— Признаю, — произнёс Марк, не видя смысла спорить.

— Как вам известно, измена карается смертью, — продолжал энфер, — а учитывая тяжесть ваших преступлений, вы заслужили ещё более суровое наказание, чем просто смерть. Однако в ознаменование нашей победы над Сен-Марко, а также в надежде на прочный мир между нашими государствами, великий альдор Синего Грифона принял решение удовлетворить просьбу о вашем помиловании, с которой обратились к нему король Жоан и маркиз Делвин-Элидир. Также за вас просил и лорд контаррен. По сему, барон де Сегюр, великий альдор прощает ваши многочисленные преступления и освобождает вас от наказания за них. Вы свободны.

Марк поднял голову и посмотрел на альдора, а потом снова поклонился.

— Я благодарю великого альдора за его милость ко мне.

— Идите, барон, — сухо произнёс тот. — Я надеюсь, что между нашими государствами наступит мир, и мы более не увидим вас вчисле наших врагов.

Марк поднялся, и пока с его рук снимали оковы, отыскал в толпе придворных Беренгара. Тот ободряюще улыбнулся ему, Марк благодарно кивнул.

Уже когда он направился в сторону своего войска, путь ему неожиданно заступил Элот.

— Мы ещё увидимся, де Сегюр, — с угрозой прорычал он.

— Непременно, Элот, — усмехнулся Марк. — А о мече я сам позабочусь, — и аккуратно обогнув великана, он вышел на луг, которому в этот день так и не суждено было стать полем боя.

Он шёл по зелёной траве под голубым небом, прислушиваясь к возбуждённому гудению алкорского лагеря за спиной, туда, где в скорбном молчании стояли всадники Сен-Марко под печально опущенными знамёнами. И всё же он невольно улыбнулся, вспомнив слова Армана из своего сна: «Он умрёт, а ты будешь жить. И не спорь со мной. Что у тебя за дурная привычка спорить с королём?»

— Простите меня за то, что я спорил с вами, мой король, — прошептал он. — Я снова был не прав, а вы — правы.

В то утро всё изменилось. Я проснулась не в холодной полутёмной комнате магического замка, а в своей постели в каюте «Пилигрима». На мне была шёлковая ночная рубашка. И пусть имитационные экраны, заменяющие окна, не работали, а аварийное освещение было немного тусклым, я была дома. Давно забытое ощущение покоя и защищённости было таким приятным, что я какое-то время нежилась под одеялом, а потом встала и, накинув халат, босиком пошла в гостиную, чтоб поставить кофе. Кофеварка не работала, но вечером на кухне каким-то образом отыскалась пузатая медная ёмкость с краником, установленная на витых лапках над спиртовкой. Теперь это чудо гордо возвышалось на барной стойке, всем своим видом показывая, что всё гениальное — просто. Вскоре по каюте распространился изумительный аромат, а я забралась с ногами на диван и долго с наслаждением пила настоящий кофе из крохотной фарфоровой чашечки, потом налила ещё одну, а потом ещё.

В гулкой тишине уснувшего мёртвым сном звездолёта время, казалось, остановилось. Я сидела, прислушиваясь к этому непривычному беззвучию и обдумывая сложившуюся ситуацию. Моё возвращение на «Пилигрим» ошеломило меня внезапным контрастом между тем, что окружало меня ещё недавно, и тем, что я видела и чувствовала теперь. Однако странным и неестественным выглядели не привычные интерьеры звездолёта, а моё недавнее затянувшееся приключение. Замок, рыцари, волшебники и демоны. Это был диковинный, какой-то слишком логичный сон, навеянный любимыми в детстве книгами и фильмами. Теперь казалось, что мне всё это приснилось, но тишина, царившая в отсеках «Пилигрима», напоминала, что я всё ещё нахожусь на той безымянной планете, так коварно захватившей нас в плен, и здесь по-прежнему в пределах досягаемости есть и рыцари, и волшебники, и демоны. Вот только нет больше магического замка, превратившегося в бесформенную кучу валунов на вершине Грозовой горы.

Следовало признать, что я добилась своего, выяснив, что здесь произошло, и даже нашла Азарова, который теперь лежал в медотсеке «Паладина» на высоком столе и не думал просыпаться. Таким образом, наше плачевное положение пока не изменилось, и мы по-прежнему были заточены в этом сказочном мире, не имея понятия, как из него выбраться.

