Солнце только начинало свое восхождение, и в хижине у лесной опушки стоял отменный храп. После беспокойной ночи, ночи воспоминаний и старческих слез, вытираемых Са́бисом, крепкий сон просто обязан был снять с плеч старейшины всю навалившуюся тяжесть. Но это было не так.

Гонцу открыл расторопный Са́бис, чьи руки были запачканы ошметками красного теста. Парень встал ни свет ни заря, чтобы замесить его из трех мисок тифи́ловой муки и черпака молока, купленного на ферме рогатых ум. На пару яиц изумрудных пет уже не нашлось. И потому парнишка был нескончаемо рад возвращению даров к хозяину. Ведь кое-что можно и продать.

Сундуки, сгруженные на лужайке перед домом, сверкали наполированными медными вставками и представлялись юной душе сокровищем или же пиратским кладом. Он насчитал не меньше десяти, от радости запачкав лоб мучной пылью. Бумаги, врученные гонцом, нужно было подписать. Са́бис, развернув их, волнующе просвистел, окинув взором весь список имущества Армахи́ла. А так как подпись юного прислужника не имела веса, пришлось разбудить дремлющего старика.

Впрочем, Армахи́л не причитал от этой вольности и, узнав о скором исполнении его воли, покинул мягкое ложе. Пробираясь через стопку поленьев, сложенных для просушки от вчерашнего дождя у печи, старик посмотрел на коридорные просторы, где в тени дальнего угла стоял притаившийся Кэ́мбис. Немой бедолага все никак не мог прийти в себя, он понимал, что выходить за пределы этих стен опасно, а делиться своей трагедией никак не хотел. Еще бы, Армахи́лу было совсем не до того, чтобы рассказывать беглецу о бедах, обрушившихся им на голову. Он был одной из них.

Держась за поясницу, старик поскорее вышел на свежий воздух, и лучистое солнце осветило его пожелтевшую от пота ночную рубашку. Он улыбался во весь рот, посматривая на Са́биса, и чуть ли не пританцовывал.

– Ну что, юный недотрога? Я теперь завидный жених? – кичился старик. А Са́бис еле сдерживал юношеский смех.

Но как только Армахи́л вспомнил про смерть своей подруги, его лицо тут же омрачилось.

Последующий час он потратил на то, чтобы облачиться в черную мантию с желтыми вставками на груди, наметив путь к чете Фи́тбутских. Он знал, что после подношения даров Рэ́хо Ми́рдо наверняка был дома, как и его ненаглядная Порси́за. А потому тянуть с визитом смысла не было.

«Чем быстрее все случится, тем лучше», – думал Армахи́л, даже не отведав Са́биского пирога.

Но этот восхитительный медовый пирог не остался нетронутым. Его за обе щеки уплетал лохматый Кэ́мбис, расхаживая весело по кухне. С ним еще предстояло серьезно поговорить, но, конечно же, позже.

По прошествии часа Са́бис, обойдя ближайших сельчан, нашел по просьбе Армахи́ла скромную повозку, на которой они и отправились к юго-западному побережью Са́лкса. Их возничим был фермерский сын Куто, погоняющий молодого ракута́ра вдаль. Повозка скрипела, переваливаясь с колеса на колесо, и Армахи́лу приходилось крепче держаться. Такие были времена, кареты пришлось сменить на телеги, а комфорт на экономию.

Проселочная дорога проходила меж полей дозревающей тифи́лии, чей колос красного цвета чуть ли не звенел. В дуновении ветров алые стебли клонились, походя на кровавые волны. И это всегда было завораживающим зрелищем. По обочине дороги собирали опавшие колоски труженицы-крестьянки, кланяясь бывшему советчику. Казалось, никто больше и не помнил о порицании его склонностей, за которые он заплатил собственной кровью.

Вдали показался пыльный след, быстро приближающийся к нерасторопному экипажу. Ветер уносил пыль в сторону, но даже при этом сложно было понять, кому он принадлежал, пока Са́бис, прозорливый мальчишка, не приложил к глазу самодельный окуляр.

– Королевский экипаж, – сказал он. – Четверка сельгу́тов и гербовая карета.

– А возничий? – спросил его Армахи́л, ерзая на тюке колючей соломы.

Са́бис прищурился, пытаясь высмотреть черты кэру́на, направляющего четверку скакунов. Его черные кудри, от которых старик не мог оторвать глаз, прелестно трепал ветер.

– Хо-хо! – возгордился собой юнец. – Зоркий глаз! За поводьями Гелен, и, похоже, он, как всегда, что-то поет.

– Гелен? – переспросил старик.

– Так точно, – ответил ему Са́бис, аккуратно спрятав окуляр в напоясный чехол.

