– Да я не…

– Аутист, психопат, кто дальше? Не надоело перебирать диагнозы?

– Они ведь не безосновательны.

Слава замолчал. Его мягкие черты неожиданно заострились, и даже ямочка, проявившаяся вдруг на щеке, дохнула холодом.

Лев, выдержав этот холод, повторил:

– Давай просто признаем, что они не безосновательны.

Слава качнул головой.

– Я уеду отсюда, – сообщил он бесцветно. – Если хочешь, можешь поехать с нами.

Лев помнил, что его тогда поразило больше всего: не безапелляционное заявление Славы об отъезде и даже не то, как спокойно он поставил Льва перед фактом как перед неизбежным. Больше всего его поразило, что он, Лев, потратив на Мики вот уже семь лет своей жизни, ничего не может этому возразить. У него нет никакого права возражать. И тогда, кажется, он тоже подумал: а в другой стране оно бы было.

Теперь, три года спустя, они сидели в такси, плетущемся по новосибирским пробкам в Толмачево. Лев почти верил, что хочет этого так же сильно, как Слава. Он тоже ехал туда за правами: там, где у них будет официальный брак, там, где их признают полноправными родителями, там, где он перестанет быть папой, которого никому нельзя показывать, он наконец почувствует себя частью семьи. Вклинится в эти кровные узы хотя бы юридически.

А над Толмачево тем временем сгущались тучи. Из-за грозы рейс перенесут на час – еще один час, который Лев проведет, гоняя по кругу свою неаккуратно брошенную реплику: «Можно будет передумать в аэропорту».

– Слава! Слава! Слава!

Под ухом не переставая звенел детский голосок.

– Слава! Слава! Слава! Хочешь расскажу про Незер?

Капучино медленно, капля за каплей, наполнял бумажный стаканчик. Устало подперев плечом аппарат с кофе, Слава мысленно поторапливал допотопную машину.

Позади остался пятичасовой перелет, а впереди маячили еще девять незабываемых часов на борту. И, помня, как прошли предыдущие пять, Слава надеялся, что дети достаточно устали, а потому просто вырубятся и не станут трепать ему нервы.

Но Ваня уставшим не выглядел.

– Ну Слава! – Мальчик еще три раза туда-сюда проскакал мимо. – Ну хочешь, расскажу про Незер?

– Расскажи, – не слишком заинтересованно откликнулся тот.

Ваня просиял.

– Это нижний мир, там моря из лавы и души мертвецов, типа как ад, прикинь?

– Ага.

– А знаешь, как туда можно попасть?

– В ад?

– Ага!

«Думаю, воспитывать тебя с другим мужчиной для этого достаточно», – с усмешкой подумал Слава, а сам спросил:

– Как?

– Нужно построить портал из обсидиана и поджечь его!

– Ну ничего себе!

Он ничего не понял. Ваня наматывал край футболки на указательный палец и захлебывался от слов:

– Мне больше всего нравится нижний мир, потому что там кучу всего можно достать, типа кварца для крафта или огненные стержни, чтобы варить зелья, и с ними еще можно попасть в космос, ну типа космос, он называется Край, и еще там есть незерит, чтобы делать инструменты и броню, и вообще куча всего!

Аллилуйя. Стаканчик с кофе наполнился до краев. Слава, прихватив его, направился к мягким диванам, а Ваня засеменил следом, тараторя без остановки:

– Там есть два вида лесов, в одном спаунятся хоглины и пиглины, а в другом живут жители Края, и там еще можно найти базальтовые дельты, они из базальта и чернокамня, это типа выдуманный камень, как типа булыжник…

«Лучше бы ты так в школе учился», – думал Слава, время от времени кивая и поддакивая.

В лаунж-зоне, такой же измотанный, как сам Слава, откинувшись на кожаную спинку и прикрыв глаза, сидел Лев. Чтобы сгладить ожидание трехчасовой пересадки, они заплатили за VIP‐зал и теперь, заняв сразу два мягких дивана (на одном из них еще несколько минут назад возлежал Мики), ждали начала регистрации на рейс Сеул – Ванкувер.

Слава сел рядом с будущим мужем, отпил кофе и, оглядевшись по сторонам, спросил:

– Где Мики?

– Ушел куда-то, – нехотя ответил Лев.

– Ты не спросил куда?

