– Я думаю, мы должны войти в него сейчас, – сказала Милдред. – Планеты почти такие же яркие, как маленькие солнца, и я уверена, что вижу слабое свечение солнечной короны. Я вернусь, чтобы снова взглянуть на Землю и я разбужу профессора Берка, чтобы мы могли вместе увидеть пылающее солнце. Я полагаю, он будет ворчать, когда его разбудят, но я много раз слышала, как он говорил, что хотел бы быть там, где он мог бы увидеть корону, не дожидаясь затмения. Однако у меня нет надежды на то, что зрелище оправдает его ожидания. Он наверняка найдет в этом что-то неправильное.

В двадцати четырех тысячах милях в космосе не было ни дня, ни ночи. Призрачные сумерки, не похожие ни на какие, которые когда-либо видели земляне, заполнили воздушную дорожку – сумерки, в которых был легкий намек на зеленый цвет. Милдред впервые заметила странные сумерки несколько тысяч миль назад и обратила на это внимание Эрнеста, и он сказал ей, что она, вероятно, обнаружит причину этого, когда в следующий раз посмотрит в заднее обзорное окно.

Один взгляд через стекло разрешил загадку для Милдред.

– Эврика! – воскликнула она, ее голос ликовал в переговорной трубке. – Это земной свет, Эрнест. Наш мир теперь представляет собой огромный шар мерцающего зеленого цвета. Его сияние кажется фосфоресцирующим. Виден весь земной шар, но мне кажется, я вижу, как ночная тень начинает наползать на одну его сторону… восточную сторону, я хотела сказать, но я потеряла всякое чувство направления здесь, наверху. Если бы Земля не была покрыта льдом и водой, я уверена, что могла бы разглядеть рельефы континентов. Хотела бы я, чтобы ты это видел, Эрнест. Это прекраснее всего, о чем я когда-либо мечтала. Невероятно, что такое может быть.

– Что ж, это подтверждает популярную научную теорию о цвете планеты Земля, – ответил Эрнест. – Однако, лично я полагал, что ее цвет, если смотреть издалека, мог быть как синим, так и зеленым. Профессор Берк всегда настаивал на том, что Земля – желтая планета. Интересно, что он теперь скажет по этому поводу.

– Он уже сказал об этом, – засмеялась Милдред. – Я застала его смотрящим на Землю, когда пришла разбудить его, и его единственным замечанием было то, что он только что сделал поразительное открытие, что Земля, а не Луна, сделана из зеленого сыра.

– Да, и я все еще утверждаю, что он желтый, если смотреть с достаточного расстояния, – торжествующе прозвучал голос Берка. – Опровергни это, если сможешь. И я также утверждаю, что ваша прелестная Луна, вероятно, вскоре повернется вокруг своей оси, хотя я не думаю, что Эрнест упоминал об этом положении вещей.

Милдред продолжала смотреть на Землю, пока черная бахрома не перевалила через ее край и не закрыла четвертую часть планеты. Именно тогда она впервые увидела выпуклую Землю. Планета вращалась так быстро, что она могла видеть движение тени по ее поверхности. Она рассказала об этом Эрнесту, и юный лунарий предположил, что мир вращается чуть меньше чем за пять часов.

– И несомненно, волны покорили все, кроме самых высоких вершин, – добавил он. – Интересно, осталась ли там хоть искра жизни? Температура, должно быть, почти такая же низкая, как здесь, наверху. Будем надеяться, что все атопланы уже покинули планету. Некоторые из них могут быть всего в нескольких тысячах миль позади нас.

– Насколько холодно снаружи? – спросила Милдред.

– Около девяноста ниже нуля. Лопасти пропеллера покрыты двухдюймовым слоем льда. Несколько минут назад было сто градусов ниже нуля, и подъем температуры является доказательством того, что воздух становится намного плотнее. Наш корабль сейчас развивает беспрецедентную скорость в две тысячи триста миль в час, и я предполагаю, что это означает, что мы находимся рядом с внешней пустотой. Иди теперь посмотри на солнце, Милдред, и приведи с собой профессора.