Повозка подскочила на кочке, и Армахи́л охнул. Са́бис вовремя придержал его, когда дряхлый стрик чуть не упал.

– Это кто-то из совета, – заключил старик. – Королева не пользуется услугами Исса́ндрильского конюха, у нее имеется свой возничий.

На минуту в седой голове всплыли образ Га́рпина, его начищенный арбалет и ядовитые стрелы. Са́бис уловил озадаченность попутчика по его задумчивости и посмел похлопать его по плечу.

– Не бойтесь, – сказал он. – Если это он, то я вас защищу.

Взор старика пал на юные, горячие уста, что несли глупости.

– Если это он, – ответил Армахи́л, – да еще и с целью убийства, то, боюсь, мой юный друг, твоих сил не хватит.

Через несколько верст карета поравнялась с повозкой, и из ее незанавешенного окна выглянул молодой эмпи́ер.

Армахи́л выдохнул с облегчением, услышав приветствие королевского сводника.

– Доброго утра! – поприветствовал его Ви́львин, наверняка еще не смирившийся с тем, что произошло в то время, когда он был в отключке.

– И тебе доброго! – махнул рукой Армахи́л, задумавшись о том, как это прекрасно, когда ты ничего не помнишь.

По повелению королевского сводника экипажи остановились, и пыль ненадолго захлестнула собеседников. Старик закашлял, прикрываясь широким рукавом мантии. Но когда пыль осела, кашель прекратился.

– Какими судьбами вы здесь? – спросил его Армахи́л, привстав с соломенного тюка.

Са́бис придержал его, потому что в последнее время старик часто терял сознание, когда вот так привставал.

– Все нормально, все нормально, – пробухтел он, словно не желая при Ви́львине выглядеть таким никчемным.

Парень отступил и с усмешкою спрыгнул с повозки, задумав отойти по нужде.

– Я, собственно, еду по королевским делам, – ответил ему Ви́львин, сморкаясь в белоснежный платок. – А вы никак держите свой путь во владения ри́хта Фи́тбутского?

Армахи́л, взглядом проводив Са́биса до ближайшего куста, вернул внимание своднику.

– Совершенно верно, – кивнул он. – В дом на ветреном утесе. И тоже по поручению королевы.

– Ну тогда, – обрадовал его Ви́львин, – нам по пути. И я предлагаю сменить тюк с колючей соломой на кожаное сидение.

– С радостью, – ответил ему Армахи́л, поскорее окликнув юнца. – Са́бис ты слышишь?! Тебе предоставлена честь сидеть рядом с королевским эмпи́ером!

– Нет-нет, – поправил его Ви́львин. – Пусть юноша сядет рядом с возничим. Там его место.

Улыбка Армахи́ла тут же спала с лица так же поспешно, как и посетившая его радость. Карета насчитывала четыре свободных места, но эмпи́ер счел необходимым показать сельскому парню, кто есть кто. Армахи́л считал это плохим качеством, которому он его не учил.

– И да, – добавил сводник. – Отряхните солому с мантии, вы же не какой-то там крестьянин.

Кряхтя, после долгих попыток закинуть ногу на ступеньку, все же старик попал в карету, вдохнув запахи цветочных духов. Он не забыл, каково это – чувствовать себя таким значимым, но, увы, теперь его значимость подвергалась сомнению.

Карета тронулась, Са́бис занял свое место возле кучера, старик же, изучаемый взглядом Ви́львина, почувствовал себя куском подгоревшего пирога, обернутым красивой оберткой. И это чувство сидело в нем до тех пор, пока проселочная дорога не вывела их к высокому утесу, открытому всем ветрам.

И это, знаете ли, для старика было видимым облегчением. Та пауза молчания, что громоздилась между ними всю дорогу, наконец-таки спала, и старик, порозовев, вымолвил:

– Мы на месте, – высунувшись в оконный просвет.

Слуги ри́хта Фи́тбутского первыми встретили приезжих гостей. Их было около пяти, и они занимались каждый своим делом. Добротная бабка Ни́ффа, одетая в сотни пышных юбок, была нянечкой двум юным мэ́йсам и сыну почитаемого варха́ла. Она развешивала в этот час на веревке постиранное белье, что трепал довольно сильный ветер. От неожиданности ее пухлые пальцы разжались, и тонкая белая сорочка, подхваченная северными завывающими потоками, устремилась прямиком в пропасть. Ни́ффа ухнула, но не побежала вслед. Две более юных служанки возделывали земляную делянку чуть дальше огороженного дворика. Мужчины, расположившись ближе к лесу, звонко кололи дрова, предположительно напиленные из ерви́тового оранжевого дерева.