— Мне нужно заняться пациентом, а ты иди, погуляй.

— Я в порядке, — пробормотал Азаров нерешительно.

— Если это так, то обещаю, что через час отпущу тебя в каюту. А пока…

— Я уже ухожу, — поспешно проговорила я, направляясь к двери.

Я спустилась вниз, с удивлением замечая, что не испытываю особой радости от того, что Азаров очнулся. В его голосе ясно прозвучало, что всё не так просто. Не было в нём прежней уверенности, какой-то глубинной исполинской силы, ощутив которую сразу понимаешь, что всё под контролем. Движимая тревожным предчувствием, я подошла к палаткам, и какое-то время наблюдала за тем, как Платон Шувалов играючи колет на дрова толстые чурки, устанавливая их на массивную колоду, почему-то неприятно напоминавшую плаху, и большой топор казался игрушечным в его огромных руках. А Ганджу и Нгуен едва успевали таскать нарубленные им дрова на край поляны, складывая их в поленницу.

Заметив меня, Платон опустил топор.

— Были у командира? — спросил он.

— Да, он очнулся, только что, — ответила я.

— Значит скоро домой? — с надеждой спросил Нгуен, остановившись, а Ганджу с сомнением посмотрел на поленья в своих руках.

— Продолжайте работать, курсанты, — проворчала я. — Он пока ничего не сказал.

Видимо, заметив мой безрадостный тон, стажёры слегка приуныли, но послушно потащили свои охапки дальше. Я присела на бревно возле кострища, наблюдая, как вдалеке рыжая девушка помогает Франческо сажать в самодельную печь противни с белыми шарами теста.

Через какое-то время я заметила, как забеспокоился Нгуен, то и дело, вглядываясь в гущу леса, подступавшего к самому лагерю, и почему-то вспомнила, как когда-то очень давно он также смотрел туда, после чего появился Алонсо Кабрера, чтоб увлечь меня в этот чужой, дремучий и непонятный мир.

— Там кто-то едет, — сообщил маленький вьетнамец, обернувшись к Платону.

Тот кивнул и крепче стиснул большими руками изящное топорище, а Ганджу появился рядом с ним, видимо для того, чтоб наводить на незваных гостей ужас своей обаятельной улыбкой.

— Это свои, — сообщила я, не вставая с места.

— Откуда вы знаете? — подозрительно спросил Ганджу.

Я пожала плечами, а из леса раздалось ржание. Через какое-то время послышался треск веток и скрип колёс и, наконец, появилась невысокая лошадка, которая с трудом тащила по лесу лёгкую повозку, рядом с которой шли Тонни Хэйфэн и Дакоста. Увидев их, стажёры побежали навстречу и подхватили повозку с двух сторон, чтоб помочь лошади. Я вдруг подумала, как всё-таки наши ребята отличаются от местных и тех, кто уже успел обжиться здесь. Местным не пришло бы в голову тащить телегу, чтоб облегчить жизнь лошади.

Вскоре повозка выкатилась на край луга, и стажёры принялись распрягать лошадку.

— Здравия желаю, командор! — кивнул мне Тонни и повернулся, чтоб помочь Ланфэн спуститься с телеги.

— Доктор МакЛарен здесь? — тревожно спросил Дакоста.

Я давно заметила, что неспособность справиться с медицинскими проблемами всегда выбивает его из колеи, хоть он давно уже не числится судовым врачом.

— Он у Азарова, — ответила я, поднимаясь, и направилась к телеге, — а до этого готовил операционную для вашего пациента.

— Слава Богу!

— Азаров жив?

— А откуда он узнал?

Эти три возгласа Елизар, Тонни и Ланфэн произнесли одновременно, и поскольку, я не могла ответить так же, то сделала это поочерёдно:

— Слава! Жив. Он всегда всё знает.

Я посмотрела на инспектора Ван Джинхэя, которого увидела впервые. Это был очень красивый мужчина, высокий, крепкого телосложения, с длинными чёрными волосами. Но выглядел он плохо, его желтоватая кожа была бледной и приобрела пергаментный оттенок, губы запеклись, на напряжённом лбу выступили мелкие капли пота, волосы разметались по плащу, на который он был уложен.

— Я боялся, что мы его не довезём, — виновато проговорил Дакоста. — Сперва всё было неплохо, он даже очнулся. А потом снова потерял сознание, началась лихорадка. Я опасаюсь, что это сепсис.

