Расчет Эрнеста относительно замедленной скорости самолета оказался абсолютно верным. Когда двигатели заработали на полную мощность, спидометр показывал около восемьсот миль в час.

Милдред наблюдала за исчезающей, уменьшающейся планетой до тех пор, пока оставался луч света. На расстоянии двух с половиной тысяч миль Земля была видна в своей естественной выпуклости и выглядела как огромный опал и сапфир. А полчаса спустя, в красном сиянии заката, она была подобна драгоценному камню в кольце Космоса, неописуемо прекрасному сплаву топаза и кровавика.

Затем наступила пурпурная ночь, и планета Земля погрузилась во тьму, если не считать слабо отраженного света Луны, который открывал ее в виде мерцающего зеленого и потускневшего золотого диска, чья колоссальная громада, похожая на тускло фосфоресцирующее море, подвешенное в космосе, почти полностью заполнила изображение ниже.

Пока Милдред упивалась красотой этой сцены, Эрнест окликнул ее.

– Перейди вперед и посмотри на звезды, – сказал он. – Ты не сможешь хорошо разглядеть их там, сзади.

Заглянув через его плечо, сквозь стеклянный колпак, девушка увидела панораму небесного великолепия, которая заворожила ее, удерживала в безмолвном экстазе. Прямо перед ней лежал огромный блестящий лик Луны, ее рябой лик был более ярким, чем она когда-либо видела невооруженным взглядом. И по обе стороны, и вверху, и внизу простиралась пустыня ослепительных точек света на стигийском фоне.

– Звезды! – воскликнула она наконец. – Я понятия не имела, что они будут такими блестящими. Я думала, что окружающий нас воздух приглушит их свет, как на Земле.

– И я тоже до недавнего времени так думал, – сказал Эрнест. – Разве ты не можешь догадаться, что означает их сияние?

– Не думаю, что смогу, – ответила она после минутного раздумья. – Пожалуйста, подскажи мне.

– Это означает, что мы находимся на небольшом расстоянии от космического эфира, что воздушный путь истончается ближе к центру, как если бы он проходил через сужающуюся воронку размером с Землю на одном конце и с Луну на другом. Конечно, самая узкая часть будет намного ближе к Луне, чем к Земле, потому что Луна – меньшее тело. Означает ли это, что воздух становится плотнее или разрежен по мере сужения, еще предстоит выяснить, но я полагаю, что он будет плотнее и что наша скорость будет увеличиваться, пока мы не пройдем горловину. Сейчас мы делаем восемьсот миль в час.

– А что, если мы вылетим из невидимого пути там, где он сужается? – с тревогой спросила Милдред.

– Это было бы концом нашего приключения. Наш корабль мог бы снова подняться в воздух, но было бы мало времени, чтобы выправить его, и он упал бы обратно на Землю, как отвес. Я боюсь, что такова будет судьба многих, кто придет после нас – тех, кто не будет знать, что блеск звезд предвещает грядущую опасность. Вот почему я направляю "Пионер" прямо в центр Луны.

– Когда профессор Берк сядет за руль?

– Как только он проснется. Я хочу быть за штурвалом, когда мы доберемся до опасной зоны, а пока я должен попытаться немного поспать. Я полагаю, он все еще спит.

– Он храпит. Он пропустил почти всю красоту, сказал, что знал, что там будут рекламные щиты, которые испортят пейзаж, если он захочет посмотреть.

Они возобновили созерцание звезд и размышления о Луне.

– Посмотри на Марс!– Милдред заплакала, увидев красную планету далеко в космосе. – Это похоже на саму маленькую луну!

– Да, и планеты будут казаться намного больше, когда мы приблизимся к стенам эфира. Это будет зрелище, которое взволнует даже профессора Берка, если он проснется вовремя.

– Я думаю, профессор – загадка даже для самого себя, – заметила Милдред. – Как можно спать в такое время? Я никогда не была такой бодрой, такой живой. Я чувствую, что не смогу заснуть, пока Луна не будет нашей. Я буду бодрствовать, по крайней мере, до следующей темноты.

