— Ты где?

Что-то в его голосе заставляет меня выпрямиться.

— Дома. А что? — Я иду в гостиную, держа трубку между ухом и плечом. — Случилось что-нибудь? — спрашиваю я, закрыв глаза в беззвучной молитве.

— Я смотрю твой «Твиттер».

— И?

— Ты только что выложила кое-что.

— Нет, не выкладывала, — быстро возражаю я. — Сам знаешь, я «Твиттером» не занимаюсь, ты же сам его ведешь.

— На самом деле не я, а Фиона.

«Давай к делу, Фрэнки», — мысленно призываю я.

— Она со мной в кабинете. Сейчас громкую связь включу.

— Привет, Эмма. — Голос Фионы раздается громко, резко, и теперь мне приходится держать телефон в дюйме от уха.

— Привет, Фиона, как делишки? — щебечу я, хотя в животе уже зарождается ужас.

— У тебя странная запись появилась вот только что. Мы просто хотим убедиться, что это ты твитнула.

— И что там говорится?

— «Я ее убила».

Кажется, меня сейчас стошнит. Живот сводит, и я прижимаю ладонь ко лбу, пытаясь ослабить давление, растущее где-то в заднем своде глазниц.

— Ты слушаешь? — спрашивает Фрэнки.

Мне трудно дышать.

— Да, слушаю, — наконец выжимаю я из себя.

Раздается сигнал второго входящего звонка. Я подношу трубку к глазам и смотрю на экран. Номер мне незнаком, но я чувствую, что нужно ответить. Мне необходимо узнать, кто это.

— Повиси секунду, Фрэнки, мне на вторую линию звонят.

Он что-то говорит, но я не даю ему закончить.

— Алло?

— Эмма Ферн?

— Да.

— Это Энн Кеннеди из «США сегодня», вам удобно говорить?

— О чем?

— Гм-м-м, что ж, относительно вашего имейла. Это ведь Эмма Ферн?

— Какого имейла?

— Насчет того, что вы хотите в чем-то признаться.

Я начинаю хохотать.

— Вы серьезно? Это пранкеры развлекаются, барышня — не запомнила, как вас там зовут. Ясно? Ради бога, не посылала я вам никаких имейлов. Неужели вы верите всему, что вам пишут? Божечки! До свидания.

Я решительно сбрасываю соединение и снова слышу Фрэнки.

— Эмма, ты еще тут?

— Не понимаю, что происходит, Фрэнки. — Мой голос дрожит. — Звонила газетчица. Что вообще творится?

— Ну да, нам тоже уже пару раз позвонили. Изо всех щелей лезут, прямо беда.

Стены вдруг наклоняются, и в какой-то момент я не могу понять, не упала ли. Но нет, не упала. Я слышу собственный голос:

— Что значит «изо всех щелей»?

— Похоже, кто-то разослал от твоего имени письма и написал в соцсетях, будто ты кого-то убила. Какую-то женщину.

— Бред какой! — кричу я, разве что не подпрыгнув на месте. — Никого я не убивала! Там не говорится, кого я якобы убила?

— Эмма, мы намерены заблокировать все твои соцсети, о’кей? До тех пор, пока не разберемся.

— Не надо, иначе все решат, будто мне есть что скрывать, — причитаю я.

Фрэнки вздыхает.

— Ты что-нибудь об этом знаешь?

— О чем? Что якобы кого-то убила? Фрэнки, ты серьезно? Та-ак, дай-ка подумать… нет. Ничего такого не припоминаю.

Снова раздается голос Фионы:

— Так сказано в твоем твите.

— Да не знаю я, что это за твит такой! Я его не отправляла.

Должно быть, мне только чудится, но они оба, кажется, отшатываются от телефона. Я почти слышу свист воздуха.

— Послушай, Фрэнки, я ничего не писала. Я «Твиттером» не занимаюсь, понятно? Им занимаешься ты. И тебе это известно.

— Ладно-ладно, я тебя слышу.

— Нас взломали, Фрэнки. Какое такое «Я ее убила»? Да что это вообще может значить?

— Не знаю, но мы обязательно выясним. И пароли поменяем.

— Уж будьте любезны. И пожалуйста, прямо сейчас. А насчет твита сделай вид, будто это неудачный рекламный ход. Намек на сюжет нового романа. Сработает, ведь правда? Мы якобы разжигаем аппетит читателя.

— Не переживай, мы обо всем позаботимся, — уверяет Фрэнки.

