– Гурдоба́н мой друг, – сказал он. – Он не выдаст нас.

В этот момент дверь отворилась и зашел торговец, а за ним и А́ккертон. Фендо́ра отстранилась к стене, не выпуская Сэл из своих рук.

– Сжальтесь, не выдавайте! – взмолилась она. – Королева убьет ее! Ради добра, любви, не выдавайте!

Взгляд Барни пал на Сэл, но она не сразу узнала его. Он возмужал и оброс щетиной. В этот момент она припомнила Клер, но то было не время для откровений.

– Никто не посмеет вас забрать, – уверил их ами́ец. – Вы мои гости, ими и останетесь.

– Но разве ты не друг са́лкской королеве? – спросила его Фендо́ра, опасаясь, что он лжет.

– Друг, – ответил Гурдоба́н. – Но я не позволю ей причинить вам боль.

За спиной А́ккертона показалась Петита́та, прижавшаяся к нему со всей нежностью. Он не прогонял ее, но и не был с ней мил. Сэл непонимающе смотрела на них, и ей было обидно за Клер.

– Способны ли вы будете дать отпор са́лкским воинам, коли они применят силу? – продолжала Фендо́ра. – На что вас обязывает Священный Союз?

Гурдоба́н, не желая больше выслушивать бесчисленные женские опасения, заметно помрачнел и, выйдя в центр лекарской коморки, прекратил весь этот гам.

– Замолчите! – рявкнул он. – Я лишился слишком многого за эти дни, чтобы внимать панике и неверию! Уважаемая Фендо́ра! – его пристальный взгляд пронзительной стрелой нацелился на нее. – Говорю вам в последний раз, что опасаться нечего, и впредь попрошу верить мне. Я не рабовладелец, не тиран, и тем более не трус! Теперь же, во имя великого дума́ста и гласного праха Ча́ргли, займите свои руки и уста более полезным занятием, чем рассеиванием смуты.

Рабыне не понравился его тон, но при всем при этом все ее страхи мгновенно улетучились. Будто перед ними возвели непробиваемую стену, что низвергнет все попытки вражеского вторжения.

Торговец покинул хижину тайку́ твердой походкой доблестного генерала, а взгляды, провожающие его, полнились уважением. Петита́та проследовала за ним, полагая, что и А́ккертон составит им компанию, но у парня на губах горели пламенем неуемные вопросы, что он желал задать. Сэл видела его насквозь, в этих мужских глазах блестела обеспокоенность, которая могла обернуться более глубокой раной.

– Она была со мной, – сказала она, опережая его вопрос.

– До момента, когда я попала на Са́лкс.

Фостер остолбенел от ее слов. До этого он был уверен, что Клер в безопасности. А теперь все кануло в бездну мрака.

Взгляд Франка, исполненный вины, пал к его ногам тяжкой печалью, но ноги не двинулись с места. Раньше Фостер мог его простить за все приключившееся с ними, но ввиду новых фактов мысли о прощении веяли предательством.

– Она мертва, – обронил Барни. – Ты думаешь, она мертва? – Его пальцы затряслись, а губы, поджавшись, побелели.

Сэл, отпрянув от урпи́йки, приблизилась к нему, выискивая в своих мыслях нужный ответ. Ее глаза бегали из стороны в сторону, от угла к углу, но там, куда падал девичий взгляд, была лишь тьма.

– Я всем сердцем надеюсь, что это не так, – ответила она.

– О ее судьбе могут поведать моргу́лы. Именно эти псы за королевскую награду протащили нас через арку, возможно, она их пленница.

– Моя Клер, – прослезился Барни. – Мой ребенок.

Сэл ничего не знала о беременности своей спутницы, она представить не могла, как тяжело было сейчас парню, застрявшему в неопределенности.

Вдали за хижиной вострубил рог, кэру́ны и ами́йцы, опустившие шлюпки на воду, перебирая веслами, приближались к побережью Ка́тиса. Среди них была и сама королева, облаченная в красный камзол, алеющий посреди мирных вод.

