– Как можно помириться с тем, кто хотел отнять твою жизнь? – спросила Сэл, выйдя чуть вперед, поближе к торговцу.

Она заглянула в ами́йские глаза, коснулась его руки, и он почувствовал всю тяжесть мучений, выпавших на ее долю.

– О, великий думает! – воскликнул он. – Столько боли.

– Мои методы были губительными и презренными, – обмолвилась Вессанэ́сс. – Мною двигало желание защитить свой народ и возвратить наш потусторонний мир.

Ее слова заставили всех затаиться и замолчать.

– Но более такого не повторится, – продолжала она. – Нам нужна корона, но мы найдем способ снять ее без смертельных последствий.

Сэл приблизилась к ней на расстояние вытянутой руки, так, чтобы она смогла разглядеть, что сделали с ней эти дни под Сестринскими Лунами. Истрепанный вид, ссадины, раны и зло в таких юных глазах.

– Вы правы, такого более не повторится, – ответила она королеве. – Теперь я в силах наказать обидчиков по заслугам. Наверняка вы уже слышали о светящейся сфере, уничтожающей все на своем пути. Вы породили эту силу, и эта сила может обернуться против вас.

Девушка блефовала, пытаясь запугать возможного врага: да, сила была, но вряд ли она ей управляла.

– Не нужно, – пресек угрозы Гурдоба́н, коснувшись ее плеча. – Все можно решить мирным путем.

А́ккертон и Бафферсэ́н стояли возле него, касаясь его плоти, и так мысли торговца перетекали в иноземцев. В разговор вступил Га́рпин, зачем-то напомнивший ами́йцу о Священном Союзе и положениях, закрепленных им.

– Многоуважаемый Гурдоба́н, – сказал он, – вы помните, что состоите в Священном Союзе с народами, соседствующими с вами?

Торговец озадачился его обращением. Кто-кто, а этот служивый пес никогда с ним не заговаривал.

– Так вот, – продолжил Э́бус. – по одному из таких положений ваш народ обязан выдать Са́лксу любого предателя и преступника против властвующего порядка. Вы уверены, что должно исполняете свой долг?

– Замолчите, Э́бус, – пресекла его речь королева. – Никто в должной мере на островах архипелага не соблюдает обещанное союзу. Сэ́йланж укрывал Сависти́н, а торговля с варварами, незаконная контрабанда, никто, никто. Да и речь не об этом, иноземцев нельзя назвать преступниками и предателями, они невольные участники наших действий.

– Как скажете, королева, – сказал недовольно Га́рпин, показательно покинув хижину тайку́.

«Похоже, я наживаю еще одного врага, – подумала Вессанэ́сс. – И этот враг с легкостью пустит стрелу в мою грудь».

– Это, конечно, не мое дело, – сказал Гурдоба́н. – Но вы уверены, что в безопасности?

Королева промолчала, перейдя к другой насущной проблеме.

– Больше никто вас не тронет на Са́лксе, – сказала она. – А вы, юная девушка Сэл, могли бы принимать участие в развитии нашего королевства, пока мы не найдем способ избавить вас от короны.

– По-моему, – ответила Сэл, – ваш подручный, что покинул это место, найдет его быстрее, чем вы.

– Не беспокойтесь за это, – продолжала королева. – Он никого не тронет, законы Са́лкса ему не позволят.

– А как же законы Железноликого Аферина, – вступила в разговор Фендо́ра. – Всем известно, как предки вашего верного ри́хта нарушали законы и карали неугодных.

– Ри́хт Э́бус, – ответила Вессанэ́сс, – давно отказался от любых притязаний на трон. Нарушив слово, он подпишет себе смертный приговор.

– Вот только кто будет его осуществлять? – добавила Фендо́ра.

– Мы говорим о многом, но не о том, что нужно, – сказал Гурдоба́н. – Меня волнует безопасность моих гостей, – он посмотрел на Фостера и Дженсена, одобрительно кивнувших ему.

– Я гарантирую эту безопасность, – ответила королева. – Вы должны, о дитя, – она посмотрела на Сэл, – помочь моему народу. Иначе вся наша жизнь не имеет смысла. Прибудьте на Са́лкс, проявите милость. Я вас не тороплю.

Посмотрев на торговца, застывшего в прикосновении чужеземных рук, она покинула хижину тайку́, выйдя на свежий воздух. Стражники ждали ее, не двинувшись с места, но Га́рпин уже был возле шлюпки. Теперь все было в руках юной девушки, ищущей всем сердцем ответы.

