Она подняла на меня глаза, выражение ее лица было любопытным. — Могу я спросить, что случилось с твоим браком, или это слишком личное?

Я выдохнул и опрокинул в себя еще немного виски. — Мой брак был трудным с самого начала. Карла забеременела Милли прямо перед моей отправкой, и мы быстро поженились перед моим отъездом. Мы знали друг друга всего несколько месяцев.

— Ты служил в морской пехоте, верно? — спросила она.

— Да.

— Что заставило тебя пойти в армию?

— В свои двадцать с небольшим я некоторое время был потерянным, не знал, чем хочу заниматься. Я бросил колледж, потому что был слишком незрел, чтобы справиться с ответственностью, а родители сказали мне, что не собираются больше платить за то, чтобы я слонялся вокруг. Я сделал еще один глоток. — Мне нужно было сжечь немного энергии, и я хотел выбраться отсюда. Однажды я решил, что быть морским пехотинцем — это круто. И вот так решил записаться.

— И ты был в Афганистане?

Я кивнул. — Дважды. И я был в Ираке. Так что в первые годы нашего брака, пока старшие две девочки были маленькими, меня часто не было дома. Это не помогло. Потом, когда я закончил службу, я хотел вернуться туда, где я вырос, а она хотела переехать в Джорджию, она родом оттуда. Она сказала, что согласится приехать сюда, если я соглашусь завести еще одного ребенка. Так что мы сделали и то, и другое.

Я сделал паузу, чтобы выпить. — Но не имело значения, где мы жили. Мы никогда не делали друг друга по-настоящему счастливыми. В конце концов, это привело к обидам.

— Обидам на что? Она сделала еще один маленький глоток.

— О Боже, да на все. Она обижалась на то, что я женился на ней из-за чувства долга, а не из-за чего-то другого. Она обижалась, что оставалась одна с детьми, пока я был на службе. Потом, когда я вернулся домой и с трудом адаптировался к гражданской жизни, она обижалась на меня за то, что я не вернулся быстрее. Кроме того, она снова чувствовала себя брошенной, потому что днем я работал, управляя хозяйственным магазином, а вечером ходил на занятия, чтобы закончить учебу.

Фрэнни медленно кивнула и сделала еще один глоток. — Как вы оказались в Кловерли? Это Сильвия устроила тебя на работу?

— Да. Я закончил учебу и искал работу получше, и однажды столкнулась с ней, когда она была дома. Она представила меня твоему отцу.

— А когда у тебя появилась хорошая работа, все стало лучше?

— Не совсем. Мы все время ссорились, а когда не ссорились, было много сердитого молчания.

— Должно быть, это было ужасно.

— Так и было. Я нахмурился. Я пытался сделать так, чтобы все получилось, я действительно пытался — особенно ради детей. Но ничего из того, что я делал или говорил, не считалось правильным, и я устал быть плохим парнем. В конце концов, я перестал пытаться, и она сбежала с другим.

— Мне жаль.

Я покачал головой. — Не стоит, не меня, во всяком случае. Не то чтобы у нас с Карлой была какая-то великая любовь. Но наши дети заслуживали лучшего. Я каждый день чувствую себя ужасно из-за того, что подвел их.

Ты не подвел их, Мак. Она положила руку мне на ногу. — Иногда браки не складываются. Это не твоя вина.

Я слышал то же самое от сестры, от Вудса, от родителей… но я не мог убедить себя в этом. Разумом я понимала, что Карла несправедливо винит меня в разводе, но ее слова разъедали меня до глубины души. Может быть, я не любил ее так, как должен был. Может быть, я не знал как.

Фрэнни покрутила янтарную жидкость в своем стакане. — Девочки не часто говорят о своей матери.

Я покачал головой. — Уже нет. Сначала они очень скучали по ней, но с тех пор она виделась с ними всего пару раз, и страх разлуки ослаб. Я уверен, что в каждой из них где-то есть зияющая рана и постоянный страх быть брошенными, но в целом они в порядке.

— Это твоя заслуга, — сказала Фрэнни.

— И их психотерапевта. Я выпил еще немного виски. Я буду оплачивать эти счета еще долгие годы. Милли в последнее время задает сложные вопросы, интересуется, любит ли ее мать.