Тот повел плечом, как бы отмахиваясь:

– А куда он денется? У меня его паспорт. Он у нас в рабстве.

Слава посмеялся, а Ваня, на секунду присев на краешек, бросил ревностный взгляд на родителей, снова вскочил и подлетел к ним – залез под Славину руку (ту, что сжимала стаканчик с кофе) и сообщил:

– Хочу обнимашки!

Слава, едва не облив Ваню, с раздражением проговорил:

– Ваня, осторожней! У меня горячий кофе!

Мальчик, мигнув, выбрался из-под его руки и снова отсел на краешек. Он растерянно заморгал, а грудная клетка под футболкой с изображением кубических героев «Майнкрафта» заходила туда-сюда. Слава, ощутив болезненный укол вины, отставил стаканчик на журнальный столик и, протянув руку к Ване, примирительно сказал:

– Давай обнимемся.

Тот мотнул головой, мол, не надо уже. Слава вздохнул:

– Я просто испугался, что обожгу тебя.

Ваня, засопев, буркнул, вставая с дивана:

– Поищу Мики…

Слава с тяжелым чувством на сердце посмотрел вслед поникшей спине. Ну вот, опять на всех любви не хватило.

Ваня его беспокоил. В их семье ни один из детей не оправдал ожиданий: они думали, что Мики будет проще, а Ваня – сложнее, но все сложилось с точностью до наоборот. За год жизни в семье детдомовский Ваня перестал материться в присутствии взрослых, стал ручным любителем обнимашек и оформился в забавного ребенка с безобидными причудами. Чего нельзя сказать о домашнем мальчике Мики, который, взрослея, все больше поражал размахом своих проблем: казалось, в его голове проводится ежегодное состязание тараканов в спринтерской гонке. Неконтролируемая агрессия, суицидальные мысли, депрессия… Что дальше?

– От него кто-нибудь залетит, – с тревогой говорил Слава Льву, когда их четырнадцатилетний сын пришел домой с засосами на шее. – От него точно кто-нибудь залетит. Это логичное продолжение всего, что мы уже пережили.

Через пару месяцев тревога несколько развеялась, когда Лев поведал, как не вовремя вернулся домой и увидел Ярика, поспешно слезающего с Микиных коленок. Слава, испытав облегчение (неужели никто не залетит?), все равно шутливо поморщился:

– Не рассказывай мне таких ужасов про малыша Мики.

В его голове он все еще был пятилетним карапузом, и Славе не хотелось представлять, как к этому карапузу кто-то забирается на коленки.

В отличие от Льва, который незамедлительно начал задаваться вопросами, почему Мики – гей и кто в этом виноват, Слава о таком не думал вообще. Он думал: «Слава богу, что Мики – гей, это избавит нас от многих проблем». Периодически, вспоминая его детскую любовь к Лене, он тревожился: «А вдруг бисексуал?», но тут же выруливал эти мысли в рациональное русло: главное, что сейчас он с Яриком, никто из них не залетит, и Слава не станет дедушкой в тридцать лет.

Так или иначе, Ваня жил в тени Микиных проблем, о которых Слава и Лев были вынуждены думать постоянно. Слава прочитал с десяток книг по воспитанию, он знал, что трудные дети больше всего нуждаются в любви, и так сильно старался любить Мики, что, когда младший сын попадался под руку (а в руке тем временем был горячий кофе), Славу невольно раздражала Ванина прилипчивость.

А теперь, глядя на удаляющуюся спину, на острые лопатки под футболкой, Слава вдруг почувствовал себя таким… таким отстойным.

Перед отъездом Ваня рассказал им, что влюблен в девочку из соседнего дома и поэтому не хочет уезжать – из-за нее. Они сказали ему: «Ерунда, первая любовь быстро проходит». Что-то такое ответил Лев. Но и он, Слава, не возразил этой реплике. Он спрашивал себя: «А что я могу сказать? Мы не останемся здесь только потому, что в соседнем доме живет красивая девочка».

Несколько лет назад, когда Мики был чуть старше Вани, он тоже влюбился в девочку, и она разбила ему сердце. Слава тогда накрыл его пледом, уложил к себе на колени и обнимал несколько часов, пока Мики не успокоился и не заснул. Только сейчас, в аэропорту Сеула, он спросил сам себя: почему он не сделал для Вани того же самого?