— Жутковато… — бормочет Надин.

Вдалеке завыл пес, словно подтверждая: жутко. Шайль чувствует, как по коже разрядами скачет чувство опасности. Девушки-песчинки, окруженные пустыней: металлом, бетоном и тишиной.

Шайль поднимает взгляд, пытаясь отыскать тросы фуникулера. Но в небе чисто. Видимо, остановки остались позади. Чтобы попасть в О-2, девушкам нужно спуститься по кольцевой дороге в котлован. До случившегося дорогой пользовались только грузовики и государственные автомобили. Все пешеходы обычно перемещались фуникулерами.

С тех пор, как солнце тихо щелкнуло, Шайль держит револьвер наготове. Курок взведен, «Левиафан» привычно лежит в руке. Словно старый друг. Словно… лучший друг.

Шайль не знает, о чем говорить. Кажется, что слова на этом пути неуместны. Они только потревожат спокойную ночь, навлекут на них неприятности. Стоит скосить взгляд вправо — видны верхние этажи домов О-2. Окна там пусты, темны, безлюдны. Впереди дорога по-прежнему вьется, спускаясь в популярный район Освобождения. Слева — сплошная стена из бетона.

— Я вот подумала! А может, мы угоним один из грузовиков?

Шайль останавливается. Поворачивается к Надин. Недоуменно наклоняет голову к плечу:

— Умеешь водить многотонный кусок железа?

— Нет, но вряд ли это сложно! Да и… нам ведь просто съехать в О-2, — Надин пожимает плечами. — Если мы и дальше продолжим идти пешком, то только время потеряем.

— Гнаться за временем — не лучшая затея, — Шайль бросает взгляд на один из грузовиков. — А пытаться проехать на шумном транспорте…

— Ладно, поняла.

Шайль удовлетворяется и продолжает путь. Ставит револьвер на предохранитель и крутит на пальце, подбрасывает, прекрасно зная баланс оружия. Надин топает рядом, наблюдая за трюкачеством.

— Ты всегда ходишь с этой громадиной?

— Ты о чем?

— Про пистолет.

— Это револьвер.

— Да, и он большой. Разве удобно?

Пушка, сорвавшись с пальца Шайль, летит в Надин. Та испуганно вдыхает, умудряясь все же поймать «Левиафана». Неуклюже держит револьвер в руках, словно это кусачий щенок.

— Возьми нормально, — подсказывает Шайль. — Как держат оружие.

Девчонка хватается за рукоять, но продолжает держать второй рукой за ствол. Детектив с тяжелым вздохом заходит со спины и показывает, как правильно взять огнестрел. Сжимает Надин за руку и вытягивает ту в сторону, словно готовя к стрельбе.

— Смотри. Смотри в прицел внимательно.

— Смотрю… — шепчет Надин. — А не выстрелит?

— Нет. Просто смотри.

Волколюд послушно глядит. За мушкой виднеется стенка грузового кузова. Почему-то смотреть через целик приятно.

— Все, что ты видишь, по удару курка станет дыркой, — тихо говорит Шайль. — Достаточно всего лишь нажать на спуск, пережить отдачу и грохот. После этого и живое, и мертвое станет пустотой, оставшейся после пули.

Револьвер выскальзывает из руки Надин, возвращаясь к Шайль. Крутанув пушку на пальце, детектив возвращает «Левиафана» в кобуру.

— Какая разница, сколько весит оружие, если оно работает? — улыбается Шайль, объясняя простую истину. — Большое, маленькое… главное, что оружие убивает.

— То есть, убийство — это хорошо? — скептически спрашивает Надин.

— Ого. А ты считаешь как-то иначе?

— Конечно. Зачем убивать?

— Чтобы побеждать, — пожимает плечами Шайль. — Сколько бы цивилизация ни кичилась, в природе каждого существа инстинкт победы.

— Это в прошлом. Сейчас законы позволяют жить, не убивая.

— А-ага. Конечно.

Надин слышит сарказм и возмущается еще больше:

— Подожди! А где ты видела, чтобы хоть кого-то заставляли убивать?

— Ой, даже не знаю! Где же заставляют убивать? Наверное, на ледниках.

— Не приплетай сюда войну! — Надин начинает терять самообладание. — В городе где заставляют убивать?

