Пока я боролся с жаркими наплывами паники, пришли родители. Я вскочил с кровати, путаясь в покрывале, но, поднявшись на ноги, понял, что не хочу выходить в коридор. У меня был страх новой информации.

Я лег обратно в кровать и лежал, пока в гардеробной не зажегся свет. Поморщившись от яркого удара по глазам, я поднял голову, разглядел через цветастые блики Славу.

– Я тебя потерял, – произнес он.

– Как Ваня? – Я сел.

– Стабильно.

– Стабильно в коме?

– К сожалению. – Слава прошел в комнату, опустился на кровать рядом со мной.

– И что теперь?

– Ждать, когда он придет в себя.

– Или «если».

Слава не ответил. Он сказал:

– Ложись спать. Уже поздно.

– Я не могу уснуть.

– Тебе нужно успокоиться.

Это было очевидно до смешного.

– Я не могу успокоиться.

Слава посмотрел на меня, протянул руку за моей спиной, обнял за плечи. Я прижался к его боку, и он поцеловал меня в макушку.

– Спой мне колыбельную, – попросил я. – Как в тот раз.

Его грудная клетка под моей щекой медленно поднялась и опустилась. Он тихо произнес:

– Я очень устал.

– Ладно. – Я приподнялся, отодвигаясь от него. – Извини.

Слава выдержал на моем лице долгий взгляд. Убрал руку с моих плеч и сказал:

– Пойдем в гостиную. Здесь мало места.

В гостиной он разложил диван, сказал мне: «Падай», и я по-настоящему упал на мягкие пружины. Как подстреленный. Слава очень похоже упал рядом со мной, и меня забавно подбросило вверх. Мы рассмеялись – впервые с того момента. На нас обоих была уличная одежда, в которой мы ходили на матч.

Слава положил мне под голову диванную подушку и, убрав волосы с моего лба, спросил:

– Ну? Какую ты хотел?

– Марины Цветаевой. – Я придвинулся поближе к нему и закрыл глаза.

Какое-то время было тихо, а потом я услышал его спокойный убаюкивающий голос над самым ухом:

Напевая, он успокаивающе гладил меня по волосам, и я чувствовал себя совсем маленьким, даже физически – будто бы уменьшенным в размерах.

Он сбился, как будто ему перестало хватать воздуха. Я открыл один глаз, проверяя, все ли в порядке. Сделав глубже вдох, Слава допел:

С закрытыми глазами я нашел его руку и сжал.

Пение стихло, но он продолжал гладить меня по волосам, погружая в приятную дремоту. Через минуту-другую я заметил, что его рука пропала, и зябко поежился.

Сквозь сон доносились аккуратные шаги вокруг, кто-то приблизился, и я ощутил на коже мягкую ткань с ворсинками – плед. Потом шаги отдалились. Я открыл глаза: Слава спал рядом, тоже укрытый.

Пробуждение ото сна ощущалось как удар тупым предметом по голове. Еще не успев разлепить глаза, я уже всё вспомнил: лежу на диване, Ваня в коме, жизнь – дерьмо.

Звуки и запахи вокруг сбивали с толку, окутывали уютом, пахло тостами и свежезаваренным чаем – пахло благополучием. Я сел на диване, сонно потянулся. Кухня, столовая, гостиная – все это было единым пространством в нашей маленькой квартире, разграниченным только цветом пола: на кухне – светлый ламинат, в столовой – темно-коричневый, а в гостиной – что-то промежуточное, как будто смешали два этих оттенка. С дивана я видел Славу – он разливал дымящийся чай по кружкам.

Не глядя в мою сторону, он бодро сказал:

– Умывайся и садись завтракать.

Это была нарочитая, искусственная бодрость. Меня не проведешь.

Глядя в квадратное зеркало в ванной комнате, я удивлялся тому, насколько обычным себе кажусь: невозмутимое лицо, спокойный взгляд, мешки под глазами – они со мной почти всегда. Ни следов долгого плача, ни выражения глубокого горя.

