— Да, у меня были операции, чтобы исправить проблему, когда я была моложе, но моя мама всегда была чрезмерно заботливой — оба моих родителей, на самом деле. Хотя врачи говорят, что я в порядке, мне кажется, что родители смотрят на меня и видят больного ребенка.

Положив ложку в пустую тарелку, я отнес ее к раковине. — Как отец, я могу это понять. Мы не можем не видеть в наших детях невинных, беспомощных младенцев, которые нуждаются в нашей защите.

— Ну, я не ребенок, — огрызнулась она. И я не хочу, чтобы со мной обращались как с ребенком.

Я повернулся и удивленно посмотрел на нее. Я никогда не слышал, чтобы она говорила сердито. — Прости меня, Фрэнни. Я не имел в виду, что ты ребенок. Я имел в виду, что отцу трудно отпустить ребенка. Мысленно мы понимаем, что не нужны нашим детям, хотим чтобы они могли проложить свой собственный путь в мире, но в душе мы не можем прекратить попытки уберечь их от ошибок. Мы никогда не хотим, чтобы дети пострадали.

Она вздохнула. — Прости. Я не хотела срываться на тебе. Я поссорилась с мамой, и… я просто немного устала от того, что меня все время воспринимают как ребенка. Я хочу, чтобы меня воспринимали как взрослого человека, способного принимать собственные решения. Понимаешь?

В тот момент я понял, как хорошо она выглядела, стоя на моей кухне, вздорная и взвинченная, немного розового на ее щеках, немного кожи, показавшейся там, где ее топ соскользнул с плеча. Я хотел укусить ее.

Я прислонился спиной к раковине, ухватившись за край столешницы. — Я тебя понимаю.

— Я имею в виду, мне двадцать семь лет. Она сделала шаг ближе. — Разве ты не думаешь, что я должна иметь право на несколько ошибок?

Поговорим об ошибках. В два шага я мог бы преодолеть расстояние между нами. Взять ее на руки. Прижаться губами к ее губам и почувствовать, как ее грудь прижимается к моей. Но я не стал этого делать.

Может, она и не была ребенком, но ей было всего двадцать семь — на целых десять лет моложе меня. Она была дочерью босса. Она была няней. Она была здесь, делая мне одолжение.

И она доверяла мне.

У меня не было не единого шанса.

Я затаила дыхание.

Я даже не знала почему, но что-то было в том, как Мак смотрел на меня. И напряжение в его теле — мышцы шеи были напряжены. Его пальцы вцепились в край столешницы. Его челюсть. Это создавало впечатление сдержанности. Как будто он сдерживал себя.

Что-то незнакомое гудело в воздухе между нами. Я чувствовала это — он хотел меня так же, как я хотела его.

Неудивительно, что я не могла дышать.

Затем он прочистил горло и отвернулся от меня, прервав напряжение. — Конечно. Всем нужно время от времени совершать ошибки.

Я даже забыла, что задала этот вопрос.

Он включил кран, сполоснул свою посуду и положил ее в посудомоечную машину. Я стояла и смотрела на его мускулистую спину, на ширину его плеч, на то как джинсы обтягивали его задницу. Если бы я была на его месте, а он на моем, я бы подошла и обвила руками его талию, прижалась щекой к его спине. Затем он повернулся бы, обхватив меня руками. Он бы опустил свои губы к моим, и…

— Я должен отвезти тебя домой, — сказал он, прерывая мои фантазии. Хочешь взять свою куртку?

— Конечно.

Но на самом деле я не хотела уходить. Я хотела остаться в этом теплом, хаотичном доме с ним и девочками. Притвориться, что я принадлежу этому месту. Притвориться, что я принадлежу ему.

— Хочешь, я поставлю чили в холодильник? — спросила я.

— Я могу сделать это, когда вернусь.

— Хорошо. Я пожелаю спокойной ночи девочкам.

— Вообще-то, им лучше поехать с нами. Уже поздно. Он подошел к задней двери и натянул ботинки, оставив их незашнурованными. — Можешь сказать им, чтобы они надели свои вещи? Я прогрею машину.

— Да. Я пошла в гостиную, собрала детей, и мы уже застегивали куртки, когда Мак снова вошел через заднюю дверь, нахмурившись.

— Конечно, моя гребаная машина не заводится.