У меня болит голова. Так вот как Джим провернул фокус с «Нью-йоркером»! Он знает все мои пароли. Конечно, ведь они были в телефоне. Нужно срочно их поменять.

Когда приходит сообщение, я думаю, что Фрэнки прислал еще какие-нибудь плохие новости. Но, взяв в руки трубку, чуть не теряю сознание — такая вот реакция тела. Потому что сообщение от Джима: «Теперь ты вернешь мне документы?»

Пальцы так дрожат, что трудно попадать по нужным буквам, но я кое-как справляюсь и посылаю ответ. Ясно, что скоро я пожалею об этом, но ничего не могу с собой поделать: «Иди на хер».

За те несколько минут, что я смотрю на экран, дрожа и боясь отвести взгляд, ничего не случается. А потом, стоит мне наконец отложить телефон, приходит еще одно сообщение. Экран расплывается, и я словно переношусь в другое время и в другое место, забыв на секунду, что Беатрис мертва. Потому что сообщение от нее. Она прислала его мне давным-давно, до того как мы опустили ее труп в землю, до того как я выиграла премию, когда мы еще дружили и я согласилась выдать себя за автора ее романа.

«Эмма, милочка моя! Мы справились! Ей ПОНРАВИЛАСЬ моя книга».

Каждый раз, когда звонит телефон или приходит сообщение, сердце пропускает удар. Я постоянно на взводе и не понимаю, почему Джим больше никак не проявляется. Прошло уже почти две недели, и его бездействие меня нервирует. Он что-то затевает. Я знаю. Иногда я не сомневаюсь, что вот проснусь и увижу свое лицо на первых полосах газет: «Лауреат премии Пултона призналась в убийстве!»

Тревога из-за молчания Джима камнем лежит на душе. Пока я понятия не имею, как быть, но что-нибудь наверняка придумаю, а сегодня решаю выйти на пробежку. Я не бегала, чтобы не соврать, года два.

На улице жарко, почти как в парилке. Для начала я иду быстрым шагом. Надо было взять наушники и послушать что-нибудь.

— Эмма!

В первое мгновение мне кажется, будто со мной заговорил призрак Беатрис; я хватаюсь за грудь и решаю игнорировать его. Да, буду игнорировать привидение, и оно, может быть, уйдет.

— Эмма!

Тогда я останавливаюсь и гляжу на женщину, которая появилась не пойми откуда и теперь стоит рядом.

— Мне нужно было с тобой повидаться. Ты должна мне помочь, — тихо говорит она.

— Кэрол?

На ней темные очки и серая бейсболка с низко надвинутым козырьком. Я опознаю логотип «Доджерс».

— Господи, Кэрол! Ты меня напугала! Что ты тут делаешь?

— Дело в Джиме.

Она говорит так тихо, что я едва слышу ее. Приходится придвинуться. Подбородок у нее дрожит.

— Кэрол, если с Джимом что-то приключилось, меня это больше не касается. Мы разошлись. С тех пор, как мы с тобой виделись в прошлый раз, все изменилось.

— Знаю.

— Откуда? Ты сказала, что в глаза не видела Джима. Что происходит? — Я в растерянности быстро озираюсь по сторонам. — Он здесь?

— Господи, нет, конечно! Эмма, Джим не со мной. Он не знает, что я тут. — У нее настойчивый, молящий тон. Она берет меня за рукав. Я смотрю на ее вцепившиеся в ткань пальцы и подавляю желание стряхнуть их. — Мы можем поговорить? — шепчет она.

Я отвожу ее руку.

— Нет. Извини, но я не хочу ничего знать, понимаешь? Я же тебе сказала, теперь это не имеет ко мне никакого отношения. — И я обхожу Кэрол с твердым намерением от нее избавиться.

— Пожалуйста, Эмма, подожди. Понимаешь… мне страшно. — И она всхлипывает. — Очень-очень страшно. Я не знаю, что делать. Ты должна мне помочь. Ты единственная, кто может это сделать.

Я уже к ней спиной и могу хоть сейчас сделать шаг вперед. Мы посреди оживленной улицы — ну как она остановит меня в таких условиях? Однако я не делаю этот шаг. В голосе Кэрол слышится отчаяние. Жалею ли я ее? Да. Но еще больше хочу узнать, что там натворил Джим. К тому же какая-то крохотная, не самая приятная часть моего «я» испытывает мимолетное острое удовлетворение оттого, что он, похоже, не одну меня ненавидит.

Я на мгновение закрываю глаза, а потом оборачиваюсь:

— Хочешь зайти ко мне?

Она оглядывается по сторонам.

— Нет. Только не туда.