– Через некоторое время будет не так темно, – напомнил Эрнест. – Ночь, которая окружает нас сейчас, вызвана тенью Земли, и скоро мы будем так далеко в космосе, что тень больше не будет пересекать наш путь, за исключением тех случаев, когда планета будет находится непосредственно между нами и Солнцем.

– И тогда мы увидим тень как при лунном затмении! – Милдред обрадовалась. – Наше путешествие настолько чудесно, что мне несколько жаль, что оно должно закончиться. Посмотрите на Орион там! Кажется, я почти могу сосчитать звезды в его конфигурации.

Они мчались дальше, гул моторов становился громче с каждым часом, говоря им, что воздух становится плотнее. И Милдред казалось, что песня моторов звучала так:

"Мы были первыми, кто ворвался в это тихое море".

Путешественники пролетели уже больше половины пути. Луна находилась всего в двадцати пяти тысячах миль от нас. Профессор Берк пробудился и бодрствовал достаточно долго и в течение восьми часов выполнял функции пилота, а затем продолжил свой сон. Милдред удалилась в свою каюту, чтобы поспать в первый раз с тех пор, как покинула Землю. Эрнест Шерард, уверенный, что они приближаются к точке наибольшей опасности, направил "Пионер" прямо на небольшой кратер Реомюр, центральную впадину на изрытой ямами поверхности спутника. Он должен был позвать Милдред, когда они приблизятся к самому узкому участку невидимой дороги, границы которой будут всего в нескольких милях, чтобы она могла увидеть звезды и планеты во всей их яркости и великолепие.

Профессор Берк не выказал никаких чувств, наблюдая за звездами из кабины пилота, но если бы он даже был вознесен на седьмое небо, он бы в этом не признался. Он рассматривал проявление эмоций, за исключением воинственного порыва, как проявление неустойчивости характера, точно так же, как он считал признаком умственной слабости полное согласие с кем-либо. Однако он признал, что панорама была запредельной красоты, но утверждал, что не видит в ней ничего выдающегося.

– Знаете, мы ожидали, что это будет выглядеть именно так, – сказал он Милдред. – Мы знаем причину, и было бы удивительно, если бы причина не привела к результату.

Когда Эрнест возобновил командование, самолет делал тысячу миль в час. В течение трех часов индикатор приближался к четырнадцати сотням. Именно тогда Эрнест окликнул Милдред.

– Мы приближаемся к решающему этапу, – сообщил он. – Воздух почти такой же плотный, как и раньше на Земле, и я полагаю, что в самом узком месте он будет еще плотнее, и в этом случае наш корабль превысит любую скорость, которую он когда-либо достигал.

– Как далеко мы от Луны?

– Едва ли больше двадцати четырех тысяч миль, еще через двадцать четыре часа наше путешествие должно закончиться, так как я полагаю, что остаток пути мы будем в среднем делать около тысячи миль в час. Вероятно, мы наберем в среднем две с половиной тысячи, когда окажемся в "горловине", и более тысячи в течение еще нескольких часов. И затем, когда воздух снова станет настолько разреженным, что наша скорость существенно уменьшится, мы, вероятно, достигнем точки, где притяжение Луны будет больше, чем притяжение Земли. Это потребует замедления нашего самолета, подобно торможению автомобиля при спуске с холма. Затем нам придется по спирали спускаться к Луне.

– Получается, что мы должны пройти тысячи миль по спирали, не так ли?

– Да, восемь или девять тысяч, я бы сказал. Я подсчитал, что мы будем так близко к Луне, когда произойдет изменение гравитации. Луна, мы должны помнить, тоже двигалась нам навстречу, хотя ее скорость значительно снизилась с тех пор, как мы покинули Землю. Тогда две сферы были разделены примерно пятьюдесятью восемью тысячами миль. Мы прошли не более двадцати девяти тысяч, но Луна, несмотря на свое замедление, продвинулась за это время примерно на пять тысяч. Это приближает нас к двадцати четырем тысячам миль, и примерно через час мы войдем в участок самого плотного воздуха.