— До завтра.

Детектив закрывает дверь с таким усилием, что за спиной раздается грохот и дребезжание. Довольна ли? Нет. Вообще нет. Она придумала хороший план, но не собиралась в нем участвовать в роли пешки, которую отправляют в огонь и даже дальше. Хотя какой еще результат может быть после фразы «Я спасу этот город»? Спасение — дело нелегкое и, зачастую, неблагодарное.

Так что Шайль не собирается останавливаться. Злится, ругается, но продолжает идти по коридору, пытаясь вспомнить дорогу в общий зал. Нужно найти курево и отоспаться. До завтра боль ослабнет достаточно, чтобы больше не притрагиваться к «Нитро».

Осталось только придумать отмазку для придурка, охраняющего вход. Где сейчас можно найти патроны к винтовке?..

Девушка спотыкается о ступеньки, едва поднимая уставшие ноги. В ее глазах мир преображается. Черное становится настоящим мраком, белое — ослепительным светом. Уличные фонари — высоченные твари, склоняющие свои лица к Шайль. И теперь, в убежище подъезда, девушка вздыхает с легким облегчением.

Впрочем, не полным. «Нитро» давно усвоился, и все равно Шайль до сих пор чувствует, как в животе бурлит обезболивающее. Едкими потеками сползает по желудку, разъедая стенки. Но проблеваться не получится. Это точно ясно.

Пролет за пролетом. Шайль пыталась отогнать от себя мысль о бесконечности подъема. Постоянно повторяла: «Но ступеньки кончатся». Да, детектив, они не вечны. Ничто не вечно. Даже дробовик в твоей руке.

— Шайль?.. — тихо зовут сверху.

Девушка останавливается. Пошатывается. Смотрит во мрак. Щурится, но не может сфокусировать взгляд. Почему так тяжело? «Нитро» почти рассосался, уже чувствуется боль в разбитом носу и ранах.

— Шайль, — отзывается детектив, удивляясь звуку собственного голоса.

— Это ты…

Натужный кашель сверху дает понять, что ничего хорошего не происходит. Шайль опускает взгляд, голова склоняется, почти упираясь подбородком в грудь. Перед глазами — ярко-красные кроссовки. Шаг за шагом по ступенькам, постепенно…

Подошва опускается в лужу рвоты. Кровавой рвоты. Осознать это удается не сразу: в полумраке кажется, что это нефть, и только запах помогает определить содержимое лужи. Шайль почему-то становится смешно. Она поднимает взгляд и видит протянутую к ней руку. На одном из пальцев кольцо. Знакомое. Печатка с короной. Серебро. Джуд. Это он.

— Привет, — Шайль проходит мимо лежащего на полу, останавливается только перед дверью в квартиру.

— Я все просрал.

Джуд едва говорит за ее спиной. Барахтается в блевоте, перебирая руками. Бедный-бедный рокер, его лицо совсем изменилось. Шайль не поворачивается, упорно продолжая возиться с ключом и дверным замком. Чувствует на щиколотке прикосновение холодной кожи. Мокрой. Липкой. Позади раздается хрип, он поднимается все выше, пока не замирает у самого плеча. Джуд стоит, покачиваясь.

— Шайль…

Его голос тоже поменялся. Пальцы касаются локтя девушки. Отросшие ногти впиваются в плотную ткань куртки.

— Ну что? — Шайль опускает руку с ключом и поворачивается.

На лице Джуда шерсть. Челюсть деформирована, по клыкам стекает рвота, кровь и слюна. Из горла поднимается неясный рокот.

— Шайль, прости меня…

Джуд наваливается на девушку, утыкаясь мордой в грудь. От него разит. Искривленные болезнью руки обнимают, забираются под футболку, пальцы скользят по коже холодными слизнями.

— Я так хочу тебя, Шайль, прости меня… — неразборчиво мычит Джуд. — Обними меня. Я замерз.

Девушка стоит, не в силах пошевелиться. Чувствует тяжелую пульсацию в голове. Джуд жмется, хрипло дышит, пытается приластиться, извиняется за что-то.

— Я вернулся, Шайль.

Почему болезнь не убила его?

— Я соскучился по тебе.

