— Неужели только риск заслуживает оплаты? А как же интеллектуальный труд?

— Вау, кто-то умеет думать головой! Я ему обязательно похлопаю, если к концу жизни останусь при руках.

Скорее всего останешься. Не переживай, детектив.

— Ты очень странно видишь жизнь. Как будто все происходящее — война.

— Потому что жизнь — и есть война. Надо быть наготове.

— А чего ты тогда в Освобождении, а не на фронте?

— Зачем мне на фронт? Кто будет защищать задницы местных пацифистов вместо меня?

Ну что за вопрос? Мамочка, например.

— Разве их надо будет защищать, если все милитаристы пойдут на войну?

— Конечно надо будет. Вы ж все равно найдете, кого добесить, чтобы получить по башке. Пацифисты неисправимы.

— Это угроза?

Еще какая.

— Скрытая. Считай, что еще повезло. Другого я бы стукнула сразу.

— Ладно. То есть, ты баба с яйцами, которая считает, что в мире есть только война и нужно бить каждого несогласного. Странное мировоззрение, как для детективши.

Шайль пожимает плечами и закуривает.

— Странно думать о какой-то херьне в семнадцать лет. А быть гражданином с активной силовой позицией — не странно.

— А тебе-то сколько? Ну? Лет тридцать, что ли?

— Ха-ха-ха! Нет, всего лишь двадцать один.

— Что должно случиться за четыре года, чтобы девушка начала носить мужскую одежду и считать, что убийства необходимы?

А почему ты думаешь, что в жизни Шайль когда-то было по-другому?

— Ничего не должно случиться. Я просто волколюд, — Шайль косится на довольно женственный наряд спутницы. — А ты, судя по всему, изнежившаяся милка, которой никогда не ломали руку просто ради веселья.

— Тебе ломали руку ради веселья?

— Нет. Это я ломала.

Надин замолкает, и Шайль с облегчением выдыхает дым. Скоро они спустятся в О-2. Нужно настроиться.

***

В одном месте на дороге образовался затор: кто-то столкнул грузовики друг с другом, перекрыв проезд. Остался лишь небольшой проход между задней стенкой кузова и высоким отбойником.

Шайль вынимает револьвер, идет первой. «Левиафан» дружелюбно смотрит вперед. Стоило девушке высунуться — как ее встретило несколько стволов. Небольшой калибр, четырехзарядные винтовки «Шпала» с продольно-скользящим затвором. По сути, это братья той винтовки, которая встречала Шайль у входа к «ВолкоЛЮДАМ». Вот только перед ней сейчас явно не собрание пацифистов.

— Оп-па, какая красавица к нам катится, — широко ухмыльнулась девчонка, не отнимая щеки от приклада. — Чё хорошего расскажешь?

Три девки, два парня. Внешность стандартная — черные волосы, клыкастая ухмылка, блестящие глаза. Сытые. Одеты вразнобой, но на плечах одинаковые красные ленты.

Шайль как ни в чем не бывало сует револьвер в кобуру.

— Вы еще тут, хорошо, — кивает, оборачивается к проходу. — Эй, долго ждать? Дав-вай сюда!

Свора растерялась. Но не стоявшая впереди всех девка.

— А я тя знаю?.. — спрашивает, отшагивая ближе к остову грузовика.

Небольшой огонек, разведенный прямо так, на дороге, продолжает дрожать в окружении волколюдов. Его свет легко теряется в огнях фонарей.

— Конечно не знаешь! — удивляется Шайль. — Я только из О-3.

— И чё?

Надин выбирается из прохода и замирает, глядя на направленое оружие. Две «Шпалы» по-прежнему смотрят на незваных гостей. Владелец третьей винтовки расслабился: дальше чай распивает.

— Короче, — Шайль развязно кладет руки на плечи перепуганной Надин и выводит перед собой. — Вот эта сестрица очень просилась куда-то поближе к движу. Она вообще сопливая, хочет заматереть.

— Погодь… — девка мотает головой, чуть опустив «Шпалу». — Я ж г-рила, что нам никто не нужен, мне четверых хватает. Чё за будняк?

«Значит, здесь все, кто есть на посту», — мелькает в голове Шайль.

— Да хрен знает. Сказали идти сюда. Мол, на дороге есть классная чувиха, которая любого натаскает так, что больше не захочется.

— Ёпт, да нах мне кого «таскать»?

Винтовка окончательно опускается, а девка начинает злиться. Хмурится, взмахивает рукой.

