— Тут даже в моем мире поверили бы, — шепнула я едва слышно Инсолье.

— Еще бы… Эй, не смотри! — Муж торопливо попытался загородить мне зрелище ладонью, а потом и всем собой. — Вот козел! В крыльях и без штанов, главное, это чтобы наверняка всех впечатлить, что ли?!

— У тебя задница все равно лучше, — шепнула я ему на ухо, одним глазом все-таки подглядывая за представлением.

Еще бы, там было на что посмотреть! И послушать.

Филипп, похоже, как тот кот, всегда приземляется на четыре лапы и умеет извлекать выгоду из любого положения. Вот и сейчас он явно решил не просто ожить, но заодно и избавиться от тех, кто законопатил его в стеклянный гроб. Ну и власть в ордене заодно прихватить — чего она без толку валяться будет?

Правда, его патетическая речь о том, как отступники осквернили истинную веру и извратили все божеские понятия, на меня не подействовала. Зато публику на площади проняло до самых печенок. Настолько, что попытавшийся что-то возразить жук в рясе получил камнем из толпы прямо по башке. И сразу насмерть. Ничего себе!

— Ничего себе, ему везет, — вслух повторила я.

— Ага, везет, конечно же. Только вот камень прилетел из тьмы за толпой, — хмыкнула Гробница. — Четко так. В висок.

— Так, а теперь моя очередь! — вдруг заявил Инсолье, отпустил меня и поднырнул под одно из крыльев новоявленного воскресенца.

— И отныне свет и тьма пойдут рука об руку в равновесии, а все прежние оскверненные ордены должны быть распущены! — бодро вставил он в подходящую паузу, когда Филипп набирал воздух для следующего пассажа.

А еще я явственно видела, как мой собственный муж протянул руку и ущипнул «святого» пониже крыльев. Поэтому тот и поперхнулся, давая Инсолье возможность вставить свое слово.

— Ты что творишь, придурок?! Изменения надо вводить постепенно! Иначе вместо благоговейной толпы в лучшем случае получишь две враждующие фракции! Для них это слом мировоззрений, не поверят! — злобно шипел крылатый, дергая лишними конечностями. От этих дерганий сверкающие искры с перьев летели в толпу, а та каждый раз восторженно ахала.

— Хрен тебе с повидлом, — таким же злобным шепотом отозвался некромант. — Знаю я тебя, твое «постепенно» на сто лет затянется, а потом как-то незаметно забудется! Нет уж! Легализуй нас сразу! Сейчас на волне чуда любая твоя болтовня за откровение прокатит!

И еще раз ущипнул. Хм… я ему это еще припомню, пожалуй.

— Ха… — выдохнул новоявленный воскрешенный святой и, набрав в грудь побольше воздуха, выдал: — Внемлите, люди! С моим пришествием боги решили дать грешникам еще один шанс. Не бывает бесполезной силы, не бывает на возлюбленной богами земле не нужных им творений! Все мы их дети, их сокровища и радость. А потому, как прощает отец глупого сына, так прощают и великие вступивших на темный путь. Ибо не бывает света без тени! Коли отринут они все свои злобные помыслы, то станут братьями нашими, и вместе, плечом к плечу, будем мы бороться за процветание земель обетованных!

Инсолье удовлетворенно покивал и вынырнул у святого из-под крыла, вернулся «в семью».

Я хотела было ему высказать за лапанье чужих задниц, но отвлеклась на то, как бодро Филипп убалтывал толпу и какие дальние удочки походя закидывал, явно намереваясь перехватить власть у тех, кто не был на площади, но обязательно попробует воспротивиться.

Его золотые с белым крылья эффектно подрагивали, золотые с алым волосы развевались на ветру, эльфийское лицо явно светилось неземным светом (этого я не видела, к нам-то святой стоял «тылом»), а голос журчал ручьем, буквально унося за собой. Наверняка и все остальное туловище соответствовало, судя по остекленевшим взглядам немногочисленных присутствующих женщин.

Короче, хорош был, подлец. Прямо залюбоваться можно.

— Выйдут неплохие внуки, если она все же упрется за него замуж… — слова выскочили сами, я даже не сразу поняла, что сама их и произнесла.

— Что? О чем ты? — недоуменно дернулся Инсолье.

