— Спасибо, Эзобериен. — Они не стали говорить о том, что и так оба знали. Лесовику было не угнаться за магом воды, когда речь заходила о дороге вдоль реки, — Я пожалуй тогда не буду дожидаться конца выступления. Передай Аштанар и остальным, о чем мы договорились.
— Постой. Лучше оставь письмо, они могут испугаться и не поверить мне.
— Думаю, что после произошедшего все мы здесь готовы поверить друг другу и услышать что угодно. Но если хочешь, я составлю письмо. У тебя найдется пергамент?
Зэбор кивнул, достал перо и чернильницу. Подал лист и зачем-то проверил обе его стороны.
Написав письма Глэну и Аштанар, Ян отошел подальше от деревни и нырнул в реку. Поток не звал его, да он и сам не знал, что сказать на Архипелаг.
И почему-то не хотел.
Слова Зэбора были ужасны. Это были слова члена племени дикарей, живущих в постоянном напоминании о произошедшей с Лесом трагедии. Понятно, что он хотел, чтобы во всем были виноваты бальты.
Но эти слова не были лишены смысла.
Ян думал, не совершил ли он ошибку, оставив девушек на лесовика. Но там еще был Глэн, он присмотрит, если будет нужно.
Он пообещал себе, что все расскажет Архипелагу, когда увидит, есть ли следы там, где сказал Клин. И просто продолжил плыть.
Глава 5
Эзобериен винит бальтов и строит планы заговора. Мне нужно разобраться, что произошло. Буду рядом, но на всякий случай — сначала цыгане, Глэн, идите к цыганам. Пожалуйста, держи Клина на виду. Он ценный свидетель, не позволь его мучать или посадить под замок. Он фелл, он от этого станет только злее. И он умеет исчезать. Может он скрывается и притворяется, но такой маски я за жизнь ни разу не видел. Я рассказал ему про магию. Про Нарилию и кто мы такие. Я решил сам, но надеюсь, вы со мной согласитесь. Даже если после он станет нам врагом, так пусть знает нашу правду, пусть понимает, с кем собрался воевать.”
Подписи не было, но Глэн прекрасно знал почерк.
Он сунул руку в ку.
— Ян, что именно ты рассказал этому парню? Что ты узнал?
Ян рассказал. Стало понятней.
Ничего не стало понятней.
Цыгане пришли, они принесли еду и их воины ходили наравне с нимами. Нимы восхищались “ручным зверям” цыган, их дети играли вместе. Глэн был согласен с тем, что примкнуть к Ассеям для беженцев лучше, чем блуждать одним, без продовольствия и защиты перед инквизиторами.
Но если инквизиторы настигнут их, смогут ли цыгане держать магию в секрете? Там, в крепости, Глэн начал отбиваться силой воды. Слов было недостаточно, он защищался. Он уже передал весть об этом в Архипелаг и в Сеадетт, потому что это было нарушением соглашения. Но встретил полное оправдание своих действий. Это была самооборона в условиях паники. Он не сделал ничего дурного.
Ему больше ничего не оставалось. Аштанар была ему как дочь, он бы скорее умер, чем отдал девочек этим варварам. Они не слушали его, хотя он убеждал их изо всей силы. У них был приказ.
Что ж, у него была сила стихии.
Глэн вспомнил стражников, которых заморозил.
Прогнал образы прочь.
— Ян, ты уже что-нибудь выяснил?
— Глэн, я осматриваюсь в местах, которые указал Клин. Да, здесь был сильный маг скалы. Я не узнаю след его магии. Пойду изучу город.
Значит Клин не врал в этом, но все также оставалось неясным, кто поднял крепость. Чьего блага добивался этот неизвестный? Что им теперь делать? Слишком много вопросов. А поговорить об этом не с кем.
Поток в его ку был неспокоен, но говорить с Архипелагом без результатов было не о чем.
После концерта Аштанар замолчала. Они принесли ковер, и она будто стала как прежде. Зная то, что она сказала у реки, это было не удивительно. Раньше сказки были с ней неотрывно. Не стоило беспокоить ее еще больше.