«Какое же это отвратительное занятие – выискивать в своих экскрементах маленькую золотистую брошь, – подумала Бирви́нгия, морщась от действий, исполненных мерзостью. – Великая кэ́ра! Во мне столько дерьма, что я могла бы удобрять целые поля».

Лучистое полуденное солнце, зависнув в зените, потоком ласкового тепла пало на ее широкую спину, покрытую серой мантией. За последние пять дней мук, ломоты в коленях и спине оно единственное было ее постоянным гостем, как надежда на спасение. Попасть в это место тьмы и холода свет мог лишь сквозь брешь небольшой пещеры, зияющую словно знаком молнии над головой. На то был особый час, когда луч проникал в подземное лоно меж просвета густых крон хвойных шулье́р, и он равнялся двенадцати.

Длиной в пять старушечьих ладоней, разрез манил взгляд краешком свободы, до которой пролегали поросшие зеленым мхом выступы, устремляя ввысь свой росистый покров. Иногда Бирви́нгии казалось, что это око шестипалого Бога взирает с тоской на ее мытарства. В ложбинах мохового каменного дна пещеры искрилась кристально чистая родниковая вода, приносящая в это место холод, кусающий босые пятки сильнее злющих псов.

Ополоснув брошь в студеной воде, плодотворица озадаченно взглянула на детали этой маленькой вещицы, которые, имея уйму свободного времени, смогла разглядеть. Смыкающиеся золотистые дуги, а внутри змея, опоясывающая меч, все выполнено довольно искусно и детально, украшено россыпью драгоценных камешков красного и изумрудного цветов. Подоспевшая головная боль напомнила об утраченной палманэ́е и семечке хвойной шулье́ры, помещенном глубоко в э́льту. Это место зудело, о, как оно зудело.

Она не раз, копошась в затылке, пыталась достать это маленькое семечко, но все попытки оказались тщетными, толстые старушечьи пальцы только изранили нежную зону. Из-за опасности такого соседства с этим надо было что-то делать. Семечко набухло и наверняка уже проросло. Старуха чувствовала это по нескончаемой жажде, по боли, проникающей в шею, но, черт возьми, никогда еще не была столь беспомощной.

Хвала ботанике Э́йферта, что она любила с детства, не зря за эти труды она казнила дряхлую Пэтси́рру, призывающую их жечь. На одной из пожелтевших страниц этой книги Ги́рвуд Э́йферт довольно подробно описал свойства аскийского мха: «Он токсичен и в больших количествах опасен для жизни». И это был тот самый шанс, который она видела в этой полутьме. Травить себя, но не для того, чтобы умереть, рассчитать дозы в попытках создать неблагоприятную среду для прожорливого семечка. Может быть, это поможет и умное растение, словно заноза под кожей, покинет дряхлую плоть.

Трясущейся рукой она положила пучок мха в рот и разжевала отвратительно горькое растение.

– Теперь я похожа на ами́йскую уму, – прошептала старуха, морщась от неудовольствия. – Армахи́л бы сейчас остро пошутил. Эх, как же я скучаю.

Ее кряхтение, на которое слетелись любопытные кривоклювые пташки, заполнило звуками темное пространство. Они щебетали над ее головой, будто похихикивая над ее никчемностью.

– Дотянулась бы до вас, – сказала Бирви́нгия, – точно бы съела.

Но главным сейчас был не голод, с которым она в силу своего статуса справлялась плохо, а та самая брошь в подушечках огрубевших пальцев.

– Носитель такой особенной вещи должен быть высокого статуса, – сделала вывод плодотворица, приметив особую огранку драгоценных камней. – Восемнадцать граней на каждом, таких мастеров больше не сыщешь, разве что на задворках провинций Бу́льто.

Да и змея, опоясывающая меч, была ей более чем знакома. Вот только на гербе потерянной Исса́ндрии, гербе Алитие́ры Острозубой, точно такая змея, замыкаясь кольцом, поедала свой хвост. Кровавое знамя с изображением золотой змеи много значило в те позабытые времена. А буквально оно означало только одно: властью была змеиная голова, хвостом – самый низший класс подданных. Так вот власть всегда кормилась за счет самых низших слоев общества. И к такому порядку все были готовы. Впрочем, завоевательница О́дрии и Ке́льпы была еще той гадиной, способной съесть в буквальном смысле даже собственного ребенка. Судьба уберегла ее от рабства, но за свою свободу она заплатила многими жизнями.