Зельда качает головой.

— А почему на тебя не подействовал чай?

— Потому что я детектив, а не гребаная собака с улицы, — апатично отвечает Шайль. — Скажите, что было приятнее: смотреть на изувеченное тело вашего брата или наконец-то взломать сейф, до которого вы так хотели добраться?

— Думаю, и то, и другое достаточно приятно, — Зельда пожимает плечами.

Детектив поднимается, с тяжелым вздохом разминает поясницу.

— Вы быстро сдались.

— Это хорошо?

— Это скорее плевок мне в лицо. Вы думали, что по этому делу не проведут хотя бы минимальную проверку? Допрос соседей, отслеживание адресов, осмотр трупа и его имущества. В конце концов, личная почта убитого, которую вы не потрудились уничтожить. Вы халатно подошли к этому делу.

— Зато вы вправе собой гордиться, — Зельда поднимается. — Правда, что толку? Я заказала убийство, но главное было в сейфе.

— Я детектив, а не инспектор налоговой. Мне не нужно вести перечень имущества.

— Даже если это имущество напрямую может повлиять на жизни людей?

— Даже если так.

Шайль чувствует, как скука сковывает руки. Шайль надеялась, что это дело заставит поскрипеть мозгами, но все всплыло само собой. Примитивно и безвкусно. Даже в наркопритоне все обернулось интереснее.

— Эй, дружок-колобок! — кричит детектив. — Выходи-ка поболтать.

Дверь со скрипом открывается. Тяжелые шаги раздаются в коридоре. На кухню выходит не человек — ёрк. На волосатой морде почти вечная ёркская улыбка, в каждой лапе по здоровенному тесаку. Шайль морщится:

— Сложи оружие, и мы дружно поедем ко мне в участок.

— Заставь меня, собачка.

Тесаки приподнимаются, плечи напрягаются. Револьвер выскакивает из кобуры. Пуля выбивает крошево стены. Тесаки синхронно свистят.

Шайль чувствует движение Зельды за спиной. Выкручивается из-под удара ножа. Тесаки разрубают столешницу. Их движение гораздо быстрее прицельной стрельбы. Ёрк водоворотом закручивает оружие. Кухня слишком тесная.

Трехгранный клинок со свистом рассекает воздух. Бам-бам — револьвер отбивает курком ровный ритм. Шайль крутится, чудом проскальзывает за спину ёрку. Пинок ботинка почти неощутим — зато вот свистнувшее перед носом лезвие заставляет сердце замереть. Слишком быстро…

Шайль отскакивает дальше по коридору, отстреливаясь. Пули пробивают тело ёрка, а тот несется следом, не замирая ни на мгновение. Мясорубка в его руках заставляет вжиматься в стену. Это ловушка, но деваться некуда.

Револьвер выпускает последние пули. Одна из них роняет кровавую росу на стену, разрывая плечо в лохмотья. Ёрк ревет, замахиваясь здоровой рукой. Вторая висит. Это… шанс!

Детектив быстра. Трехгранный меч с достоинством принимает смерть, разламываясь надвое. Тесак уходит все ниже, ниже… и обломок меча с тупой силой вонзается в грудь ёрка.

Удар рукоятью револьвера в висок. Еще раз, еще. Здоровяк заваливается набок, но Шайль не может успокоиться, раскалывая его голову. Ревет, выплескивая боль из порезов в ругань и удары. Глаза заливает кровью из рассеченного лба, правый бок корежит воспоминание о лезвии тесака: снова и снова… Лишь когда глаза вываливаются из орбит ёрка, Шайль опускает дрожащую руку. На ватных ногах бредет по коридору обратно на кухню.

Зельда улыбается безумно, испуганно. Дрожа, бросается на Шайль, пытаясь попасть ножом в шею.

Захват. Хруст. Удар об пол. Девушка силой всех мышц швырнула Зельду через себя, сделав это с такой ненавистью, что локоть женщины не выдержал. Братоубийца вопит от боли. Дверь в дом с грохотом вылетает в коридор. Бобби замирает на пороге кухни:

— Стой!..

Полусапожек Шайль вминает каблук в лоб Зельды. Снова. Снова. Лишь когда кровь детектива застыла, из-за чего конечности замерли, девушка прекратила.

— Успокойся, псина, — шипит Бобби, силой магии контролируя разъяренную волколюдку. — Хватит! Успокоилась?

