– Но ведь они работают.

Помолчав, Слава спросил:

– Мики, а какая вообще разница?

Я вспомнил ту семью в художественной галерее: отца-лесоруба, его сильные руки, хватающие сына, их разговоры о маме – и серьезно ответил:

– Большая. Большая разница.

Почему-то у меня при этом дрогнул голос.

О том, что я курю, первым узнал Ваня – конечно, рано или поздно это должно было случиться и именно таким образом. Я, по обыкновению, скрутил косяк перед сном и распахнул окно, но стоило затянуться, как из своего «чулана» выскочил Ваня:

– Я забыл почистить зу…

Он не договорил – уперся в меня взглядом и замер. Я тоже замер с дымящимся косяком в руках, не зная, что и сказать. Часто мигая, Ваня несвойственным ему заикающимся голосом спросил:

– Т‐т-ты куришь?

– Ну типа… – проговорил я.

Принюхиваясь, он с сомнением произнес:

– Это не сигареты…

Я не стал отпираться.

– Нет.

Ваня неожиданно обрадовался, даже заскакал на месте и в два радостных прыжка оказался возле меня.

– Травка?! Та самая?

– Тише! – шикнул я. – Не голоси!

– Это травка? – зашептал Ваня.

– Да, – признался я. – Не говори родителям, пожалуйста.

Ваня с видом бывалого дельца заявил:

– Не скажу, если дашь попробовать.

Я возмутился.

– Еще че захотел! Детям такое нельзя!

– Тебе тоже нельзя, – справедливо заметил Ваня.

– Я хотя бы старше.

– Ну и что?!

Лихорадочно соображая, какой бы предложить компромисс, я сказал:

– Давай я потушу, выброшу, и никто из нас не будет это курить? – И тут же проделал то, что и предложил, засунув окурок под карниз окна.

– Ага, – обиженно надул губы Ваня. – Я уйду, а ты снова закуришь.

– У меня больше нет.

Это было неправдой. Лорди покупала с запасом – мы не могли видеться каждый день, а нервы у меня расшатывались всё сильнее.

– А где ты ее взял? – тихо спросил Ваня. – Тебе бы не продали.

– Мне девушка купила, – признался я.

– Твоя девушка? – снова возликовал Ваня. – Та рыжая?

Я напрягся.

– Ты что, видел ее?

– Слава говорил, что она рыжая.

Меня почему-то задело, что Слава рассказал всей семье про Лорди. Это заставляло меня чувствовать себя совестно: все знают про Лорди, но Лорди не знает ни про кого.

Я подумал: пусть лучше Ваня расспрашивает про нее, и решил развить тему:

– Да, она моя девушка.

– Значит, она старше тебя? Взрослая?

– Ну «взрослая», – фыркнул я. – Девятнадцать лет.

– Девятнадцать?! – В Ванином тоне послышались нотки зависти.

– Ой, губу закатай. – Я шутливо щелкнул его по носу.

Ваня, свободной, не загипсованной рукой схватив подушку с моей кровати, ударил меня ею по голове, а я в отместку попытался его защекотать – он это ужасно не любил, начинал выкручиваться и верещать противным голосом, похожим на младенческий плач.

Вот и сейчас – он заколотил ногами и заорал. Не прошло и минуты, как послышались приближающиеся шаги. Я мигом отпустил Ваню, и тот с ловкостью прыткой ящерицы метнулся в свой «чулан», а я быстренько забрался под одеяло. Как послушные дети, мы изобразили глубокий сон.

Ваня испугался, решив, что в комнату зайдет Лев. Но я знал, что вместо строгого ледяного тона мы услышим веселый шепот:

– Спите или притворяетесь?

За тонкой стенкой зашевелился Ваня.

– Спим, – шепнул я.

– Я тоже сплю, – пропищал Ваня.

Слава засмеялся, и я подумал, что роль родителя ему совсем не подходит. Он не выглядел как родитель и не вел себя как родитель. Мне казалось, он вообще не понимает, зачем стоит сейчас на пороге нашей комнаты. Видимо, его попросил Лев, а почему – ему непонятно, и, что сказать нам, он не знает. Наверное, он стоял и думал: ну балуются, ну и что? Если дети не балуются – значит, ваши дети сломались, поменяйте их на других.

