— Пей. Пей и слушай меня. Когда город будут осаждать, всем будет плевать на твое колдовство. Нас приставят в госпиталь, лечить раненых. Ты хоть представить можешь, что такое лечить раненных на войне? Что же, слушай. Встаешь до рассвета, идешь в поле с парой солдат. Трава сияет от росы, ветки колются, и все как обычно, вот только за каждым поворотом опасность. Собираешь травы, потому что запасы кончились, и думаешь — убьют или пощадят?

Приходишь, а там режут какого-нибудь офицера. Ему в бок стрела попала. Кровь, кишки, вонь. Беги сюда, говорят, держи печень. Бросаешь травы, стоишь, держишь. Спина затекает, ломит. Кровь везде — брызжет на руки, в лицо. В нос заливается, чешется страшно, а почесать нечем, в руках же печень. Стоишь хоть два часа, хоть целый день. А куда деваться, брюшина вскрыта, не станешь же в углу нос ковырять.

Но это если пациент лежит без чувств. А то вдобавок ор, крики, стоны. Знаешь, как кричат, когда режут по-живому? Такого в театре не услышать, даже при родах так не надрываются. Больному спирта дашь, а самому как, работать же надо.

И отдохнуть тебе никто не даст. Когда война, а ты медик, тебе просто негде дух переводить. В другое время, когда ясно, что слишком тяжело, можешь уйти. Но с тонущего корабля тебе никуда уже не деться. И отступать просто нельзя, можно только спать, да и то урывками и под крики.

Понимаешь ты меня теперь?

Прекрасные глаза Фуксии расширены от ужаса. Она больше не плачет, но и не спешит паковать вещички.

Ух, ничего не понимаю.

Вот чего он не сказал? Или как-то не так? Ладно, попробуем с другой стороны.

Что же тебе еще такого рассказать, чтоб поняла наконец.

— Слушай, да всем плевать будет, умеешь ты врачевать или нет. Сначала приставят к раненым — с настоящими боевыми травмами, пойми ты наконец, тем, кто помрет, если не вылечишь. Вот тогда хирургам станет понятно, что ничего ты не умеешь. Они передадут дальше, и при любом раскладе, захватят крепость или нет, нам конец. Ну понимаешь ты меня?

Выслушиваю ответ, забираю травник и ухожу, хлопнув дверью. Она уже фаворитка коменданта, еще немного и никто не посмеет ставить ее в госпиталь. Безнадежно. Хватит с меня, плевать на полгода, умирать я здесь не собираюсь.

Она мне ничего не сделает. Даже если разозлится и постарается, сдать меня это раскрыть себя. Она просто не пойдет на это.

К демонам целительство, все это слишком скучно, уберусь подальше и начну заново. Новые знания, новая жизнь, новое лицо. Хватит отдыхать в тени. Третий раз Клин пробовал создавать образ какому-нибудь подающему надежды лицедею. Второй раз он делал это успешно. В этот раз он хотя бы не влюбился.

Ох, зачем он об этом вспомнил.

Люсия Карен была прекрасна. Она была просто таки совершенна — ладная и хрупкая, чертами как ребенок, при том, что детские годы ее давно миновали. Клину до сих пор неясно было, отчего он так увлекся ею — из-за чудесного личика или потому, что ее картины были действительно хороши.

А они были прекрасны. Клин помнил, как увидел эти полотна. Струящиеся мазки, богатство красок, нежные и захватывающие сюжеты. В тот раз у него были какие-то планы, но он тут же забыл о них, лишь увидев картины, выставленные прямо на улице, среди продуктовых лотков и старьевщиков.

Может он бы посмотрел и пошел дальше, но Люсия попыталась ему что-нибудь продать. Она была ужасна, когда говорила про свои работы. Опускала глаза, заикалась, краснела.

За всем этим Клин увидел девушку. И пропал.

Он добивался ее удивительно долго. И еще дольше готовил для нее роль. Побывал в богатых домах, послушал, что говорят о мазне, которая висит там на стенах. Пришел покупать дорогое полотно к именитому художнику и долго приценивался. Сделал еще десяток мелочей, спустив на реквизит половину накопленного.

Почти все, что он узнал, он мог рассказать и так. Но впервые за жизнь он чувствовал, что хочет действительно постараться. Это было как-то особенно приятно, он хотел дать то, что умел сам, другому. Действительно хотел.