— Успокоилась, — сипит Шайль.

Кровь потекла по венам и из ран. Захват магии сошел на нет. Девушка с отвращением передернула плечами. Сплюнула. Утерла глаза.

— Проклятые люди.

— Давай без расизма, мы здесь по работе, — просит Бобби, опускаясь на колени рядом с постанывающей Зельдой.

— Еще раз услышу это проклятое слово — вломлю кому-то в челюсть, — бормочет Шайль, уходя прочь из кухни, в коридор. И кричит через плечо: — Вытаскивай эту шалаву на улицу! Ей скоро в тюрягу, скотине гребаной.

— Стой! А ты доказательства имеешь?

— Она сама призналась, а меня чуть на бифштексы не порубили. Как думаешь, достаточно для того, чтобы закрыть дело? — недовольно спрашивает детектив. — Кончай трепаться, овцеед. Мне нужна проклятая первая помощь. Я сейчас кровью истеку.

— Могу помочь с вытекающим, — Бобби позволяет себе хохотнуть. — Пахнет вкусно.

Шайль заскрипела клыками и вышла в подъезд, игнорируя перепуганные взгляды соседей, взбудораженных стрельбой и грохотом. Детектив устала говорить. Лучше перезарядить револьвер. Вдруг пригодится…

Ей было больно. О да. Ужасно больно. Шайль терпела весь день, заполняя отчеты и объясняя случившееся Зойду. Толку от бинтов большого не было, приходилось терпеть.

И теперь девушка наконец-то дома. Ковыляет, хромая на подрезанную ногу. Доходит до кухонного стола, одна из ножек которого была малость короче других. Кидает сверток плотной бумаги на столешницу.

— Ужин подан, — бурчит, доставая из кармана пачку сигарет.

Весь день она не могла найти свободное время, чтобы покурить. И теперь настало время совершить это. Плевать, что пачка сильно помятая, а сигареты внутри надорвались и просыпали табак. Хоть одна уцелела ведь?

— Мать твою, — Шайль с раздражением кривится.

Ни одной целой. Придется курить то, что еще можно курить. Достав огрызок подлиннее, пристраивает фильтр на губах. Зато зажигалка все еще работает.

Шумно затянувшись, жадным движением дергает за один из концов нитки, развязывая бантовый узел на свертке. Разворачивает бумагу, шуршащую и трещащую под безжалостными пальцами.

Кусок сырого мяса, вымоченного в солинаде. Пахнет не только плотью, но и специями. Шайль чувствует, как слюна заполняет рот. Шайль наклоняется. Шайль с наслаждением вдыхает запах. Так сильно, будто пытается всосать еду носом.

— Великолепно… — восхищенно шепчет, не решаясь приступить к трапезе.

Тело болит, желудок возмущенно урчит, сознание слабеет, уступая животной натуре. Но Шайль не торопится. Подобное удовольствие можно позволить себе лишь раз в день. Большее получить за талон не получится.

Волколюды опаснейшие хищники на все шесть миров. Некогда свободные, теперь же — связанные законами Мирового совета. Питание мясом контролируют, не давая раскормиться. Устраивает ли это прирожденных охотников? Вряд ли. Но таковы законы чужого мира. Приходится соответствовать запросам цивилизации.

Шайль доводит себя до исступления. Нервно докуривает, не отрывая жадного взгляда от куска плоти. Втыкает окурок прямо в стол, оставляя на столешнице новый черный шрам. Касается мяса. Гладкого, сочного… Сжимает его, проталкивая пальцы вглубь волокон. Поднимает, откидывая прочь бумагу. Вгрызается, размазывая по лицу солинад и запах мяса. Жадно грызет. Рвет мясо клыками. Рычит. Чувствует, как зверь внутри обретает силу. Почти не жует, глотая прямо так. Куски мяса проскальзывают в желудок, оседая там приятной тяжестью. Это отодвигает на второй план все остальное: жажду, боль ран, усталость и плохое настроение. Все теряет значение, есть лишь волколюд и мясо. Сырое, вкусное мясо.

Шайль приходит в себя лишь когда язык начинает скользить по пальцам, слизывая остатки запаха. Моргает, уставившись на обнищавший стол. Вздыхает. Ее плечи поникают, взгляд теряет искру. Брови хмурятся. И настроение портится еще сильнее, чем до этого.