Балда стоял на холме, с которого открывался прекрасный пейзаж на широкую и спокойную извивающуюся вдали реку, на берегу которой стоял большой и красивый белый дом. Вокруг была одна сплошная зеленая трава, высокая, до колена, изгибающаяся и переливающаяся от порывов свежего ветра, небо было умеренно темным и свинцовым, почти белым ближе к горизонту. Балда спустился вниз и побежал к дому, побежал так, чтобы чувствовать каждый шаг, каждое соприкосновение с землей, каждое касание травы. Чувство было настолько настоящим, ветер так сильно бил в грудь, что все, казалось, происходило в реальности. Дом оказался дальше, чем ему представлялось с вершины холма, и, пока он бежал, начался дождь. Внезапный, резкий и косой дождь безжалостно хлестал своими упругими и длинными каплями, и небесная вода обволакивала все его тело. Реакция на удары и холод сразу же давала понять, где он чувствует свое тело, а где еще нет, и радость от этих наложенных пятнами ощущений наполняла его сердце.
Он замедлился перед домом и увидел, что дом был большим и просторным, и в нем не было дверей. Широкие и высокие арки-порталы проглядывались насквозь, и ветер без зазрения совести гулял по всему дому, в котором с трудом можно было выделить какую-либо комнату. Где-то в центре дома сидели на полу его знакомые волшебники и во что-то играли. Пол был жесткий, но при этом и упругий, словно устланный странным эластичным ковром без ворса, упасть на него было бы не больно. Пол, потолок и стены дома были белыми и чистыми. Балда никогда в своей жизни не видел ничего настолько белого, разве что обглоданные волками кости оленей. Тем не менее дом не вызывал таких неприятных ассоциаций.
Балда подошел к своим знакомцам и сел рядом с ними, сразу же намочив пол вокруг себя.
— Кажется, моя беготня в прошлый раз не прошла бесследно. Утром я проснулся с легкой болью в ногах, — поделился он своими достижениями.
— Представляю, что будет с твоими ногами на второй день! — ответил Вернер и бросил кости. Выпало две шестерки, и Вернер продвинул свои фишки на нужное количество ходов. Блаж с прищуром посмотрела на него, собрала кубики в кулак и выбросила две семерки. Кажется, таких цифр на кубиках быть не должно, подумал Балда.
— Ты первый начал! — ответила Блаж возмущенному Вернеру и сделала свои ходы. Вернер задумался, будто дальше игра перешла в интеллектуальное русло. Он взял кубики, потряс их и выкинул два идеальных бриллианта, внутри каждого из которых через непрекращающуюся игру света можно было различить переливающийся темный шар. Блаж взяла один их них в руки, поднесла к лицу и стала пристально разглядывать. Балда взял второй и тоже посмотрел ближе, и чем ближе он подносил бриллиант к глазу, тем явственней различал темную звездную ночь с мигающими и падающими звездами. Он вытянул руку, отдаляя камень, и тот вновь заиграл светом на всех своих гранях.
— Ладно, будем считать, что ты выиграл, — Блаж улыбнулась мужу и вставила бриллиант в появившееся у нее на пальце кольцо, а второй отобрала у Балды и выбросила куда-то за спину. Недолгий удаляющийся глухой стук камня сопровождал его, пока тот не выкатился за пределы дома и не исчез в траве. — Уникальные вещи должны быть в единственном экземпляре, иначе они утрачивают свою уникальность.
— А до моего появления вы играли по правилам? — спросил Балда.
— Мы всегда играем по правилам, вот только правила постоянно меняются! — объяснил ему Вернер. — И самое сложное, что можно сделать во сне, — это максимально точно воспроизвести реальность.
— Я было подумал, что ты выкинешь двух божьих коровок с восьмью точками на каждой, но ты решил победить по-другому, — Балда вступил в их маленькую игру.
— Ты разве не слышал, что сказала Блаж? Я выиграл, и для этого мне совсем не пришлось побеждать.
Здесь Балда понял, что не стоит тягаться с мудрецами в том, в чем ты не смыслишь, даже если это твое главное преимущество. Блаж обожгла его своим румянцем, и его одежда, и волосы сразу же высохли.
— Чтобы научиться жонглировать камнями, не обязательно знать, что такое камни, но обязательно знать, что такое жонглировать, — вбросила она свою замысловатую метафору.
— Все, теперь ты выиграла! — сказал Вернер. — Но давайте закончим с бессмысленной философией, у нас же не турнир по слабоумию, и не конкурс бессодержательных метафор. Вернемся к тренировкам.
Слова Вернера расслабили Балду и вернули начавшую улетучиваться уверенность в своих умственных способностях.