Елозя щеткой по зубам, я разглядывал в зеркальном отражении треугольники на плитке и снова думал про закономерные последовательности и тест на айкью. Одновременно с этим я каким-то образом еще думал про Ваню – всегда, без перерыва.

Завтрак тоже выглядел обычным, и родители, садясь за стол, были, в общем-то, как всегда: «Тебе чай или кофе?» – «Кофе? Растворимый? Я похож на извращенца?» Как странно: человек может исчезнуть из этого мира, а мир этого не заметит. По-прежнему будет наступать утро, будет накрыт завтрак, и кто-то будет выбирать, чай или кофе.

Обыденность происходящего задела меня, разозлила: мне показалось неправильным делать вид, что ничего не случилось. Поэтому я спросил:

– Как Ваня?

– Без изменений, – коротко ответил Слава.

– Что говорят врачи?

– Молиться.

Лев усмехнулся.

– Серьезно?

– Да, – кивнул Слава. – Они сказали: молитесь, чтобы он пришел в себя, сейчас все зависит только от Господа.

Лев как-то невесело посмеялся. Слава печально заметил:

– А что они еще могли сказать?

Я переводил взгляд с одного на другого. Лев ничего не ел, только цедил чай мелкими глотками.

– Ты тоже ничего не мог сделать, – добавил Слава. – Так что хватит терзаться.

– Я растерялся.

– Неудивительно. Я тоже.

– Я врач. Мне нельзя теряться.

– Но это же был…

Я думал, Слава скажет: «Твой сын», но он почему-то сказал:

– …не чужой человек.

Лев ответил:

– Мне нужна нормальная работа. Я хочу работать в реанимации, врачом, а не быть на побегушках, как резидент.

– И что ты предлагаешь?

Но он ничего не предлагал, он сказал:

– Страховка нам полагается только через месяц. Какой будет счет, если Ваня весь этот месяц проведет в коме?

– Через две недели, – поправил Слава. – И я, в отличие от тебя, надеюсь, что он придет в себя гораздо раньше.

Лев начал злиться.

– А я, в отличие от тебя, понимаю, что если человек не пришел в себя в первые сутки, то…

Слава раздраженно перебил его:

– И что теперь? Предлагаешь его отключить через недельку, если не очнется? Дешевле выйдет?

Я положил недоеденный тост на тарелку и встал из-за стола.

– Ты наелся? – спросил Слава.

– Сыт по горло, – буркнул я, удаляясь в свою комнату.

«Если человек не пришел в себя в первые сутки, то…» – эта фраза засела у меня в голове. То – что? Никогда не придет? Не придет в течение месяца? Умрет?

Зайдя в комнату, я тут же нажал кнопку включения на системном блоке – комп загудел, как старый двигатель. Дождавшись загрузки, я открыл браузер и завис над поисковой строкой гугла. Что спросить?

Я быстро напечатал: «Самая длительная кома». Американка Эдуарда О’Бара впала в кому в шестнадцать лет, провела в ней сорок два года и… Умерла. Выход из комы для нее пролегал через смерть. Но меня это не устраивало, мне нужен был другой исход.

Я снова застучал клавишами: «Самая длительная кома с хорошим исходом». Терри Уолес из Америки провел в коме почти девятнадцать лет и очнулся. «Прекрасно!» – мысленно обрадовался я и начал читать дальше: «В настоящий момент Терри Уолес страдает кратковременной амнезией и помнит только то, что происходило в последние четыре минуты».

Отстой.

Я начал щелкать по смежным ссылкам – «Кома», «Нарушение сознания», «Вегетативное состояние». Упорядочив прочитанное в голове, я понял, что Лев не совсем прав: не обязательно приходить в себя в первые сутки, можно и на вторые, и на третьи, но лучше как можно быстрее. Если счет пойдет на месяцы или даже годы – шансы начнут резко стремиться к нулю.