— А? Что? Я что-то сказала?

— Какую-то хрень про внуков. Какие внуки, у кого?

— Не знаю, так задумалась, что само вдруг вырвалось. А откуда — понятия не имею… — растерялась я.

— Вы сначала детей родите, а потом уже думайте о внуках, — напомнил правильную последовательность Паоло, обнимая Кати за плечи и как-то слишком внимательно ее разглядывая. — Все, пойдемте. Сейчас командир будет нам головы отрывать. Потому что мы, кажется, только что разрушили весь существующий мировой порядок. А ему теперь восстанавливать…ну или строить абсолютно новый.

— Ничего, зато занят будет и отцепится, наконец, от моей жопы! — радостно заявил Инсолье.

А потом подхватил меня на руки и понес. В новую жизнь.

Когда я рожала третьего ребенка, великий иерарх с какого-то шатта решил почтить нас своим присутствием именно в этот момент.

Честно говоря, я не поняла, зачем Бесподобный Филипп, Воскрешенный, Просветленный в Пламени (да-да, именно таким титулом его наградили в народе, а потом он и вовсе стал официальным), все же прилетел в долину некромантов. Осенняя ярмарка и традиционный съезд Света и Тени только месяц как закончились, виделись все недавно. Я поздравила Кати и Паоло со второй беременностью, они нас — с третьей. И опять, как и в прошлые два раза, уверенно заявили: будет девочка!

Ага. Как же. Когда я ходила с пузиком впервые, меня каждая бабка на рынке останавливала, чтобы заявить, дескать, по всем приметам девку носишь, кумушка, надо бы заранее имя выбрать.

Даже мой собственный муж, находя время между скандалами с братом, работой в лаборатории и лекциями у набранных по деревням малышей с теневым даром, прижимался ухом к моему животу и заверял, что там девочка.

Да я и сама почему-то так думала.

А потом родился Антон. Пацан, пацанистее не придумаешь. Весь в папу. И хотя Инсолье выглядел обескураженным, очень быстро это выражение на его лице сменилось блаженной гордостью. А потом озабоченностью — когда сыночка впервые притащил домой семейство дохлых (почти) крыс. И они передрались с Кошкой. Хрюша еле разнял эту драку и долго недовольно хрипел на всех подряд.

А потом…

А потом родился Вячеслав. По той же самой схеме — с бабками на рынке, диагностикой в ордене и заранее выбранным девчачьим именем.

В третий раз я забила на все приметы сразу и ничего не выбирала. И уж точно не ждала, что сверхзанятый козодой примчится на мои роды, словно на пожар.

— Ах, какая прелестная маленькая девочка… ты ж моя красавица… — ворковал он над колыбелью с лицом счастливого дебила, пока мы с мужем переглядывались, стараясь понять, каким камнем ушибло крылатого.

Он ведь даже отца опередил, подхватив нашу дочь на руки первым! И будем честными: рассмотреть красоту в мокрой, красной, сморщенной обезьянке — это надо быть либо мамой, либо…

— Не то чтобы я против, — озадаченно констатировал мой некромант. — Но тебе не кажется, что это немного…

Младеница пищала, кривила беззубый рот и слюнявила пальцы Филиппа. А потом и вовсе сжала их ручонками так, что было понятно — не отцепишь.

— Имран. Ее зовут Имран, — сказал вдруг Филипп и повернулся к нам. Его лицо сияло таким неземным восторгом, что я закрыла открытый было для вопросов рот. Пусть и с небольшим усилием, но забрала дочь у иерарха света. Ласково погладила малышку по лицу, посмотрела в мутноватые младенческие глазки и поняла, что люблю ее очень-очень сильно. Она наша самая лучшая, любимая и прекрасная девочка!

Инсолье заглянул мне через плечо и тоже едва не расплылся восторженной лужицей. Потом сорвался с места, выскочил в соседнюю комнату и привел Антона и Славку, а вместе с ними в компанию как-то затесался гостивший у нас старший сын Паоло — Лессин.

Мальчики уставились на мягкий и несколько слишком розовый комочек в кружевах и глупо заулыбались, наверняка уже представляя себя храбрыми и сильными старшими братьями.

Прав был Филипп.

— Да, ее зовут Имран.