Шайль усмехается.

— Почему надо заставлять? Всегда есть повод.

— Повод быть животным?

— Быть победителем. Иногда это самозащита, иногда — необходимость. Но жизнь не состоит только из страницы ежедневника и личных амбиций, — Шайль снова пожимает плечами, ведь недоумения слишком много. — Удивительно, что ты этого еще не поняла.

— Даже в Освобождении убийства…

— Мне плевать.

— Но ты сама говоришь, что…

— Пле-вать, — Шайль перебивает почти с издевкой. — Хоть сто законов напиши, жизнь остается жизнью.

— Именно! И в жизни достаточно иметь крышу над головой и еду. Больше ничего.

— Слушай, я вроде не говорила, что надо убивать каждый день. Но подумай сама: что остановит психопата? Что защитит от вспылившего здоровяка? Нудный монолог о цивилизованном Всемирье — или старая добрая пуля в лоб? По-моему, пуля.

— Я думала, что ты детективша, а не военная.

— Детектив, военный, — одергивает Шайль. — Не выдумывай новые слова, когда есть старые.

— Ты странная.

— Я нормальная. Быть детективом — значит защищать порядок. Его защищают и военные в том числе.

— Нет, военные воюют. Детективы расследуют. Полицейские охраняют и защищают. Это разные роли, — Надин разводит руками. — Или тогда уж каждый должен защищать порядок, можно так сказать.

— Ради всех боблинов, прекрати сушить мне голову, — просит Шайль.

Не заводись детектив. Спокойнее. Спроси лучше, сколько ей лет.

— Сколько тебе лет вообще?

— Семнадцать. Это имеет значение?

Видишь, Шайль? Просто молодая пацифистка. Хиппи. Даже одета соответствующе, если не смотреть на ножны с тесаком. Нет нужды горячиться.

— Теперь не имеет, — отмахивается детектив. — Просто заруби себе на носу, что убийства — такая же часть жизни, как и все остальное. А когда ты говоришь про детектива, то говори про него, а не про его половые принадлежности.

— Тебя раздражает, что ты девушка? Чувствуешь, что не дотягиваешь до коллег-мужчин? — Надин впивается в шанс подколоть, как клещ впивается в задницу потерявшего бдительность.

— Откуда ты это взяла? — Шайль чувствует знакомое напряжение.

Такое, которое возникает лишь при разговоре с дотошными существами, решившими во что бы то ни стало добиться своей правоты. В любом вопросе.

— Ну а почему ты не готова назваться детектившей?

— Потому что слово звучит просто отвратительно, и я достаточно хороший спец, чтобы не заострять внимание на своей вагине, — терпеливо поясняет Шайль. — А теперь предлагаю помолчать каждому о своем.

— Все-таки мне кажется, что ты не очень довольна.

— Чем?

Не психуй. Реагируй дипломатичнее.

— Тем, что люди могут судить о тебе предвзято.

— Слушай, — Шайль останавливается и упирается ладонью в грудь Надин. — Предвзятость — это нормально. Кто-то не любит меня, потому что я волколюд; кто-то не любит меня, потому что я женщина-детектив. Но это не мое дело, понимаешь? Я просто делаю то, что должна, так хорошо, как могу.

— Но разве ты не будешь делать что-то лучше, если вокруг все будут относиться так, как ты того заслуживаешь?

— Последнее, чего я хочу от Всемирья, это чтобы все ко мне относились как к детективше. Хватит. Это тупиковая тема.

— А слово «художница» тоже раздражает?

Ради Всемирья, только не художники…

— Нет.

— Почему же? Тоже ведь подчеркивается, что речь о девушке.

— Пусть подчеркивается хоть тремя косыми линиями. Я не художник.

— Ага, значит, ты и тут видишь несправедливость?

— Я не смотрю на мазню нищих придурков. Меня вообще не интересует искусство.

— Вообще-то некоторые художники очень богаты и умны.

— И это удивительно, учитывая, что они рискуют своей жизнью только во время пьянок.

Сомнительный довод. Опасности подстерегают художников не только в бутылке. Еще им довольно опасно оставаться в одной комнате с бритвами и любыми острыми предметами, могущими выразить страдания чуткой души.