Обломанные ногти впиваются в кожу, оставляя горящие борозды. Джуд снова и снова повторяет имя. Его останавливает только удар колена, отталкивающий и болезненный. Парень даже не вскрикнул, только сипит, опираясь на стенку спиной. Вздрагивает, выпуская струйку рвоты. Делает неловкий шаг вперед, пытается что-то сказать. Его останавливает ствол дробовика.

— Стоять, — шепчет Шайль.

Выстрел.

На ее глазах Джуд разделяется на десятки осколков, падающих на пол. Звон стекла эхом скачет в голове девушки. Внутренности скручиваются змеями, подползают к ярко-красным кроссовкам. Шайль вновь вжимает спусковой крючок. Неохотный грохот разбрызгивает кровь. Джуд смеется, поднимается с пола. Даже когда еще одна порция дроби разваливает череп на куски, оставляя уши болтаться на лоскутах кожи, парень все равно смеется. Шайль стреляет, оттягивает цевье, снова стреляет, но с каждым выстрелом делает только хуже. Джуд хрипит, хватается за ствол дробовика, утягивая девушку к себе.

— Шайль!..

Его холодная кровь заливает глаза, уши, рот и нос. Обволакивает мозг, вонзается в него иглами, раскурочивает череп изнутри, заставляя кричать от боли и ужаса. Но легкие не способны вытолкнуть ни одну крупицу воздуха. Словно губки, смятые в кулаке, легкие пусты.

Дробовик тоже пуст. Сколько бы Шайль ни давила на спуск, порох больше не взрывался. Рука тянется к револьверу, пальцы с хрустом ломаются, пытаясь выдрать его из кобуры несмотря на чужую хватку. Джуд вгрызается в плечо детектива, вырывает шмат мяса, за которым тянутся кожа и жилы. Шайль чувствует падение на пол, чувствует, как ее внутренности разрывают жадными пальцами.

— Помогите… — шепчет, удивляясь тому, что все же способна говорить.

Хруст костей, треск кожи. Смерть пахнет отвратительно. Смерть разрывает ноздри своей вонью, разламывает голову надвое. Шайль чувствует прикосновение к мозгам. Их готовятся вырвать, сожрать по кусочку… Это все еще Джуд? Да, это он. Израненный, пожирающий плоть Джуд. Он делает то, что с радостью делала бы Шайль. Он берет пример.

— Нет, отпусти, — хрипло стонет девушка. — Отвали от меня…

Жизнь уходит. Кусочек за кусочком. До тех пор, пока ее не отнимают целиком.

***

Двое стоят над телом. Боблин и человек. Низкий и высокий.

— Да, она мертва, — констатирует человек.

Поправляет ворот куртки, затем — и пышную гриву кучерявых волос.

— В чем причина? — боблин держит блокнот, который нуждается в заполнении.

— Скорее всего сердечный приступ. Внешних ран нет.

— А удушье?

— Ничего.

— Хм. Волколюд, умерший от сердечного приступа?.. Нас засмеют, — боблин скептически приподнимает бровь, постукивая ручкой по бумаге. — Может, есть хоть что-то, что сгодится как улика в преступлении?

— Кузнецов, успокойтесь. Сердечный приступ может случиться от чего угодно, — человек загибает пальцы, позвякивая кольцами. — Переедание, передозировка, стресс… в конце концов, она могла просто умереть, такое бывает.

— Бредите. «Просто» умирают мухи. Здесь наверняка есть что-то еще, — боблин опускает блокнот и сам подходит к покойнице. Наклоняется, осматривает. Задумчиво чешет подбородок кончиком ручки. — Похоже, что ее убили магией.

— Магией?

— Да. Вмешались в сознание, создали иллюзию ее смерти. Стресс от воображаемой смерти спровоцировал смерть реальную. Это просто. Вот только зачем ее убили?..

— Кузнецов, хватит теории строить. Просто записываем мертвое тело, пакуем и увозим. Магия, не магия… плевать, работы другой еще полно.

— Подождите, Мэйсер. Я думаю… — боблин Кузнецов возбужденно начинает писать в блокнот. — Если мы проникнем в астральный мир, сможем расследовать магические потоки, вызвавшие смерть в реальности.

Мэйсер обреченно закуривает сигарету.

— Что, прямо на месте преступления? — неодобрительно косится боблин. — Постыдитесь, коллега.