Оратор исполнил ее волю и сопроводил старуху вниз. Она с трудом перебирала ногами по деревянным ступеням, скрипящим усталыми невольниками. Их путь от трона до нижнего порога длился всего три минуты, но они показались Баки́не целой вечностью. Плодотворица не могла поверить своим глазам. Даже она в своем преклонном возрасте не такая жалкая и немощная.

«И это та самая лесная ведьма, что вызывает ветер? – не верила она. – Любое дуновение собьет ее с ног».

Когда же шаманка подошла ближе, Бирви́нгию заставили преклониться. Это было несложно, воинственным псам только и стоило ударить по старушечьим ногам. Плодотворица пала на колени, прокряхтев от бессилия. Палманэ́я[5]на ее э́льту[6] зашевелилась, разделяя боль дряхлого тела.

– Вот и ты передо мной склонилась, – произнесла Баки́на. – Ты помнишь тот день в восточном саду? Был заключен Священный Союз, а ты, королевская олениха, решила показать мне достижения своей общины.

Но́рф Ге́ссар взглядом властвующего монарха посмотрел на служку, стоявшую рядом.

– Глупая остолопка, – прошептал он ей, – твоей всея матери трудно стоять без опоры. Немедленно принеси посох!

Служка, грязная и неумытая, чуть ли не на карачках устремилась за надобным. Благо шаманский посох всюду по пятам всея матери носила горбатая девочка, заглядевшаяся на представителя касты когтистых псов.

– Мать, мать, – надрывным шепотом ругала девочку служка, – служить – твоя жизнь, а ты, уродина, размечталась.

Она выхватила из детских рук длинную корягу, что и была посохом, и вручила его Ге́ссару.

Но́рф надменно вздохнул, словно ожидал этого вечность. А затем, будто заботливый сын, положил руку Баки́ны на рельефную рукоять, чтобы та оперлась.

– Вот сюрприз, – ответила Баки́на. – Посмотри-ка, Бирви́нгия, даже посох в моих руках тот же.

Плодотворица, подняв обессиленную голову, холодно улыбнулась, и пренебрежительно плюнула шаманке под ноги.

– Я презираю тебя, – сказала она. – По одному из законов Священного Союза ты, – Бирви́нгия указала на Баки́ну пальцем, – должна предоставить мне свободное передвижение по этим лесным землям. Вот как ты чтишь великий союз! – руки дернули цепи и потянулись в ненависти к шаманке.

Баки́на дернулась и чуть не рухнула на спину, благо этому препятствовал Ге́ссар за ее спиной. Пленница вовремя была остановлена прямо у ее ног.

– Не хочешь быть послушной, – прохрипела шаманка, – значит, я усмирю твою прыть. Вырвите с корнем эту дрянь.

Дряхлая рука чернокожей правительницы указала на затылок старухи, открывшийся ее взгляду, и палманэ́ю, связанную с ней пату́[7].

Бирви́нгия только и успела замотать головой, как один из прислужников ведьмы, рослый и жуткий громила, в мгновение вырвал растение с корнем. Связь, словно, нить оборвалась варварством, сотрясающим старушечьи персты.

– Нет-нет, – простонала пленница и смолкла от подступивших слез.

Баки́на, упиваясь этим моментом, улыбнулась, но не закончила свой замысел. Она намеривалась обойтись с Бирви́нгией куда жестче, чем та полагала. Вытянув сморщенный кулак перед собой, она обнажила присутствующим ладонь, и на ее грубой коже, разлинованной глубокими линиями судьбы, забелело маленькое семечко.

– Знаешь ли ты, плодотворица Са́лкса, как растут хвойные шулье́ры? – спросила она пленницу, конечно же, не предполагая, что та даст ответ.

Ответа и не последовало.

– Многие полагают, – продолжила Баки́на, – впрочем, так оно и есть, что шулье́ры растут очень медленно, и чтобы вырастить огромное дерево, нужна не одна сотня лет. Но мало кто из наших островных соседей знает, что от момента, когда семечко попадает в почву, и до момента, когда оно пускает длинные крепкие корни, проходит всего тридцать лун. Эти корни в поисках влаги пронзают насквозь немалую толщу земли, а когда находят воду, вытягивают все без остатка.

