Дом старосты Ми́рдо был двухэтажным и сложенным из серых булыжников с каменного побережья. Булыжники скреплялись раствором из апаки́йской глины и смолы великих Торби́тов, что делало конструкцию довольно прочной и крепкой. В оконные проемы были помещены деревянные рамы. Полупрозрачная чешуя рыбы Чуди в них прелестно переливалась на лучистом солнце.
Когда на крыльцо вышел сам Ми́рдо, одетый по обыкновению как простой крестьянин, Армахи́л воззвал к благосклонным богам. Ну хоть он не выглядел таким чопорным, как Ви́львин.
Старик почти камнем выпал из кареты, но, отряхнувшись, душевно расплылся в улыбке. Он подымался к вершине утеса, борясь с натиском упрямого ветра, а Ви́львин бесцеремонно его обгонял. Са́бис с опаской плелся за стариком, приближаясь к дому своего прежнего хозяина. Кто-кто, а ри́хт колонии никогда не питал к нему симпатии. Но симпатию питали к нему его дочери, что, завидев юнца из оконца второго этажа, устремились по лестнице вниз, обгоняя и свою мать, и домашнего пса О́рто.
Когда девушки выбежали из дома, ветер взлохматил их русые волосы, и от того, что они были близняшками, одетыми в одинаковые голубые кружевные платья, сложно было разобрать, где была Эфо́на, а где ее сестра Лакуэ́ль. Со всех ног девчушки ломанулись навстречу к Са́бису, так что ленточки в их волосах заколыхались. Голос Ни́ффы, возложившей руки на талию, прервал их бег.
– Юные мэ́йсы! – воскликнула она. – Вы дочери благородного ри́хта, а не подзаборного пьяницы! Вернитесь в дом!
Перечить нянечке было делом запрещенным, и потому мэ́йсы, поклонившись пришлым гостям, с грустью на лицах вернулись в тоскливые стены.
Когда Армахи́л достиг Ми́рдовского крыльца, Ви́львин уже получал комплименты от хохотушки Порси́зы. Она хвалила его за прямую осанку и здоровый статный вид, что сейчас нельзя было сказать об Армахи́ле.
«Даже перстня не надел», – подумал старик, обернувшись в сторону Са́биса:
– Смелей, мой юный друг, я намерен тебя хвалить.
С таким доброжелательным посылом Са́бису стало легче дышать, и он поравнялся с престарелым другом.
– Мы самые лучшие на Са́лксе, – сказал он.
– Увы, среди нас уже нет Би́рви, – добавил старик, и Ми́рдо тоже погрустнел.
Порси́за с хитростью рыжей ча́рмы[27] проворно переключилась на Армахи́ла, взяв его за дряхлые персты.
– О великий старейшина Кэра-ба́та, – сказала она, принимая только его в этой должности. – Вы наконец-таки на нашем крыльце. Я безумно рада.
– О, дорогая Порси́за, – улыбнулся ей старик. – Твой давешний бунт на песчаной Тартамэ́ – самое что ни наесть геройство. Я горд тобой, как и она была бы горда тобой.
Слова окрасились печалью, когда речь зашла о Би́рви, и Порси́за прослезилась.
– Какие ветра ее туда занесли. Ну скажите, какие?
– Ну хватит уже стоять на пороге, – оборвал ее слезы Ми́рдо. – Ви́львин, мой друг, ступайте в дом.
Молодой эмпи́ер, подхваченный под руку Порси́зой, вошел в дом. Но не старик. Он, прежде чем пересечь порог, решил замолвить словечко о Са́бисе, дабы не повторилась такая же неудобная ситуация, которую они испытали в дороге.
– Уважаемый друг, – сказал он, – твой ученик – самое ценное открытие этих мест.
Армахи́л поставил парня перед собой, отчего Са́бис засмущался.
– Прошу относиться к нему так же, как ты относишься ко мне, – руки старика легли на плечи юноши. – Верь моему слову, он нас еще многим удивит.
– Хм, – покосился на Са́биса Ми́рдо. – Ну что же, юноша, прошу и вас в дом.
Парень нерешительно, но все же пересек порог ри́хтовской обители, чуть ли не столкнувшись лицом к лицу с Ру́фусом – восемнадцатилетним светловолосым сыном старосты.
На приветствие парня Ру́фус промолчал, но не потому, что был невеждой, просто не мог говорить – то были последствия бурой лихорадки, которой он тяжело переболел в детстве.
Они разошлись, и в дом вошли старые друзья, погрузившись в затененность серых стен.
