— Да пофик, мертвецам не воняет. Вы вообще собрались в «астрал» какой-то нырять. Это похуже любой сигареты, — человек с тоской смотрит на низкорослого коллегу, продолжающего выводить теоретический порядок действий на бумаге.

Кузнецов все пишет и пишет, мысль за мыслью:

— Я уверен, что это дело можно распутать!

— Хер себе распутай, урод. Дай умереть спокойно, — рычит Шайль, приподнимаясь на локте.

Трясет головой. Моргает. Вокруг — никого. Самочувствие терпимо паршивое. Бутылка «Нитро» выпала из кармана и откатилась под стенку. Дробовик лежит рядом. Запаха пороха нет. Как и Джуда.

«Галлюцинация?.. — Шайль тяжело вздыхает, прикладывая ладонь ко лбу. — Или просто вырубилась перед самим домом? А там и сны…»

В любом случае пора подниматься. Нужно привести себя в порядок. Собраться с мыслями.

Стоит Шайль встать на ноги, как постреливающая боль в ранах подсказывает: эффект кончился. Но впереди ждут душ и кровать. Нахрен «Нитро». Не время жалеть себя.

Подобрав дробовик, девушка зажимает его под мышкой. Спустя несколько вдохов — щелчок дверного замка. Почти пустая бутылка обезболивающего остается снаружи.

Шайль редко когда так радовалась коридору своей дешевой квартиры. Дверь запирается, позволяя вздохнуть с облегчением. Звук тяжелого выдоха сливается с тихим шлепком. Девушка чувствует странный укол в груди. Опускает взгляд. На футболке распустился цветок… нет… это оперение транквилизаторного дротика?

— Ёркская мать…

Ноги больше не держат детектива. Колени сгибаются словно по команде. Удар об пол почти не ощущается. Мысли замирают.

***

Приходить в себя после второй отключки за полночи — то еще приключение. Шайль уже не уверена, что именно она чувствует.

— Вам не кажется, что синие кишки у янгелов — та еще банальщина? В конце концов, почему именно синие? — Кузнецов восседает на кухонном столе, словно это стул.

Впрочем, так он хотя бы чуточку выше Мэйсера, который сидел на стуле, покуривая сигарету.

— Ну да, банальщина, — кивает следователь, стряхивая пепел с сигареты.

Кольца сделали «дзынь-дзынь», ударившись друг о друга.

— В данном случае синие кишки — банальщина, а любой другой неестественный цвет — натуга, прямо максимальная, чтобы уйти от банальщины, — размышляет Мэйсер. — Выбирай я цвет, не выбрал бы вовсе. Зачем он нужен? Что нам дает цвет внутренностей?

— Ну да! — активно кивает боблин Кузнецов. — Я бы метафорично сделал. Либо без цвета, как вы сказали, потому что янгелы нейтральны. Либо белый, потому что чисты и девственны. Либо черный, если бы янгелы в нашей истории творили зло.

— Ха-ха! — Мэйсер вежливо смеется, хотя за интонацией скрывается искренность. — Вот это вы метафорист.

— Люблю такое, да, — кивает коротышка.

— Да пошли вы все, — тихо стонет Шайль. — Зануды.

Как бы ни старалась, девушка не могла разглядеть лиц говоривших. И не потому что на кухне темно. Возможно, у Мэйсера и Кузнецова просто нет лиц? Только очертания оных? Кольца ведь видит. И расы определила легко.

Два следователя замолкают, глядя в сторону Шайль. А та отчаянно пытается что-то поделать с веревкой, которой ее примотали к стулу. Возможно, поэтому боблин сидел на столе… Хотя, проклятье, это всего лишь глюки после «Нитро».

Свет на кухне включается, резанув по глазам. Кузнецов и его друг пропадают.

— Ты уже очнулась? Шустро. Похоже, что твой микродозинг действительно помогает, — Гириом горько усмехается, подтягивая стул и усаживаясь напротив Шайль.

Девушка удивленно глядит на волколюда. «Почему?», «Зачем?» — эти вопросы пока что без ответа. Потому недоумевающее качание головы вполне искреннее.

— Удивлена? Я тоже был, — волколюд берет со стола пачку сигарет и закуривает. — Особенно когда пропал один парень.

