— Да, представляете, под беспроводной клавиатурой.

— Подозреваю, там и прячется большинство моих бумажек. Я под нее даже заглядывать боюсь. Иначе обязательно найдется просроченная налоговая квитанция или еще какая гадость.

Я невольно смеюсь. Но пора брать быка за рога, у меня ведь к нему серьезный вопрос.

— Помнится, мы собирались попить кофе, но как насчет более деловой встречи?

— Конечно, а что вы предлагаете?

«Дыши глубже, Эмма, — повторяю я себе, — дыши глубже».

— Мне нужны ваши профессиональные услуги. Вы согласитесь поработать со мной в качестве писателя-призрака? Или правильнее сказать «за меня»? Какой термин тут нужно использовать?

Возникает пауза, и я зажмуриваюсь. Я сболтнула лишнее? Слишком раскрылась? Выставила себя полной идиоткой?

А потом Сэм говорит:

— Вы хотите, чтобы я поработал с вами? Да, я с удовольствием с вами поработаю, Эмма.

И я наконец перевожу дух, хотя до сих пор даже не замечала, что не дышу. Такое облегчение, что он не сказал: «Зачем вам это? В чем проблема? Помилуйте, вы ведь лауреат премии Пултона, вам ни к чему услуги поденщиков вроде меня».

Еще мне нравится, что он назвал меня Эммой, а не Эммой Ферн. Я-то ожидала, что следом за именем, как и раньше, прозвучит фамилия, и заранее внутренне съежилась. Не желаю, чтобы мне напоминали, что я Эмма Ферн, ведь дальше неизбежно следует «автор бестселлера, обладательница Пултоновской премии», а мне впервые в жизни не хочется слышать почетные титулы.

Сэм держится очень непринужденно. Все равно что к врачу записаться. Он и сам в каком-то отношении врач. Он меня починит.

— Отлично. Спасибо вам, — говорю я. — Я сегодня свободна. Можно днем заскочить к вам в офис?

— Да, днем мне будет удобно. У меня только что отменилась встреча.

— Прекрасно.

Я чувствую громадное облегчение. Меня ждет лучезарное, счастливое будущее с новым романом на дальнем конце радуги.

У него симпатичный кабинет, гораздо уютнее, чем я предполагала, хотя на самом-то деле я не предполагала ничего, так что и не стоит удивляться. Но если бы я задумалась на эту тему, то вообразила бы совершенно безликий офис: много стекла, серое ковровое покрытие, скрытая подсветка, высокие растения в горшках в приемной. Как в юридической конторе какой-нибудь.

— Разве у вас нет помощника?

— Нет. В моем деле помощники только нервируют заказчиков. Чем меньше народу знает о моих клиентах, тем лучше, как-то так.

Мы находимся в здании переоборудованного склада, арочные окна которого напоминают о квартире Беатрис, но мне лучше бы по возможности не думать ни о ней, ни о ее квартире, так что я стряхиваю непрошеное воспоминание. К тому же на окнах сходство и кончается. Для начала, офис Сэма куда меньше, чем пентхаус Беатрис. Он разделен на кабинет с письменным столом, секцию со всякой оргтехникой и зону отдыха. Стены белые, и вообще тут светло, тепло и уютно. В вазах стоят цветы, пол паркетный, полированный, медового оттенка. Обстановка наводит на мысли о фирмах, где готовят свадебные торжества; впрочем, я там никогда не бывала. Может, там сплошь стекло и хром. Правда, личные фотографии отсутствуют, зато вдоль стен тянутся стеллажи, а на них книги, книги и еще раз книги. Все вместе производит очень приятное впечатление.

Сэм предлагает мне устроиться на диване, а сам выбирает кресло. На журнальном столике лежит экземпляр «Бегом по высокой траве», из него там и тут торчат бумажки — закладки, наверное.

— Итак, — начинаю я, — что мы будем делать?

— Для начала поговорим, вот и все. Не возражаете, если я буду делать пометки? — Блокнот уже лежит у него на коленях.

— Нет, не возражаю. Но я еще не приняла окончательного решения.

— Вижу. Расскажите, пожалуйста, в чем загвоздка, с этого мы и начнем. Как ваше самочувствие?

— Я что, пришла не к тому специалисту? Может, мне лучше лечь на кушетку?

