Кристофу снилось его прошлое: академия магии, в которой слово академия не имело никакого смысла, друзья-одногодки, которые, как и он, чувствовали себя особенными только потому, что они не просто обладают магией, но и умеют ею пользоваться. Тогда им казалось, что их ждет великое будущее, и все они, так или иначе, приближают тот день, когда магический мир вновь возродится в своем древнем величии. Ему снилось, как они своей молодой компанией сидят за столом в таверне, показывают друг другу разные нехитрые трюки и привлекают внимание девушек, для которых обученные искусству магии волшебники были людьми из другого мира. Они все веселились и пили вино, танцевали и колдовали, делали девчонкам разные украшения из монет, обрабатывая их магическим огнем, садили их к себе на колени, обнимали за талии и щипали за разные нежные места. Они резали себе руки в кровь и тут же заживляли раны, показывая свою неуязвимость. Хоть это и были всего лишь незначительные царапины, но на публику это действовало гипнотически. Они играли в карты и в кости на магические секреты, которые каждый узнал на собственном опыте, а в итоге просто делились друг с другом своими маленькими магическими открытиями.
И сейчас Кристоф видел себя в этой компании со смазливой смеющейся девицей на своих коленях, а его друзья в веселом подпитии произносили невнятные заклинания и делали магические пассы руками. Они перебивали друг друга и чокались, и смеялись, только Кристофу было почему-то не весело. Он видел свое прошлое с высоты своего настоящего и уже не мог воспринимать его так, как воспринимал тогда, не мог веселиться так же, как раньше, мог только ностальгировать и улыбаться с тихой грустью. Прошлое нельзя купить, нельзя изменить и в него нельзя вернуться, разве что ненадолго, в своих снах. Но можно создать прошлое своим детям, создать им счастливую семью с любящими их мамой и папой, — оставалось только верить, что у него еще будет и такая семья. Мысли перескакивали от дружбы к любви, от старости к юности, что и раньше часто случалось с Кристофом. Только если обычно он радовался вместе со своими друзьями, понимая, как все они были наивны, то сейчас он был просто сторонним наблюдателем, смотрящим из тела того юного, самоуверенного и амбициозного, но такого глупого себя. Его взгляд скользнул влево, и он увидел за одним из столиков знакомое лицо. Девушка на его коленях наклонялась к подругам, поднимала кружку с элем или вином и все время перекрывала лицо этого человека, смотрящего прямо в душу Кристофа. Это был Роджер. Он сидел, как обычный завсегдатай, и потягивал дешевый эль. На нем была простая рубаха и штаны, его волосы были взлохмачены, руки грязны, а ноги босы, и только глаза его были чистыми и ясными, и такими выразительными и мудрыми, что их невозможно было спутать ни с какими другими.
Кристоф поднялся, пройдя сквозь девушку и сквозь стол и направился прямо к Роджеру. Столы и посетители, обслуга и музыканты, все проносились мимо него, но Роджер не стал ни на ноготь ближе. Он просто сидел за своим одиноким столиком со своей одинокой кружкой на том же самом расстоянии. Кристоф рванулся и побежал, побежал сквозь стену таверны, через уличный базар, сквозь дома и городские стены, пока не выбежал на одинокое голое поле, а Роджер все так же сидел напротив него все за тем же столом, все с той же кружкой. Кристоф повернул свой взгляд в сторону, но Роджер никуда не исчез, — его стол и его взгляд все время были перед глазами Кристофа. Он был как бельмо на глазу, которое никуда не исчезает, как ты ни крути головой, как ни моргай.
Кристоф остановился и сел там, где стоял. Впереди его друг монотонно подносил кружку ко рту и отпивал из нее, не разрывая визуального контакта с Кристофом. Этот сон олицетворял собой все события прошедшего дня. Нужно было связаться с Роджером во что бы то ни стало. Кристоф начал звать его, махать руками, кричать, но картина перед ним не менялась. Роджер не слышал — он просто повторял одно и то же действие. Кристоф вдруг понял, что раз он может говорить, то сможет и колдовать, и он не придумал ничего лучше, чем отправить в Роджера огненный шар, который просто пролетел насквозь. Кристоф поднимал камни и бросал их в Роджера, но и камни его не замечали. Он пытался поднять Роджера вверх, и тот поднимался, но только потому, что Кристоф поднимал свои глаза, а Роджер все также был прямо напротив них. Промучившись какое-то время, Кристоф понял самое главное и самое ужасное: вся его магия — фикция. Он чувствовал себя обезьяной, которая может взять в руки и камень, и палку, и даже бросить их в кого-нибудь, но она не сможет построить из камня дом, не сможет сложить из палок мост или даже просто разжечь огонь. Магия, разбросанная по миру, была ценным даром прошлого, но все, что могли с ней делать люди, называющие себя магами, это бросаться ей, как камнями. Да, Кристоф мог заживлять мелкие раны, но не смог бы пришить оторванную ногу — это было слишком сложная и тонкая работа.