— Здесь чё, ясельки?

— Видимо, — улыбается Шайль, толкая Надин в спину. — Представься, чё стоишь?

Семнадцатилетка слишком напугана даже для ходьбы, из-за чего почти спотыкается; про разговор вообще нечего и думать.

— Я… э-э… — нервно сглатывает, боязненно оглядывая собравшихся у костра.

— Ясно, лядь. О-ху-и-тель-но, — обессиленно комментирует девка, упирая ладонь в пояс. — Да как ты вообще родилась, если ссыкуха такая? Назовись! Имя же свое знаешь?

Перепуганная Надин кивает, еще больше робея под смешками волколюдов. Открывает рот, собираясь с духом для внятного ответа:

— На…

Звук имени тонет в грохоте. Девка, опустившая «Шпалу», рухнула на землю. Надин завизжала. Почувствовала, как ее шею взяли в захват, на плечо лег локоть, а перед лицом появился здоровенный револьвер, вытянутый вперед. Еще один выстрел, Надин жмурится, заметив перед этим, как чья-то голова, маячившая в мушке, разлетается на куски.

Сидящие у костра не успели отреагировать должным образом. Шайль, схватившая Надин и прижавшая ее к себе на манер живого щита, стреляет. Теперь, когда подопечная не может дернуться под линию огня, каждый вдох вылетает по две пули.

В глазах Шайль ее мишени — всего лишь отбросы. Отбросы, которые не успели использовать винтовки и теперь пытаются сбежать от выстрелов. Последнее, что они слышат перед смертью, это взрыв в дуле «Левиафана».

Бам-бам-бам! Смерть, гибель, убийство, правосудие — какая разница, как это назвать, если жизнь преступника в итоге обрывается? Шайль судит без разбора, без жалости. Ее рука тверда, сердце бьется ровно — как и курок, выполняющий роль молотка. Таков закон. Если его нарушить — грядет страшный суд.

Довольно скоро все стихает. Надин чувствует свободу, но боится открывать глаза. В ушах звенит, все тело дрожит, хочется в туалет. Кажется, что если сдвинется — умрет. Сразу же умрет.

Но легкие пощечины вынуждают встретить реальность. Надин открывает глаза. И зажимает рот ладонью, со слезами глядя на побоище. Тут и там — лужи крови, обрамляющие тела. Брызги всюду. Шайль стоит, довольно скалится и помахивает револьвером, остужая ствол.

— Ловко я их? — Слышится через звон. — Сразу пятеро!

«Я же не оглохну?..» — думает Надин, глядя на проводницу. Гэни предупреждал, что у этой полицейской не все в порядке с головой. Он говорил, что ценности этой… Шайль не совпадают с ценностями общины. Скорее, идут прямо вразрез. Но чтобы настолько?..

Надин продолжает стоять и молчать, даже когда детектив начинает мародерствовать: кладет винтовки друг к другу, обыскивает карманы… снимает футболку?!..

— Что ты делаешь?! — визжит Надин, бросаясь к Шайль, но не решаясь напрямую помешать.

— А?.. — детектив удивлена. — Переодеваюсь.

— Он же мертв, — девушка старается не смотреть, но она и так знает.

У парня буквально нет половины головы. И Шайль… раздевает его?..

— А моя футболка драная. Спортивки тоже, — недовольно бурчит детектив. — Ты посмотри: у нас с ним рост одинаковый. На мне смотреться будет очень круто.

Надин не знает, что сказать. Как донести до этой варварши всю кощунственность того, что произошло и происходит. «Ученая» садится возле костра и смотрит прямо в пламя. Говорят, если долго смотреть, то можно ослепнуть. Надин никогда не хотела стать калекой, но сегодняшний день тоже никогда раньше не случался.

Впрочем, плевать на чувствительную девушку. Шайль — вот, кто главный герой происходящего. Шайль собой очень довольна. Она легко расстреляла пятерых уродов, добыла себе неплохую винтовку и, что главное, нашла одежду. Обычная черная футболка с рисунком белой розы на боку, хорошие спортивки, тоже черные. Не слишком ярко, достаточно удобно. Пусть даже футболка испачкалась в крови, пока Шайль ее снимала, и лепестки окрасились алым — это не имеет большого значения. Лучше грязная, чем дырявая. А детектив очень постаралась, чтобы попасть ублюдку прямо в голову. Обычно легче стрелять в грудь: там достаточно много органов, чтобы крупнокалиберный «Левиафан» не оставил шансов пожить.