— Ха, впереди вас ждут сюрпризы. Но не сейчас. — Сэм кладет блокнот на журнальный столик и наклоняется вперед, согнув руки в локтях и упершись ими в колени. — Видите ли, Эмма, чем больше я буду знать о вас и ваших ощущениях, тем легче пойдет дело. Пока мы с вами на стадии консультации, и вы в любой момент можете отказаться.

— Хорошо.

Я очень волнуюсь, даже грудь немножко теснит.

— Просто я вообще не могу писать, — начинаю я. — Понимаете, моя подруга… — Я глубоко вздыхаю. — Она умерла, но именно она помогала мне с романом… — я показываю на лежащую между нами книгу. — Без нее мне не удалось бы довести дело до конца.

— Мне кажется, реакция совершенно нормальная. Вы ведь говорите о Беатрис Джонсон-Грин.

Это не вопрос.

— Да. — Я чувствую, как глаза чуть-чуть увлажняются; этому трюку я давно выучилась. Как собака Павлова. Мне пришлось давать так много интервью, где меня спрашивали о бедной дорогой Беатрис, что я приспособилась думать в таких случаях о смерти матери. От мыслей о ней мне всегда делается грустно. А сейчас я уже так поднаторела, то мне даже покойную маму вспоминать незачем: триггер срабатывает сам по себе.

— Представляю, как трудно вам было пережить ее смерть.

— Значит, у нас тут все-таки сеанс психотерапии? — улыбаюсь я.

— Совершенно необязательно его устраивать. Я только хотел сказать, что понимаю ваши чувства.

— Просто мне ее не хватает, и еще… как объяснить? Я чувствую себя немного виноватой. Понимаете, она меня наставляла.

Он кивает.

— В любом случае, — вздыхаю я, — что тут скажешь? Я застряла. Наверное, у меня творческий кризис.

— Хотите мое мнение? По-моему, вы боитесь.

— Боюсь, что не смогу без нее справиться? Разумеется.

— Нет. Боитесь, что справитесь без нее ничуть не хуже.

Да уж, такого я совсем не ожидала. Я на миг задумываюсь. Нравится мне Сэм, вот что это значит. И мне уже нравится, в каком направлении мы движемся.

— Хотя с другой стороны, у меня такое ощущение, что в одиночку мне эту задачу не одолеть. Вот ради чего я здесь. Мне нужна помощь, доктор Сэм.

— А для этого здесь я. И вот еще что, Эмма. Писатели часто, как вы выразились, застревают после большого успеха, особенно завоевав престижную премию, как в вашем случае.

— А у вас уже бывали похожие… как вы это называете — дела?

— Клиенты. Да, бывали.

— И они становились лауреатами премий снова?

— Нет. — Он улыбается. — Я могу писать очень хорошие книги, но творить чудеса не умею.

— Жалко, — говорю я, а потом меняю тему, потому что пора переходить к делу: — Сэм, как вы можете догадаться, у меня куча вопросов. И мне хотелось бы начать их задавать, если вы не против.

— Валяйте.

На это уходит некоторое время. Я хочу знать всё; мне просто необходимо знать всё. Как насчет конфиденциальности? Каковы условия контракта? Сколько времени займет процесс? Когда я спрашиваю о цене, Сэм отвечает, что в моем случае она будет высокой. Вначале мне кажется, что он шутит, но его лицо говорит об обратном.

— Почему?

— Потому что мои гонорары зависят от того, кто публикует роман, насколько известен автор и так далее.

— И сколько это будет?

— Двести тысяч долларов.

Я прижимаю руку к груди.

— С ума сойти. Мне ни при каких обстоятельствах не под силу такие траты. — Я встаю, беру сумочку. — Знала бы, ни за что не…

— Сядьте, Эмма. Есть и другие варианты.

Я смотрю на него и медленно опускаюсь обратно на диван.

— Вы можете делиться со мной авторскими отчислениями. Этот путь выбирают многие писатели.

— Ясно. Но договор останется конфиденциальным?

— Конечно, тут никаких изменений.

— А какой процент вы берете?

Не знаю, зачем я вообще задала этот вопрос, выбирать-то особо не из чего, но число, которое называет Сэм, не кажется неразумным. Во всяком случае, оно не заставляет меня встать и уйти. Я киваю:

— Ладно, меня устраивает.

— Можете справиться в других местах, но у меня стандартные условия, вот увидите.