты плачешь?

— Я? — Я быстро похлопала себя по щекам, с ужасом осознав, что они действительно были мокрыми. Моей жалости к себе не помогало и то, что ни один член моей семьи не заглянул проверить, как у меня дела. —Ну, наверное, сезонная аллергия. Позволь мне быстро умыться, дорогой. Я скоро вернусь.

Когда я вернулась, Бир сидел за кухонным столом, сжимая в руке телефон, с виноватым видом.

— Как дела? — спросил ая беззаботно. Я вытащила из кладовой пачку печенья и швырнула ее между нами, достала пакет молока и шлепнулась рядом с ним. — Почему ты так странно смотришь на меня?

Лицо Бира исказилось. 

— Ну, я как бы сделал что-то за твоей спиной.

— Пожалуйста, не позволяй «чему-то» быть девушкой. Я слишком молода, чтобы быть бабушкой.

Глаза Бира расширились, и он отчаянно замотал головой. 

— Господи, мама, нет. Даже не в том же смысле.

— Верно. Тогда удиви меня этим.

— Я позвонил Робу.

— Ты сделал? Когда? А с чего бы мне злиться? Я счастлива, что вы двое общаетесь. — Я вытащила из рукава два печенья и запихнула их в рот.

— Ну, в том-то и дело. Я позвал его, чтобы он мог прийти сюда. Прямо сейчас. — Я открыла рот, чтобы сказать своему сыну, что он был наказан до девятнадцати лет, когда раздался звонок в дверь. Бир поспешил открыть дверь. Через секунду Роб был на моей кухне.

— Привет, Несси.

— Роб.

— Я пришел с подарками.

— Это ежемесячные чеки за последние тринадцать лет? Потому что я благодарна за последние три, но тебе нужно серьезно наверстать упущенное.