Он забросил свое занятие и просто стал смотреть в глаза Роджеру. Он смотрел и пытался ответить на один приевшийся вопрос: кто этот человек? Откуда он пришел, и как он вообще может быть? Маг без магии — разве такое возможно? Этот человек просто не мог существовать! «Худшее, что может случиться с магом, — это остаться без магии!» — эта присказка ходила в его бытность учеником. Ужасная байка о том, что кого-то можно лишить магии и возможности ею пользоваться, была похожа на сказку. Можно было как-то отобрать магию у того, кто ее приобрел, но он мог приобрести ее снова. Отобрать магию у врожденного мага было немыслимо, но даже если предположить, что можно, то он все равно мог ее приобрести и продолжить ею пользоваться. Но можно ли сделать так, чтобы человек был несовместим с магией, не мог носить ее, не мог владеть ею, магия бы просто не замечала его или стекала с него как с гуся вода? Возможно! Но ведь управление магией — это не способность тела, это способность разума. Кристоф сел в медитативную позу и отбросил все мысли — остались только два чистых ясных взгляда.
Хлоя спала как сурок — долгий день на лошади без нормальных остановок утомил ее больше остальных. Если в тавернах с ней невозможно было тягаться, и никто не понимал, откуда у нее столько сил, то в скачках на долгой дистанции она давала всем возможность отыграться. Джоф в одиночку боролся со своим самым длинным кошмаром, и эта борьба поддерживала в нем магию больше, чем магия поддерживала его. Роджер уже давно спал без снов — сны всегда вызывают эмоции, а эмоции не дают заснуть, а значит, и не дают выспаться. К тому же сны Роджера всегда были о чем-то очень древнем и могли взбудоражить кого угодно, поэтому он старался их избегать.
«Худшее, что может случиться с магом, — это остаться без магии!» Что бы сказал Роджер на эту фразу? Скорей бы всего согласился с ней и даже посочувствовал бы тому магу, которого лишили магии только что, год, десять или даже сто лет тому назад, потому что последующие сотни лет, если у мага было столько времени, ему придется восстанавливать свой мир с нуля. Правда, у лишенного магии не было столько времени, его приходилось воровать, как и воровать саму магию. Но не так воровать, как можно украсть кошель с монетами, еду или одежду, а так, как можно украсть лошадь, чтобы проскакать на ней полдня и затем оставить. Даже не так — сесть на лошадь вместе с всадником и проскакать какое-то время незаметно для этого самого всадника, забраться в повозку к бродячим артистам и тайком переехать с ними в другой город. Воровать придется так, как никто еще не воровал, — воровать не саму магию, а возможность ею воспользоваться.
Кто ты, Роджер? Черный джинн пустыни!? Нелепое название из трех довольно обычных слов, которые, произнесенные вместе, внушали ужас не одному поколению магов нового мира. В последние столетия существования высшей школы магии о нем уже никто не помнил, он был лишь строчкой из учебника, безымянным примером мага-неудачника, которого лишили магии. Слухи об убийце магов лишь набирали свой неспешный ход, но никто не обращал на это особое внимание, потому что маги умирали и раньше, и от старости, и в войнах, и даже от нелепой случайности: на кухнях, в борделях, отравленные несвежими продуктами, не успевшие вылечиться, глупые, самовлюбленные и с невероятным самомнением, чуть меньшим, чем когда-то было у него. Магический вампир? На заре своего становления он лишь пытался отобрать магию у тех, кто ею обладал, но все было без толку. Он лишь вытягивал магическую энергию и распылял ее в пустоту, потому что она избегала его, она не желала иметь с ним ничего общего. Он выискивал слабых магов и истощал их до потери сознания, но даже так не мог отобрать их магию — она все равно оставалась их неотъемлемой частью. Он мог лишить их жизни и кого-то даже лишал, но не этого он хотел в своей безумной и черной мести. Он хотел превзойти эту проклятую школу, вернуться и показать всем, что нет никакого мира магии — есть только он, уникум, маг, не владеющий магией, который один может изменить весь этот мир.