Следующий час был для них кульминацией самой вечности, единственным часом, в который была втиснута вся красота и великолепие, сотканное из основы творения… Первозданная слава вселенной, сияющая в бесконечности эфира… Красота непостижимая, невыразимая… Красота такая изысканная, что вызывала болезненное ликование… Красота, которая подавляла, требуя тишины… Небесное великолепие, не предназначенное для глаз смертных… Великолепие, которое ослепляло, только чтобы дать новое зрение… Солнце в своих красных одеждах пламени, развевающихся на пятьсот тысяч миль в космосе… Качели Плеяд… Туманное сияние Ориона… Сатурн, окруженный кольцами и множеством лун… Голубая Венера, прекраснейшая дочь солнца… Красный Марс, большой, как кровавая луна… Сама огромная луна… И, наконец, тьма необъяснимого космоса.

Спустя много минут голос Эрнеста нарушил напряженную тишину.

– Жаль, что мы не сможем увидеть это великолепие с Луны, – сказал он. – Её недавно приобретенная атмосфера затмит звезды и скроет корону. Возможно, мы видим их настоящую славу в последний раз, потому что воздушный путь уже расширяется. И, кстати, нам лучше подготовиться к изменению гравитации. Мы почувствуем себя легкими, как птицы, когда попадем под влияние Луны.

Два часа спустя они были за узкой полосой, великолепная феерия небес исчезла позади них. Скорость их воздушного аппарата снизилась до тысячи семисот миль в час. Перед ними, менее чем в двадцати тысячах миль, лежали мистические горы Луны.

На Луне был полный дневной свет, но яркость неуклонно уступала место монохромному серому. Этот кажущийся парадокс, как объяснил Эрнест, был вызван тем, что заимствованный блеск Луны исчезал, когда в поле зрения появлялась ее естественная тусклость.

Горы были едва различимы в сером тумане, а кратеры полностью исчезли. Однако Эрнест не предвидел особой опасности на этот счет, поскольку воздушная дорожка теперь была шириной в несколько сотен миль, что позволяло вести самолет с большей широтой. Он знал, что кратер Реомюр и другие лунные пятна появятся снова, когда окажутся достаточно близко, чтобы их можно было различить без помощи ушедшего света.

Пока они изучали лунный полумрак, произошел еще один переход. Черный круг начал расползаться по огромному пепельному шару, превращая его в шар из черного дерева. Это была тень Земли. Они видели много затмений со времен Великой Перемены, но ни одно из них не было таким впечатляющим, таким причудливым, как это. Они наблюдали за этим до тех пор, пока Луна полностью не потемнела, а затем пока чернота не переместилась в космос, оставив Луну наедине с ее странной, бледной мрачностью.

Настал час, когда притяжение Луны оказалось сильнее, чем притяжение Земли. Физические последствия этого изменения были не столь заметны, как они ожидали. Впервые они осознали, что спускаются, а не поднимаются, когда находились примерно в девяти тысячах миль от места назначения, а Земля находилась примерно в сорока пяти тысячах миль над ними. Через некоторое время "Пионер" спускался широкими, но все время сужающимися кругами.

А затем, когда оставалось пройти всего три тысячи миль, они смогли увидеть горные хребты в рельефном виде, в то время как кратеры казались пробоинами от снарядов на каком-то древнем поле битвы на Земле. Луна теперь была цвета серого выветрившегося песчаника.

Они снижались до тех пор, пока самые темные части спутника не приобрели цвет сланца. Процесс скольжения усложнялся из-за слабого притяжения Луны, и Эрнесту приходилось большую часть времени поддерживать двигатели в рабочем состоянии. Вниз, пока они не оказались ниже уровня самых высоких вершин. Вниз, пока расщелины и кратеры не разверзлись прямо перед ними.

В облаке лунной пыли они приземлились на ровном участке примерно в миле от Реомюра.

Когда эпохальное путешествие закончилось, оставалась вероятность того, что оно было предпринято напрасно.

Высотомер "Пионера" сообщил им, что атмосфера Луны была такой же плотной, как та, которую они оставили на Земле, а термометр показал, что температура была на двадцать градусов выше нуля, но принесут ли долгие лунные ночи смертельный холод или нет, было вопросом, на который могла ответить только темнота.