— Верю.

Я подписываю контракт, не сходя с места. Сэм удивлен, даже потрясен. Он предлагает забрать образец с собой и показать кому-нибудь — юристу например, или в самом крайнем случае человеку, которому я доверяю, хотя бы мужу.

— Незачем, — говорю я, — все уже решено. Давайте напишем книгу.

— Как пожелаете, — отвечает Сэм, разве что не пожимая плечами.

— Может, начнем прямо сейчас? — интересуюсь я.

— Запросто. Но сперва мне нужно выпить кофе. Присоединитесь?

— С удовольствием, спасибо.

Он встает и выходит за дверь, которая, предположительно, ведет в какое-нибудь подобие кухни. Я вытаскиваю было блокнот, но передумываю и откладываю его. Лучше обрисую идею своими словами, вместо того чтобы читать заметки.

Сэм возвращается с маленьким подносом, на котором исходят паром две чашки. Он садится в то же кресло с блокнотом наготове и смотрит на меня.

— А теперь мне хотелось бы поговорить о «Бегом по высокой траве». Я, конечно, читал эту книгу, но мне хотелось бы сейчас освежить в памяти ваш стиль, его, так сказать, своеобразные черты, и у меня…

— Нет. Остановитесь, пожалуйста.

— Ладно. — Он поднимает бровь.

— Я хочу написать нечто совершенно иное. Не желаю возвращаться к прошлому. И уж точно не желаю писать о событиях, которые тогда происходили. Я имею в виду, в прошлом. Мне бы хотелось создать нечто современное и оригинальное. Если честно, именно поэтому у меня и возникли проблемы.

— Понимаю. Но даже если вы собираетесь изменить стиль, время и место действия, все равно неплохо бы сохранить в книге ваш голос. И чем больше я прочту ваших произведений, тем лучше. У вас есть тексты, которые можно почитать? Помимо вот этого, — он кивает в сторону лежащего на столике томика.

— Нет. Скажем так: я не готова ничего вам показать.

— Уверены?

— Абсолютно.

Сэм косится в сторону, будто обдумывая следующий шаг.

— Но сюжет у меня есть, — сообщаю я.

— Есть? Отлично. Давайте послушаем.

Я сосредотачиваюсь, закрываю глаза.

— Не обязательно начинать с начала, если вам так проще, — подбадривает Сэм.

— Да нет, все нормально, у меня получится.

И у меня действительно получается. Я ныряю в свою историю. Руки порхают, когда я описываю мокрые от дождя тротуары, окна и стеклянные двери: то, как главный герой легко перемещается из одной отражающей поверхности в другую; как женщина, за которой он следует, понятия не имеет о его присутствии. Сэм делает пометки и порой прерывает меня, чтобы задать вопрос. Мы говорим о точке зрения. Обсуждаем символизм образов. Мне начинает казаться, что будущая история о том, каково это — неистово любить, находясь в ловушке, когда тебя не видят и не слышат. Жить рядом с объектом своей страсти, оставаясь при этом незамеченным. Сэм говорит о символизме в литературе, о сопоставлении реальности и воображения. Мне это неинтересно, я лишь хочу, чтобы сердце забилось быстрее, и прерываю его. Мы обсуждаем, в каких направлениях мог бы развиваться сюжет. Происходящее будоражит, настолько мы захвачены возникающими идеями, и когда Сэм тянется через стол и прикрывает мне рот рукой, чтобы заставить меня его выслушать, я откидываюсь назад и хохочу. Его энтузиазм заразителен — или, наоборот, это мой энтузиазм передается ему? Моя маленькая история начинает нравиться мне по-настоящему. Теперь она кажется одновременно исключительной, неожиданной и увлекательной.

Я возвращаюсь домой, когда нет даже пяти, и, едва открыв дверь, понимаю: что-то не так. Это просто ощущение, похожее на фальшивую ноту. Я вижу в прихожей сумку Джима. Я собираюсь окликнуть его и тут слышу, как он шепчет:

— Эмма!

Я ахаю, оглядываюсь, но не вижу его. Однако по-прежнему слышу шепот:

— Эмма!

— Джим?

— Тс-с! Эмма, я тут.

Его голова возникает из-за двери, которая находится в другом конце гостиной; за ней начинается коридорчик к его кабинету. Я спешу через гостиную, несколько ошалев от жестов мужа, которые означают то «иди сюда», то «тихо».

— Что случилось?

— Тихо! — шипит Джим. Он хватает меня за руку, притягивает к себе и шепчет прямо в ухо: — Можешь заглянуть в кабинет, но осторожно, чтобы тебя не засекли? И скажи, есть ли у меня на мониторе зеленый огонек.