Полчаса потребовалось Порси́зе, чтобы накрыть что-нибудь на стол. Она всегда встречала гостей лакомствами, но эти гости были нежданными. Заваренный на скорую руку чай был цветочным, печенье из бобовой э́скии свежим и ароматно пахучим. Небольшая кухонька с полками, подвесными ящиками, столом и скамьей никак не вписывалась в имущество известного варха́ла. В Бату́ре его комнаты были намного богаче, мебель изысканней, да и одевался он совершенно не так. Где все эти мантии, расшитые драгоценными камнями? Где хоть что-то похожее на власть? Ничего из этого здесь не было. Только еле заметный синяк, еще не сошедший с глаза, напоминал Армахи́лу, что он был на том балконе и отчаянно пытался остановить Э́буса. Но речь сейчас была не о нем.
Когда все расселись за столом, старик озвучил цель своего визита.
– После гибели Би́рви, – сказал он, – королева пересекла мой порог. И попросила помощи.
Все настороженно слушали его, даже Ви́львин, слышащий все это впервые.
– Мы лишились плодотворицы Са́лкса, – продолжал Армахи́л. – И власть требует ее замены.
Его взгляд проскользил от блюда с печеньем до Порси́зы, так что она все поняла.
– Нет, – прошептала она. – Как же, нет.
– Да, моя дорогая, – сказал Армахи́л. – Я предложил королеве твою кандидатуру. И она согласилась.
– Я не Бирви́нгия, – озадаченно произнесла Порси́за. – Я ведь просто кухарка.
Ви́львин взял ее за руку, пытаясь успокоить хозяйку дома.
– Отличный шанс проявить себя, – сказал он. – Вы же крестьянского склада.
– К тому же Бирви́нгия, – продолжил его мысль Армахи́л, – вступая в должность, не имела титула, зато имела огромное желание что-то изменить.
Завороженные этим мэ́йсы смотрели на родителей с лестничного пролета, вслушиваясь в речи взрослых.
Единственным спокойным кэру́ном среди них был Са́бис, попивающий цветочный чай.
– Я не знаю, что и ответить, – растерявшаяся Порси́за не могла найти себе места, поглядывая на своего спокойного мужа. – Почему ты молчишь?
– Потому что верю в твои силы, – заявил Ми́рдо. – Я справлюсь в гротах, я обещаю.
В довершении этого разговора, оставленного на время для раздумий, Ви́львин озвучил свои цели.
– Вы правильно решили подумать, – сказал он, обозрев самобытную чету. – Потому я спешу обрадовать вас другой новостью, из-за которой я здесь.
– Еще новости, – удивилась Порси́за. – Какое поразительное утро.
Эмпи́ер прищурился и зловеще улыбнулся, отчего Са́бис почуял что-то неладное.
– Я собираюсь заключить союз, – спокойно сказал Ви́львин. – И так уж вышло, что одна из ваших дочерей пришлась мне по вкусу.
Ми́рдо подавился глотком чая, когда такое услышал, а Порси́за выпучила свои глаза.
– Моим девочкам всего по пятнадцать, – возмутилась она. – Они не готовы вступить в союз.
На лестничном пролете стало тихо. Мэ́йсы, услышав такое, стали бледными как океанская пена. Они поднялись на второй этаж, затаившись испуганными мышками. А Ви́львин продолжал:
– Я знаю о слухах обо мне, – сказал он. – Мол, я пытался надругаться над прибрежницей Фе́ртой Гиз, апле́рой швартовочных доков. Уверяю вас, что это ложь, и она понесет свое наказание за клевету.
– Мы не о слухах, – перебил его Ми́рдо. – Речь о моих малютках.
Кружка в его руках треснула, и капли чая закапали на гладь стола.
– Ну если мы не о слухах, – продолжил Ви́львин, – тогда напомню вам, что я королевский эмпи́ер, решающий вопросы рождаемости и скрещивания выбранных мною пар. Вспомните почившего эмпи́ера Хансви, он был волен выбрать пару самой королеве, не то, что мэ́йсе обычного ри́хта.
– Давайте забудем об этом, – произнесла Порси́за. – Вы же нам друг, о Ви́львин, пускай же девочки еще хоть чуть-чуть порадуются своей молодой жизни. Не лишайте их этого.
– Мне нужна лишь одна, – четко и ясно повторил Ви́львин. – Кто продолжит мой род, если вокруг только нищенки и оборванки?
– Тогда пускай ваш род оборвется! – не выдержал Са́бис.