Как и Магуи, та всегда просила не пугать ее и соглашалась с любым решением. Она была руками и голосом Аштанар, ее опорой и утешением. Но она не была воином. Сила этой девушки была не в том, чтобы раздумывать о судьбах мира. Зато она умела развлекать детей тех, кто пытался убить ее незадолго до этого, и искренне об этих детях заботиться. Не стоило лишать ее сил.
С цыганами ситуация была обратной. После сказанного Эзобериеном, Глэн был уверен, что попытки обсудить с ними положение вещей приведет к беде.
Глэн уважал лесных магов, они были сродни Архипелагу. И ему было горько от того, что случилось с их народом. Напоминание Яна о Пороховой войне заставило его задуматься, а что бы он сам сделал.
Когда мир рушится и магия может исчезнуть. Когда нимы, понимая источник магических сил, отказываются от даров природы, вырубают деревья, истребляют животных, охотятся на магов. Когда повсюду взрывы.
Смог ли бы он поступить иначе?
Но теперь когда-то великая цивилизация выродилась в дикарей и цыган. Некоторые лесные маги перебрались в Сеадетт, остальные озлобились. Эзобериен до сих пор проявлял себя как хороший человек, но в нем, судя по словам Яна, были те же отчаяние и ярость.
Он снова коснулся ку.
— Да, Ян, я не буду доверять всем словам Эзобериена и задумаюсь, прежде чем передавать их на Архипелаг.
— Пожалуйста, Глэн, пока что ничего не сообщай. Город цел, гарнизон на месте, инквизиторов нет, я чувствую в городе следы силы других магов.
Глэн снова задумался. Это были хорошие новости для беженцев. Но что делать им самим?
Эзобериен ждал, что Астонор может как-то помочь понять и спасти лес. Она тоже в это верила, но насколько теперь это для нее важно — он не знал. Может быть традиции сказочниц и были ложью, но они работали.
Зато он кое-что знал про язык леса и мог предположить, чем может помочь Астонор. Язык природы не имел знакового начертания и был недоступен для понимания любым путем, кроме магии леса. Язык этот был в узорах коры деревьев, прожилках травы и листьев, шкурах, панцирях, перьях и чешуе животных. И в людях. Маги леса старших ладов могли читать людей. Может быть, они хотят что-то прочитать в Сказочнице.
Стоит ли им позволять это, только потому что этого хочет Предреченная? И не могло ли письмо быть хитрым планом заманить Аштанар в сердце Леса, подальше от Архипелага и других земель, где найдутся те, кто может защитить ее?
Эзобериен был честен и искренен, но он мог просто не знать об этом. Нужно было увидеть письмо. И Глэн знал, кто может в этом помочь.
Придя к этой мысли, он отправился к Эзобериену. Тот держался особняком от беженцев и цыган, в стороне даже от дома, где они все еще находились. Но дом хорошо просматривался с дерева, на раскидистой кроне которого обустроился лесовик.
Глэн показал ему записку Яна.
— Что ж, надеюсь, вы не потеряете своего ценного свидетеля. Ассеям я про Клина не сказал, как Ян посоветовал. К слову, что-нибудь слышно от него?
Глэн пожал плечами.
— Что означает твой жест?
— Мы думаем, что если сейчас начнем неосмотрительно действовать, это может спровоцировать конфликт. Большой и очень серьезный, связанный с народами, о которых ты пока мало что знаешь. Ян что-то выяснил, но продолжает расследование. Я не готов рассказывать тебе, потому что боюсь, что все, что произошло с нами — часть чьего-то злого умысла.
— И вы не знаете, чьего?
— Эзобериен, я думаю, это мог быть твой народ.
— Да как ты мог вообразить такое?! Бальты хотят нас уничтожить, феллы помогают им всем чем могут, неужели и вы туда же?
Глэну пришлось использовать все доступное красноречие, чтобы успокоить лесовика. Нет, это не позиция его народа. Это собственные мысли Глэна, основанные на его трактовке значения сказок Аштанар, которым он делился с Эзобериеном в дороге. Он может ошибаться, но если он прав, целью письма, которое он не видел, но которое получил Эзобериен, было заманить Аштанар к Отрофон-Кессеям. Он не винит лесовика, но считает, что его могли использовать. Он хочет увидеть письмо, может быть это поможет ему разобраться в своих сомнениях.