— Не понимаю, что…

— Тс-с! Тихо, Эмма. Пожалуйста, не шуми. Просто иди сюда, загляни в кабинет и скажи, виден ли зеленый огонек веб-камеры. Наверху. Включена она или нет.

От него пахнет потом — и еще чем-то едким. Я сразу понимаю, что дело плохо, но киваю и делаю, как он просит. Джим берет меня повыше локтя, и мы меняемся местами, будто выполняя па какого-то странного танца. Теперь я стою у двери в кабинет, прижимаясь к стене спиной, медленно поворачиваю голову, чтобы заглянуть внутрь, и…

— Господи боже! Нас ограбили!!!

Джим тянет меня назад, но я выскальзываю из его хватки и влетаю в кабинет, усеянный разбросанными вещами. На полу, на кресле, на рабочем столе валяются бумаги, книги, папки, раскрытые коробки вперемежку с их содержимым…

— Огонек горит? Наверху экрана, где вебкамера? Горит? — резко спрашивает от дверного проема муж.

Я потрясена. Везде, куда ни посмотришь, хаос.

— Когда это случилось? Что-нибудь пропало?

— Эмма! — снова окликает Джим.

Я смотрю на верх экрана и едва-едва вижу точку индикатора — неподсвеченную. Подойдя ближе, я вперяю в нее взгляд.

— Нет. Не горит.

— Уверена?

— Да! Уверена! — Я захлопываю крышку ноутбука. — Господи, Джим, что тут произошло? Нас ограбили? Ты проверил остальные комнаты?

Муж, пошатываясь, тоже заходит в кабинет и пристально смотрит на ноутбук, хотя тот и закрыт.

— Джим!

— Нет-нет-нет, никто нас не грабил. Я работал, вот и все.

Я жду продолжения — должно же быть продолжение, дескать, пришел вот домой, а тут такое, полиция уже в пути, — но не слышу ничего подобного.

— Так это твоих рук дело?

— На меня столько всего навалилось, Эмма.

Я окидываю кабинет взглядом, и мне делается страшно, потому что Джим, кажется, в буквальном смысле сошел с ума.

— Ты сам устроил этот хаос?

Он пытается объяснить, но осекается.

— Да что происходит?

— Дело… в работе. За мной подглядывают.

— Что?

— То ли меня снимают, то ли просто наблюдают за мной. Я уверен.

— Зачем? Кто?

— Уж не беспокойся, — он грозит мне пальцем, — тут у меня есть неплохая догадка.

— Ты о ком?

Джим озирается по сторонам, будто только сейчас заметил беспорядок, быстро нагибается и начинает собирать разбросанные папки и бумаги. Я касаюсь его плеча, но он стряхивает мою руку.

— Джим, прекрати! Кто за тобой следит?

— Они хотят… все потому, что… блин, Эмма, в моем деле всегда конкуренция. Если кто-то украдет наши алгоритмы, мы в жопе, ясно? Дошло до тебя? — Он выпрямляется, со всей силы тычет себе пальцем в висок и повторяет: — Дошло?

— Джим, подожди, успокойся.

Я подхожу ближе, заглядываю ему в глаза. Может, он накачался наркотиками? Даже не знаю, что и думать, никогда не видела мужа таким. Сердце в груди начинает частить, и я делаю глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. На случай, если Джиму понадобится немедленная помощь, я должна быть предельно собранной. Беру обе его руки в свои:

— С чего все началось?

— Они… понимаешь, дело в нашем исследовании. Кто-то пытается опорочить его; опорочить меня. Поэтому приходится работать дома. — Он снова озирается, одновременно быстро и исподтишка, как зверь в капкане.

— Так ты тут весь день сидел?

— Нет. Да.

— Ладно, слушай, давай для начала приберем. Я помогу.

— Нет! — Джим быстро хватает с пола первые попавшиеся бумаги и кучей валит на стол.

— Джим, остановись. Пойдем-ка со мной. В гостиную. — Я наклоняюсь и беру мужа за руку, он высвобождается. Я делаю еще одну попытку.

— Перестань! — рычит он.

Но я не перестаю, и наконец после нескольких попыток Джим позволяет себя уговорить. Я осторожно, за руку веду его к дивану и усаживаю рядом с собой, но, кажется, муж меня почти не видит. Я прижимаюсь к нему, и мы сидим так некоторое время, его голова у меня на плече. Глажу мужа по волосам, пока его дыхание в конце концов не выравнивается. Мысли у меня путаются. У Джима действительно паранойя? Все симптомы налицо, но, может, за ним и правда шпионят? Тогда понятно, почему он в основном работает дома. Однако все же что-то тут не так.