— Скажите, вы специально сделали такую погоду, чтобы я понял, насколько сильна связь моего разума с моим телом во сне? Это замечательно! Не представляю, как можно научиться такому самому, а если и задумываться над этим специально, то не представляю, как много должно уйти времени. Когда я спускался с холма, то чувствовал, как трава касается моих ног, как ветер препятствует моему движению и как дождь хлещет по моему телу и моему лицу своими каплями. Я даже чувствовал холод воды и то, как она стекает по моим щекам и моим ногам. Но я почти не чувствую связи со своими руками и со многими другими мышцами тоже.
Вернер и Блаж переглянулись и, скорее всего, перекинулись несколькими словами.
— Там снаружи идет дождь? — наконец спросил Вернер. Они с Блаж вперли свои глаза в ближайший арочный проход и убедились, что этот странный шум, который не прекращался все это время, действительно принадлежал дождю, высокой траве и ветру.
— Хм, интересная погодка! — удивилась Блаж. — Видимо, пасмурно и дождливо не только снаружи тебя, но и внутри тебя. Сейчас с тобой происходят не очень приятные события: твой дядя балансирует на грани жизни и смерти, твои друзья взволнованы и сильно переживают, плюс вы остановились на ночлег в диком лесу, вдали от дома, вдали от хороших людей, и, скорее всего, погода у вас там не самая лучшая.
— Все так и есть, — тихо произнес Балда. — Я только сейчас начал осознавать, что меня окружают люди, которые ничего не знают обо мне, и о которых я совсем ничего не знаю. Роджер на взводе больше, чем остальные; Кристоф еще не понял, что я уже не тот, которого он знал; Джоф даже не представляет, что со мной произошло — мы разминулись во времени; Хлоя же рада, что я вдруг вышел из этого состояния отупения и, кажется, смотрит на меня совсем не дружескими глазами.
— Что?! — возмутилась Блаж.
— Он хочет сказать, что Хлоя, возможно, уже влюблена в него, — пояснил ей Вернер.
Ревнивое возмущение одной и проницательность другого выглядели одинаково удивительными. Но они могли бы поменяться ролями, подумал Балда, если бы на его месте была какая-нибудь смазливая девчонка. Кажется, такое могло случиться с любой парой, запертой навечно в необитаемом мире.
— У вас при жизни были дети? — спросил Балда, не подумав, потому что такие вопросы в таких ситуациях только так и задаются. Но отменять вопрос уже было поздно. Блаж и Вернер не вздрогнули, не изменились в лицах, а значит, уже можно было не переживать.
— Разумеется, были. Все они успешно выросли, обучились и разъехались кто куда жить своей жизнью. Периодически присылали нам то детей, то внуков, то праправнуков в школу, — ответил Вернер. И Блаж вдруг заплакала.
— Рискованный вопрос ты задал. Он в любом случае закончился бы слезами. Я точно знаю, что все было хорошо, только вот не всегда помню лица своих детей, — она засмеялась через слезы. — Маги слишком долго живут. Есть в этом и свое преимущество, есть в этом и какое-то проклятие.
Вернер прикрыл глаза и замолчал, выжидая, пока хнычущая Блаж угомонится. Его внутренние часы были откалиброваны миллионами дней повторений. Он не упрекал Балду в его внезапном любопытстве, он просто реагировал на происходящее.
Вдруг одна из ближайших стен осыпалась, и за ней раздался плач громче того, что исходил от Блаж. В образовавшемся окне показалось чистое светлое солнце и прекрасный луг возле красивого дома, стоящего на фоне уходящего вдаль города. На лугу сидела прекрасная ясноглазая женщина с длинными белыми вьющимися волосами. На руках у нее лежал неугомонный крикливый малыш, а рядом вокруг нее бегала вприпрыжку маленькая девочка и спрашивала, почему малыш плачет. Она подбегала к нему и гладила его по еще совсем маленьким волосикам и целовала в лоб, приговаривая своим детским голосочком: «Не плачь, смотри, какое солнышко яркое!» Девочка посмотрела прямо в окно и закричала: «Папа, папа, скажи братику, чтобы он не плакал!» Этой женщиной была Блаж, такой помнил ее Вернер. Балда смотрел восторженными глазами на счастливую семью, которая когда-то, кажется, была и у него, только он свою почти что не помнил, не считая прекрасного лица своей мамы. Он обернулся на магов и застал Блаж в крепких объятиях Вернера, и улыбалась она так же, как и та светловолосая Блаж. Балда отвернулся, чтобы не мешать и не смущать магов, но окно опять стало стеной, и все вернулось в свое первоначальное состояние.