Фрэнни задохнулась. — Что ты ответил?

— Я сказал "да", и я думаю, что это правда, но хрен его знает, что у Карлы в голове.

Я сделал еще один большой глоток и провел рукой по волосам. — Прости меня, Фрэнни. Я не хотел вываливать все это на тебя.

— Эй, — настойчиво сказала она, снова положив руку на мою ногу. Я хочу, чтобы ты был откровенен. Ты можешь рассказать мне все.

Я улыбнулся ей. Ее щеки раскраснелись, волосы были в беспорядке, под глазами размазался макияж, но это было неважно. Она все еще заставляла мое сердце биться быстрее. И то, как терпеливо она сидела там, пока я выплескивал весь свой эмоциональный мусор, то, как она уделяла мне все свое внимание и говорила все нужные вещи… это заставило меня почувствовать себя так, как я не чувствовал уже очень, очень давно, уверенным и понятым. Я чувствовал, что могу сказать ей все, что угодно.

Но с меня было достаточно разговоров.

— Спасибо, — сказал я. — Но знаешь что? Таких ночей, как эта, будет мало, возможно, вообще не будет, и я не хочу тратить их на жалобы о своей бывшей. Расскажи мне о себе.

Свет заплясал в ее глазах, и она пожала плечами. — Что ты хочешь знать?

— Хммм…

Я сделал последний глоток виски и поставил пустой стакан на стол, после чего потянулся за ее. — В основном я хочу знать, почему ты сейчас так далеко от меня.

Она хихикнула, позволяя мне отставить ее стакан в сторону и притянуть ее к себе на колени, как она делала это той ночью, расположившись на моих бедрах. Моя рубашка была расстегнута, и она тут же положила руки мне на грудь. Боже, как приятно, когда тебя так трогают. Я и забыл, как это хорошо.

— Что теперь? — спросила она.

— Теперь я хочу знать, почему на тебе все еще так много одежды.

Она дьявольски усмехнулась, расстегивая молнию на толстовке и отбрасывая ее в сторону. Затем она заколебалась, посмотрев на огонь, который был единственным источником света в комнате. Сначала я не понял почему, но когда она стянула через голову маленькую белую майку, я заметил шрам на ее груди. Я сразу же протянул руку и проследил длинную, неровную, темно-розовую линию, которая проходила между грудями. — Больно? спросил я.

Она покачала головой.

— Для чего была сделана операция?

— Я родилась с врожденным пороком сердца — двустворчатым аортальным клапаном. В детстве мне сделали несколько операций по восстановлению клапана, а в десять лет заменили его.

— Звучит страшно.

Я с беспокойством посмотрел на нее, положив руки на ее талию. Сейчас ты в порядке?

— Я в полном порядке. Самое худшее, что может произойти, это то, что я могу быстро устать, и мне нужно следить за уровнем холестерина. У меня немного повышенный риск аневризмы или сердечной недостаточности. Но я очень серьезно отношусь к своему организму, правильно питаюсь, занимаюсь спортом, принимаю все лекарства и посещаю всех врачей, как хорошая девочка.

— Хорошо.

Я снова посмотрела на шрам, и она вздохнула.

— Я знаю, что он очень уродливый, но я смирилась с этим.

Я посмотрел ей в глаза. — Каждый дюйм тебя прекрасен. Внутри и снаружи.

Я думаю о тебе также, — прошептала она.

Притянув ее ближе, я приник ртом к одному идеальному розовому соску, дразня кончик языком. Она запустила руки в мои волосы и выгнула спину тихо застонав. Мой член стал твердым в мгновение ока.

К счастью для меня, она была так же голодна и хотела большего, как и я, через минуту она сбросила свои штаны и стянула мои. Я даже не мог говорить, когда она накрыла мой член кулаком и двигала им вверх-вниз, затем облизала пальцы и коснулась себя так, что мой подбородок ударился о грудь.

— Господи, мать твою, — прошептал я, радуясь, что это был второй раунд, иначе я бы кончил на себя в считанные секунды.

Она медленно опустилась на меня, ее глаза были закрыты, рот открыт. Я положил руки на ее бедра и боролся с желанием выгнуться под ней. Когда я был погрузился в нее, она открыла глаза и посмотрела на меня, начав двигаться.