Одна из девочек прищелкнула языком. — Доллар, папочка.

Он посмотрел на них. — Я должен получить скидку за проблемы с машиной. — Чтото с аккумулятором спросила я, не снимая одной перчатки.

— Может быть. Но так, как она припаркована в гараже, мы даже не сможем подогнать твою машину достаточно близко, чтобы подсоединить ее.

— Как насчет того, чтобы воспользоваться моей машиной, чтобы отвезти меня домой? Вы можете высадить меня и взять ее на завтра. Или на столько, сколько тебе нужно. Я всегда могу взять у мамы внедорожник, если мне нужно будет куда-то поехать.

Он нахмурил брови. — Я мог бы попробовать, но твоя машина довольно глубоко увязла в снегу. Мне понадобится время, чтобы откопать ее. А тебе на ней было нормально? Здесь еще даже не расчистили улицы.

— Было не очень, — признала я. Мой "Жук" был очаровательным и милым летом, но каждую зиму я жалела, что не выбрала что-то большее и лучшее для снега.

Мак вздохнул, потирая затылок. Снежинки таяли на его плечах, шарфе и волосах — он вышел на улицу без шапки. Кончики его ушей покраснели от холода.

Пока мы стояли, зазвонил телефон, и Милли вскрикнула. — Снежный день! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Фелисити первой добежала до телефона и сняла трубку. — Алло? — потом она взволнованно кивнула и станцевала небольшой танец. — Завтра снежный день! Никакой школы!

Пока девочки ликовали, Мак смотрел на меня поверх их голов, выражение его лица было мрачным. — Мне нужно пиво.

Я рассмеялась, покачав головой. — Я тебя не виню.

— Папа, можно Фрэнни останется на ночь? — спросила Милли.

Она может спать в моей комнате! — крикнула Уинни, хлопая в ладоши.

— Она не захочет спать с тобой, — сказала Милли. Ты мочишь кровать.

— Перестань!

— И ты тоже!

— Папа, Милли сказала, что я мочусь в постель, а я больше не мочусь!

— Хватит! Мак поднял руки. — Мне нужно подумать.

— Но можно она переночует, папочка? Пожалуйста? — Фелисити сцепила руки под подбородком.

Он посмотрел на меня. — Мне неприятно это говорить, но я думаю, что ты возможно застряла на ночь в зоопарке.

— Я не возражаю. Мне просто нужно позвонить маме и сообщить ей. Я закатила глаза, подумав, что в двадцать семь лет это не должно было быть необходимым и, вероятно, еще больше походила на ребенка. — Иначе она взбесится.

— Я понял, — сказал он.

— Ура! Тогда мы сможем испечь что-нибудь утром на завтрак. Фрэнни знает, как сделать банановый хлеб без глютена! — Милли танцевала вокруг острова.

Он размотал свой шарф. — Ну, думаю, все решено. Я не могу отказаться от бананового хлеба.

Мое сердце сильно колотилось, когда девочки столпились вокруг меня. Что было глупо — я оставалась здесь не потому, что он этого хотел. Я застряла здесь.

И все же. Мы собирались спать под одной крышей. Это вызвало волнение, которого я не испытывала уже долгое время.

Было ли это жалко?

Я сняла пальто и сапоги и достала телефон из сумочки, чтобы написать маме.

Собираюсь остаться в доме Мака. Его машина не заводится, а моя застряла в снегу.

Она сразу же позвонила мне, и я представила, как она нервничала и ждала с телефоном в руке. Стиснув зубы, я ответила.

— Алло? Я перешла в столовую, где было не так шумно.

— Хочешь, чтобы мы с папой приехали за тобой? — сразу же спросила она.

— Нет, все в порядке. Я подняла взгляд и увидела, как Мак достал пиво из холодильника, а затем протянул его вверх, как бы говоря: Хочешь? Я кивнула. — Мне и здесь хорошо.

— Ты уверена?

— Да. Девочки очень хотят испечь что-нибудь утром. И я не хочу, чтобы папа сегодня садился за руль. Дороги ужасные, а ты знаешь, как плохо он видит в темноте.

— Это правда, — согласилась она.

— Я напишу тебе утром. У детей нет школы, так что мы с Маком, наверное, привезем их в Кловерли. Мак и я. Это звучало забавно. — Хотя мы можем немного опоздать.