– Раз спите, значит, завтра поговорим, – заключил Слава.

– Завтра мы снова будем шуметь, – ответил Ваня.

– Все-таки не спите?

– Специально проснулись, чтобы ты смог сообщить нам что-нибудь скучное, – сказал я.

Я чувствовал, как Слава пытается увильнуть от своей родительской роли, и меня это забавляло.

– Хорошо, слушайте, – согласился он. – Драться, пинаться и пищать по ночам нехорошо. Это безобразие и ай-яй-яй. Сегодня вы деретесь и пищите, а завтра сидите в тюрьме. Вот так вот. Спокойной ночи!

Мы одновременно заныли:

– Не, мы так просто не уснем!

– Мы же дети, с нами надо посидеть!

– Поговори с нами, – вдруг попросил Ваня, высунувшись из гардеробной.

По вздоху мы поняли, что он согласится. Слава прошел в комнату, заскрипел стулом. Сказал:

– Свет включать не будем, поговорим так.

В спальне послышался шум, Ваня прошлепал босыми ногами ближе к нам, сел по-турецки на мою кровать и выдернул из-под меня одеяло. По его восторженному лицу я догадался, что он очень-очень хочет что-то сообщить, и у меня в животе скрутился болючий узел: лишь бы не сказал про траву.

– А ты знаешь, у Мики… – начал он (сердце в моей груди сделало кульбит). – У Мики… у Микиной… Микиной девушке девятнадцать лет, вот! Той рыжей! Прикинь, да?

В темноте я заметил, как Славины глаза неодобрительно блеснули в мою сторону.

– Ну ничего себе. А не много?

Я махнул рукой.

– Да нормально.

Ваня со своей непосредственностью, к счастью, разрядил атмосферу, заголосив о другом:

– Спой нам колыбельную!

Слава ответил:

– Колыбельную ты и сам можешь спеть. Я точно не главный по колыбельным.

Я проговорил Ване на ухо:

– Спи, малыш, и тогда папа купит тебе дрозда. Если не будет он петь на заре – папа зароет его во дворе.

Ваня прыснул.

– Это откуда?

– Из «Южного парка». – Я глянул в сторону Славы. – Не зря же я смотрел этот мультик в четыре года.

– Ты запомнил это с тех пор? – удивился Слава.

– Да, так же как и фразу «Пососи мой джагон».

– Что такое джагон? – спросил Ваня.

– Закрыли тему, – прервал диалог Слава. – Давайте лучше нормальные колыбельные.

Но я все равно шепнул Ване: «Это пенис инопланетянина». Ваня, хихикнув над моим комментарием, вскинул вверх здоровую руку, как в школе, и заявил:

– Я знаю колыбельную про повешенную кошку!

Видимо, сделав вывод, что с нашим тяжелым детством от нас не добьешься ничего нормального, Слава молча придвинул к себе мою старую гитару. Ту, которую мне купили еще в начальной школе, но я давно перестал брать ее в руки – только перевозил с места на место, потому что жалко было оставлять в России.

Мы не знали, что Слава умеет играть на гитаре, поэтому в комнате наступила тишина ожидания.

Слава театрально кашлянул, взял гитару, сыграл пару аккордов и шутливо пропел ту надоедливую колыбельную про волчка, цапающего за бочок.

Но я спросил серьезно:

– Ты умеешь играть?

– Только пару аккордов, – ответил он.

– Сыграй.

Мы снова затихли в ожидании продолжения. Смущенный нашим вниманием, Слава пропел уже серьезней:

Смысл был неуловимым, почти магическим, но рифма какая-то завораживающая.

– Я такой никогда не слышал, – сказал я.

– Я вообще не уверен, что на эти слова есть музыка, – ответил Слава. – Это колыбельная Цветаевой.

– Ты сам эти стихи на музыку положил? – удивился я.

Слава смутился.

– Что там «ложить»? Это же обычная колыбельная.

– Спой еще, – попросил я.