— Какой парень?.. — Шайль хмурится, чувствуя, как внутри неприятно разливается предчувствие. — Гириом, если ты решил устроить волнующую прелюдию для бурного секса, то получилось. Пора переходить к делу.

Так, о чем мы? А, да. Черная вдова Шайль. Возможно, Гириом что-то знает об этом. Потому что секс редко начинают с транквилизаторного дротика. Хотя…

— Мой друг. Его звали Жорж. Для меня — Жожи. Для тебя тоже, думаю, — Гириом затягивается, поднимает лицо к потолку, небольшими порциями выпуская дым.

Его нога подрагивает. Колено беспокойно поднимается вверх-вниз. Это невротическое движение приковывает к себе внимание Шайль. Гириом взбудоражен.

— Раз ты молчишь, я продолжу. Вдруг забыла. Год назад Жожи сказал, что познакомился с некой «Шайль», — парень растягивает имя, словно пробуя его на вкус. — Пару недель носился с рассказами об этой девке. Все уши мне прожужжал тем, какая она необычная. Но деталей я не спрашивал, только и слушал: красивая, умная, сильная… Банальные бредни влюбленного человека. Жожи человеком был, ага.

Колено замирает. Взгляд Гириома опускается на Шайль.

— В какой-то из дней его нашли в О-3 с разодранной глоткой и поеденным брюхом, — парень усмехается. — Подумать только, моего дружка кто-то сожрал.

— Ага. И что? — невинно интересуется Шайль, ерзая в веревках.

Привязал на славу. Засранец.

— И то. Я вдруг подумал: а кто бы это мог быть? Попытался найти его подружку Шайль, но долго не получалось. Словно во всем городе не было никого с таким именем. Как бы я ни дергал знакомых…

— Давай короче, Гириом. У меня был сложный день, и я хочу поспать.

— Ладно. Если короче — я наткнулся на тебя, Шайль. В голове все сложилось: ты безмордая, значит, необычная. Ты детектив, значит, и умная, и харизматичная, и сильная. А еще ты волколюд. Который любит мясо.

— Угу. Да, — девушка устало кивает несколько раз, подтверждая логичность выводов.

— Я долго за тобой наблюдал, ожидая, когда же ты выдашь себя, — Гириом тушит окурок о столешницу. — Но ты словно залегла на дно. Решила ненадолго подвязать, чтобы тебя не раскрыли? Я терпеливый. Дождался удачного стечения обстоятельств и сблизился с тобой. Во время секса ты меня укусила. А это…

Да, Гириом, ты совершенно прав. Расхожее мнение о том, что среди девушек-волколюдов есть особи, которые тяготеют к пожиранию своих партнеров. Таким образом самки становятся сильнее и удовлетворяют свою жажду выразить любовь, поражающую их настолько глубоко, что лишь акт каннибализма способен передать бурные чувства. Скорее всего, на десять тысяч волколюдок найдется одна такая, что испытывает страсть к поеданию плоти сородичей. Генетический брак по мнению многих — исключительная особенность на взгляд некоторых. Ни одну из сторон осуждать нельзя: девушки с синдромом богомола одновременно и притягательные, и отталкивающие.

— А еще, — продолжает Гириом, — я узнал, что тебя некоторые на работе называют «черной вдовой». Люди так называют тех…

— Я знаю, — сухо отвечает Шайль. — Это все?

— Да. Это все.

— И что теперь?

— Я тебя убью. Тем более, время подходящее. Тебя уволили, в Освобождении творится хрен знает что…

— … и ты давно не ел, — заканчивает Шайль, безразлично глядя на Гириома.

Колено, недавно вновь начавшее подергиваться, замирает. Волколюд в целом каменеет. Он понимает, что жажда невыносима. Но не решается признать это даже перед самим собой.

Поедать сородичей — стандартная практика в мире зверолюдов. Стандартная, но в рамках поединка. Между самцами. Нет ни одной стаи, которая разрешала бы самцу поедать самку. Это просто-напросто бессмысленно и жестоко.

— Вроде того, — наконец кивает Гириом. — Но я готов выслушать твои последние слова.

— Последние — перед чем? — хмыкает Шайль.

Легкое движение рук, и веревка соскальзывает на пол. Девушка свободна настолько, насколько позволяет сидящий перед ней парень. Гириом тянется к поясу, на котором висит пистолет с заряженным дротиком.