— Горячка изматывает его ещё больше, — жалобно пробормотала Ланфэн, с нежностью посмотрев на своего старшего друга.

— Он сказал, кто в него стрелял? — спросила я, и каким-то очень естественным для себя движением положила ладонь ему на лоб, всей душой желая выздоровления.

— Это было первое, что я спросил, — кивнул Тонни. — Это не наши, он сказал, что это кто-то из местных.

Я кивнула, почувствовав, как у меня отлегло от души. Страшно подумать, чтоб кто-то из наших ребят мог стрелять зазубренной стрелой в инспектора. Лоб Джинхэя был горячим, но вскоре я почувствовала, как он постепенно остывает под моей рукой, мышцы расслабляются, черты разглаживаются. Дыхание его из прерывистого стало ровным и глубоким.

— Как вы это сделали? — спросила Ланфэн, с изумлением посмотрев на него.

— Не знаю, — ответила я, — но теперь он выживет.

От звездолёта уже шёл быстрым шагом Джулиан, и я поспешила убраться у него с пути. Он тут же развернул бурную деятельность, отправив стажёров за носилками, выясняя у Дакосты анамнез и предпринятое лечение и попутно ощупывая и оглаживая чуткими ладонями тело раненого. Через четверть часа его переложили на носилки и Платон с Ганджу понесли их к звездолёту.

— Да, Азаров в порядке, он у себя, — на ходу бросил Джулиан и, закатывая рукава, поспешил за ними. — Коллега, будете мне ассистировать.

— Конечно, — с готовностью откликнулся Дакоста. — Только переоденусь и помоюсь. Я быстро.

— Значит, он жив, — услышала я задумчивый голос Тонни, и это замечание относилось явно не к инспектору.

— Тонни, ты пойдёшь со мной в медотсек? — Ланфэн умоляюще смотрела на него. — Я так боюсь, вдруг он умрёт.

— Не бойся, — Тонни ободряюще улыбнулся и обнял её за плечи так, что я сразу поняла, что здесь что-то большее, чем дружба и национальная солидарность. — С ним всё будет хорошо. И я, конечно, пойду с тобой.

— Хотите чаю? — подскочил к ним Нгуэн. — У меня ещё улун остался и немного пуэра.

Ланфэн что-то защебетала на вьетнамском, усиленно кланяясь, а курсант тут же расцвёл от счастья и, кланяясь ещё ниже, жестами пригласил их следовать за собой.

Я осталась одна среди белых палаток и какое-то время наблюдала за вознёй Франческо и Ханны возле печи, размышляя, насколько уместным будет прямо сейчас отправиться к Азарову и потребовать у него ответов на давно мучившие меня вопросы. В конце концов, я решила, что это будет вполне уместно и снова отправилась на звездолёт.

Жилой уровень здесь мало отличался от нашего, разве что салон был оформлен не в роскошно марокканском стиле, а в более сдержанном викторианском и напоминал гостиную в старом английском замке. Здесь тоже были диваны, но большие, кожаные, с медными заклёпками, низкие столики со столешницами, украшенными инкрустированными слонами и кобрами, на которых стояли немного вычурные лампы с круглыми абажурами из матового стекла.

Пройдя мимо, я направилась к каюте номер один, располагавшейся там же, где и моя на «Пилигриме», и увидела идущую мне навстречу мрачную Изабо.

— Он никого не хочет видеть, командор, — сообщила она, но я не остановилась, а она не решилась меня задержать.

Оказавшись перед дверью, я постучала.

— Входи, открыто, — тут же услышала я из-за двери голос Азарова и вошла.

Его каюта была обставлена по серийному образцу, каких было множество в отделе дизайна космофлота. Элегантная, уютная и просторная одновременно, со светло-бежевыми стенами, подобранной в цвет мебелью и имитацией камина, окаймленной золотистой рамой из блестящего металла. Обычно в таких каютах бывает светло, но сейчас в ней царил гнетущий полумрак. Я увидела, что он сидит на диване напротив камина и направилась к креслу рядом, но по дороге мой взгляд упал на единственный предмет, выбивавшийся из общего стиля: возле камина стояла маленькая копия старинной кушетки с изящными гнутыми ножками и золочёным резным обрамлением малиновых бархатных подушек. Это была немного вычурная игрушка, словно доставленная сюда из Версаля или Шёнбрунна. Я остановилась, рассматривая её, и только потом сообразила, что это лежанка для кота. Только сейчас я вспомнила о Василии и о том, что не видела его здесь.