Прошлым вечером я долго стояла рядом с тем столом, ожидая, что Азаров всё-таки откроет глаза. Он был жив, жизнедеятельность его организма полностью восстановилась, он дышал, хоть дыхание и оставалось поверхностным. Пульс ясно прощупывался.

— Что с ним? — спросила я у мужа, который сменил доспехи на мундир госпитальера и вплотную занялся своим пациентом. — Ты можешь привести его в чувство?

— Нет, — ответил он, бросив на Азарова мрачный взгляд. — Я не знаю, что с ним. Он не спит. Его мозг находится в чрезвычайно активном состоянии. Посмотри на его глаза.

Я нагнулась к его лицу и увидела, как стремительно двигаются под веками зрачки.

— Может, ему снится кошмар?

— Нет, состояние мозга не соответствует сну. Это что-то вроде активного транса. Он думает с такой интенсивностью, что ни один нормальный человек не выдержал бы и минуты. Мозг просто отключился бы из-за переутомления. А ему хоть бы что! Впрочем, нормальным его не назовёшь.

— То есть он не очнётся? — насторожилась я.

— Очнётся, когда сочтёт нужным, — пожал плечами Джулиан. — И вмешиваться в его мыслительный процесс я не намерен, потому что не знаю, с чем этот процесс связан.

Он так и остался на ночь на «Паладине», чтоб наблюдать за состоянием Азарова, а я решила всё-таки вернуться на «Пилигрим», по которому соскучилась. Я даже отвергла предложение моих ребят, предоставить мне палатку в их уютном кемпинге. Им было скучно и уныло в бездействующем звездолёте, а для меня мой звездолёт даже в спящем режиме оставался домом, дорогим, любимым и удобным.

Кофе закончился, и я со вздохом поднялась с дивана. Осмотревшись по сторонам, я заметила на кресле кучу тряпья, которое сбросила вчера вечером перед тем, как отправиться в душ. Всё было потрёпанным и довольно грязным, потому надевать эти штаны и камзол у меня желания не возникло. Не было и нужды. Я твёрдо решила для себя, что приключения в дремучем средневековье для меня закончились, и пора возвращаться к нормальной жизни. Потому я вернулась в спальню и достала из шифоньера запечатанный пакет со свежим комплектом формы.

Одевшись, я решила спуститься вниз. Стоило мне открыть дверь каюты, как в неё ворвалось что-то маленькое и пушистое, чудом не сбившее меня с ног. Обернувшись, я увидела, что посреди гостиной, деловито озираясь, стоит Киса. На его голове розовели проплешины, покрытые пухом едва начавшей отрастать шерсти, под которой были заметны свежие шрамы.

— Киса ищет папу, — сообщил он мне после приветственного «Мяв».

— Папа скоро приедет, — пообещала я ему. — Он уехал на задание и скоро вернётся.

— Папа должен был взять Кису с собой, — печально промяукал кот. — Киса совсем немного болел и скоро поправился.

— Пошли завтракать, — проговорила я, не желая поощрять его безрадостное настроение, и направилась туда, где в шахте лифта поблескивала хромированным металлом складная лестница.

Киса вприпрыжку помчался за мной и, стоило мне взяться за поручень, привстал на задние лапки, протягивая мне передние, что значило, что Киса ещё не настолько здоров, чтоб самостоятельно спускаться по холодным скользким ступенькам. На землю под днищем звездолёта я ступила, прижимая кота к груди, и, опустив его на траву, с удовольствием вдохнула густой от лесных ароматов прохладный воздух. Всё-таки, что касается экологической обстановки, этот мир был — само совершенство!

Киса помчался туда, где вокруг походного стола уже расселись на складных стульях члены экипажа. Наш кемпинг был обустроен лучше, чем у соседей, помимо столов и стульев здесь стояли шезлонги, а на крайних деревьях покачивались три гамака. Коллеги из лагеря «Паладина» каждый день приходили к нам за свежим молоком, яйцами и фруктами из неисчерпаемых запасов Бетти, обменивая на них пахнущую пряными травами и тмином чиабатту и пластиковые контейнеры с равиоли ручной работы. При этом ребята то и дело ходили друг к другу в гости, устраивая общие застолья. И всё же эта идиллия была иллюзорной, и я сильно сомневалась, что члены обоих экипажей, вернувшись домой, пожелают воспользоваться положенным им после полёта длительным отпуском, потому что наотдыхались они уже до одурения. И по тому, как с неизбывной тоской они поглядывали на звездолёты, было ясно, что им хочется вернуться к работе.