Шаманка отдала семечко Ге́ссару, а он приказал лесной страже держать старуху покрепче. Злодей медленно и величественно обошел пленницу, рассматривая ее затылок со всех сторон. Он немного знал о зоне э́льту и связи пату, но обладал сведениями, что в этой части, на затылке, приживается любое растение. Его тень накрыла Бирви́нгию со спины, а грубые пальцы закопошились в поредевших волосах.

– Вот и она, – произнес Ге́ссар, – плодородная почва для нашего семечка.

Он вонзил мизинец прямо под кожу старухи, что была в этом месте особенно мягкой, и сделал небольшую лунку. Затем кинул в нее семечко и застыл в ожидании неведомо чего. Как и поговаривали, зона э́льту срослась за считанные минуты, как бы ни сопротивлялась плодотворица.

Баки́на одобрительно кивнула юному исполнителю великого приговора. Он опять не подвел ее. Она, нерасторопно склоняясь над пленницей, хотела заглянуть ей в глаза, что были в отчаянии зажмурены. Но Бирви́нгия не желала подымать веки, она больше не хотела видеть ничего перед собой.

– Попробуй извлеки его, – прошипела шаманка, – раньше, чем оно пронзит твою плоть и высосет из тебя все соки. Уведите ее! – приказала она своим псам. И они исполнили ее волю, оттащив пленницу в одну из глубоких пещер.

Ну а после того как Баки́на вновь забралась на трон, она уснула, пыльной ветошью свернувшись в его окостенелых корнях.

Шлюпка, накренившись на песчаном берегу, омывалась подступающими волнами. В них бирюзовой безмятежностью, казалось, хранились покой и мир. Вот только вчера зирда́нцы жгли поверженную «Фендо́ру», резали и убивали гатуи́лских кхалкхи́́[8], прямо на этих водах, а теперь легкий ветерок и плеск умиротворяющих волн, будто всего этого не было. Материнские слезы, пропитавшие золотистый песок, многочисленные следы от голых подошв ног: время беспощадно избавилось от неугодного воздействия. В отдалении от шлюпки громоздилось изваяние птицы думает, роняющее зловещую тень на часть побережья зловещую тень, в которой прятались от слепящего солнца крикливые тупуи́ны[9], галдящие в схватках между собой. Они изредка выбегали на раскаленный песок до ближайших кострищ, выискивая в пепле чем поживиться. Эти кострища тянулись по всей береговой линии, но ни Сэл, ни Фендо́ра не знали, что они были погребальными. В одном из таких виднелась не догоревшая голова богини Депоннэ́́и[10], хмуро смотрящая на застывших над ней наблюдателей.

– Богиня смерти, – сказала Фендо́ра. – Ами́йцы[11] сжигают ее изваяние, когда намечается великая охота.

Девушку не интересовала великая охота, а лишь то, что вокруг было странно тихо.

– Где же все люди? – спросила она, озираясь по сторонам. Фендо́ра не понимала, кто такие люди, но так как Сэл была иноземкой, наверняка людьми она называла народность ами́йцев.

– Ами́йцы, их зовут ами́йцы, – поправила рабыня. – Они красноликие почитатели птицы думает, а еще охотники и члены Священного Союза.

– О боже, – вздохнула Сэл. – Дай сил не сойти с ума он бесчисленных названий.

Она всматривалась в кострище, в очертания обугленной деревянной головы, моля, чтобы все это закончилось. В ее руках, зажатый крепко-накрепко, чернел Ба́ргский нож, важное оружие, если верить поверженной ведунье.

– Ты знаешь, что это? – вопрос, адресованный рабыне, давно зудел в девичьей голове и вот сорвался с губ.

Фендо́ра на секунду приметила нож, а затем отвела взгляд в сторону, будто этот предмет принес ей много горя.

– Отчего же не знаю, – ответила она. – Символ власти Ба́рга Сизого.

Рабское сердце забилось намного чаще, почувствовав все опасения страдающей девушки, застывшие ледяной коркой на бледном лице.