Для себя он легко собирал образы, но Люсия заслуживала самую понятную, правильную и рабочую маску. Ее работы были хороши, но здесь их совсем не понимали, а она не умела быть замеченной. Клин мог бы взять ее картины, выдать за свои и заработать. Но девушка ему действительно нравилась, и он ни на миг не пожалел о своем решении вывести на сцену ее, а не себя. Он уже знал, что людям не очевидно, как нужно играть ту или иную роль. И он разобрал гениального художника на составляющие, а затем собрал снова, уже для девушки. Отложив другие планы, он до последней детали прорабатывал образ, который должен прилагаться к красивым картинам. И скрупулезно учил Люсию, выстраивая роль, обтачивая ее, как произведение искусства.

Разумеется, Люсию ждал успех. Она привлекла внимание, ее прекрасные картины взлетели в цене, она вырвалась с улиц.

Тогда Клину стало неинтересно. Наваждение рассеялось, девушка уже не была пластичной глиной под его руками, ей были не нужны и не понятны новые облики, которые звали его.

При первой возможности Люсия уехала в другой город, сбежала как можно дальше от него. Постаралась забыть прошлое.

Клин отправился за ней. Он искал ту прекрасную девушку. Нашел Люсию, взглянул на нее, неузнанный. То, какой она предстала, оттолкнуло его. Люсия вела себя в полном соответствии с ролью, которую он создал для нее. Она не была уже никем, кроме созданной Клином роли.

Даже сейчас это было неприятно.

Как будто кто-то присваивает песню, которую ты написал. Впрочем, нет, не настолько.

Клин создал произведение искусства, роль Люсии была действительно безупречна. Можно было ждать, что она сработает. И не ее вина, что в собранной Клином роли не нашлось места для него самого.

Он попробовал еще раз с Фуксией. Сконструировал образ, оставив на этот раз место для себя. Помощник гадалки. Это давало ему свободу передвижения и участие в восхождении его нового достижения. Все же сейчас он не считал приключение с Люсией ошибкой.

В отличие от Фуксии.

Клин вздохнул своим мыслям и стал собирать реквизит. Пара полезных книг, травник, песенник, запас пергамента и чернил. Грим, фляга, флейта. Мешок с ролями. Зеркало. Кошелек.

Нужно еще запастись припасами, пригород наверняка вовсю проверяют инквизиторы и в трактирах неспокойно, а жрать что придется не хотелось.

Кое-какую провизию можно захватить со склада, но много оттуда не вынести без привлечения к себе ненужного внимания. Пожалуй, стоит посетить рынок, если там сегодня кто-то стоит, и местные трактиры.

Он подхватил торбу на плечо и бегло осмотрел комнату. Вышел на улицу, одолеваемый печальными мыслями.

Все это ошибка. Да, они с Фуксией неплохо заработали. Он закончил историю безопасно и уходит до того, как начнутся проблемы. Но он чувствовал, что ошибся. Не достиг того, чего хотел. В самом начале, когда выбрал Фуксию, он ошибся. И не закончив историю сразу, потерял полгода. Сразу как понял, что с Люсией было хорошо, а с Фуксией нет. Он надеялся, что вот сейчас ему станет интересно собирать образ и учить роли, каждый миг ждал, что откроется дверь, станет как прежде. Может быть, он не мог не ошибиться? Как получилось так долго быть вдохновленным тогда, создавая образ Люсии?

Это было горько и даже немного обидно. Хорошо бы дело было в напарнице, а не в нем. Можно проверить, попробовать снова. Теперь он точно знает, чего не хватало. Роль Фуксии была яркой, интересной и прекрасной, у нее был прекрасный потенциал подняться к богатству и славе. И так же, как до этого, ему было понятно, что сделать для достижения цели. Так же, как с Люсией он искренне старался для роли другого человека. Но с Люсией его вело вдохновение. Такого не было с ним с первых дней его безумной, странной жизни.

Клин седлал лошадь и вспоминал. Снова напрягал память, пытаясь вспомнить хоть что-то из детства. Вроде какие-то факты были: дом, детство где-то в глуши, бегство, приемная семья, школа. И все же, как он узнал когда-то, что-то с его детством было не так. Он не помнил ни одного лица, не узнавал места, в его жизни были только факты, без деталей.