Первым с многоуважаемой Вессанэ́сс встретился торговец Гурдоба́н в тот момент, когда шлюпки усилием десяти мужских рук затаскивали на песчаный берег. Ри́хт Э́бус Га́рпин Са́йленский благородно подал ей руку, и королева сошла на берег с тревогой, переполняющей ее усталые глаза. Она поприветствовала старого друга и попросила прощения за свой измотанный вид, он поклонился ей, размышляя, что же у нее на уме. С другой шлюпки сошел герой Кибу́ту, которого королева достойно вознаградила тремя тысячами изумрудных пет. Все гордились его поступком, а капитан Пи́дмен, нависнув вражеской тенью над парнем, ждал объяснений, какого черта он посмел воспользоваться «Депоннэ́ей». Более того, почему команда этого треклятого судна не воспротивилась приказам всего лишь бравого га́твонга.

Не теряя времени, торговец посмел спросить Вессанэ́сс о ее скорых намереньях по отношению к девушке, между тем обращая королевское внимание на то, о чем говорит ему совесть.

– Что вы планируете сделать, о великая Вессанэ́сс? – спросил он, посмотрев на нее глазами не только друга, но и обеспокоенного отца.

Сначала она не знала, что ответить, совет, на который наследница полагалась во многом, со смертью Бирви́нгии и потерей Армахи́ла, казалось, утратил свой вес. В нем остались только те, чьи слова вызывали сомнения. А сомнения не давали ответа.

– Я не знаю, что вам сказать, – ответила королева, приметив настороженный взгляд своего грозного ри́хта.

На Са́лксе его напутствием было только одно: что девушка должна возвратиться в Гастэро́т и умереть во имя будущего народа. А теперь он чувствовал, что Вессанэ́сс готова отвергнуть его единственный совет.

– Мы совершили много ужасного, уподобившись зирда́нским варварам, – произнес Гурдоба́н. – Самое время исправить свои ошибки. И прежде чем сопроводить вас к напуганной, невинной девушке, я хочу быть уверенным в том, что вы не совершите еще больших ошибок.

Королева, подойдя вплотную к торговцу, облокотилась на его плечо, чем вызвала всеобщее недоумение. Ее губы приблизились к его уху, из-за чего рядом стоящая Сэ́йла покрылась мурашками.

– По-моему, вы единственный мой друг, – прошептала она. – Мне сейчас дурно от того, что меня хотела отравить моя фрейлина, но я стойко борюсь с этим. Никому об этом не говорите. Больше не будет радикальных методов. Я хочу, чтобы мой народ меня любил, любил как прежде, не путем затравливания и казней неугодных, а путем всеобщего благополучия. А потому мое судно прибыло сюда на мирных парусах. И все, что мне нужно, – поговорить с ней.

Она отпрянула от его тела, и Сэ́йле стало спокойней. Петита́та, прижимаясь к матери, рассматривала стражников Га́рпина и не понимала, почему они одеты во все доспехи. А потом ее отец повел королеву Вессанэ́сс в хижину тайку́, и эскорт из стражников проследовал за ними. Га́рпин замыкал этой строй, недобро посматривая на королеву, уже который раз не оправдывающую его надежд. Он хотел бы видеть ее сильной, властной и готовой на крайние меры. Если уж Са́лкс считал себя самым великим из прочих, то поступки его королевы должны были быть соответствующими.

Стуком в дверь торговец возвестил А́ккертона о желании войти, и парень отпрянул от двери. Его глаза округлились, когда в распахнутую дверь вошли королева и ее верный пес Э́бус. Гурдоба́н следовал за ними. В головах Дженсена, как и Фостера, запульсировали воспоминания вперемешку с подоспевшей ненавистью. Вот кто их пытал в темнице Гастэрота, а женщина, облаченная в красное, смотрела на все это в стороне, повелевая продолжать. Еще одного, именуемого Ло́квудом, среди них не было. Уж ему-то Барни сразу бы врезал.

Сэл стояла в углу вместе с Фендо́рой и Франком, а врачеватель поспешно покинул свой чертог. В глазах девушки горел огонь, те остатки, что не сошли вместе с ударом ножа в живот белокурой Сависти́н. Это была ненависть, что изжила из тела довлевший над мыслями страх. Королева смотрела на нее, на блеск золотых сплетений короны, кристаллов на ней, и не понимала, с чего начать разговор. Благо Гурдоба́н решил эту проблему, начав первым.

– Непростая ситуация, – сказал он, – когда ненависть так отчетливо читается в глазах многих. Я попрошу вас, мои друзья, сейчас забыть обо всем, что было, то были крайние меры, о которых присутствующие здесь раскаиваются. По воле богов наверняка всех народов, населяющих архипелаг, мы все живы. И останемся живы, только помирившись друг с другом.