Дни, недели и месяцы складывались в рутину. Шэнли не вел им счета и не смотрел в календарь. В этом не было никакого смысла. Он просыпался в 5 утра, делал небольшую зарядку, пил синтетический кофе, в котором не было ни грамма от натуральных кофейных зерен, потом завтракал разведенным в воде питательным порошком и выходил на службу. Чаще всего он занимался в конюшне с лошадьми, ухаживал и убирал за ними, кормил и чистил. Из всех его обязанностей это была его любимая. Там он мог отвести душу в общении с этими благородными созданиями. Если бы он мог, то занимался бы только этим. Но так было нельзя, так было нечестно по отношению к его товарищам. Они тоже работали не покладая рук и тоже заслужили небольшого уединения. Они менялись и поочередно выполняли те или иные обязанности, коих во дворце было великое множество. Восемнадцать человек обслуживали весь огромный дворец со всеми его помещениями, потайными коридорами и складами. Они чистили полы и стены, проводили влажную уборку помещений, занимались кухней и утилизацией отходов, чистили бассейн, следили за выращиванием свежих овощей и фруктов в оранжерее, проводили профилактическое обслуживание всей имеющей техники. Это повторялось день ото дня. По вечерам в редкие минуты отдыха они общались в спальне, рассказывали друг другу истории и байки из прошлого, шутили, смеялись, играли в самодельные вырезанные из кусков мыла шахматы, прямо как зеки. Но было в этом всем и что-то хорошее: они дружили друг с другом.

В то же время с Шейхом они практически не пересекались. Хорошие слуги, как известно, те, которых не видно и не слышно. Можно было подумать, что чистота и порядок во дворце поддерживались сами собой, хотя это было не так. Редкие контакты с шейхом также снижали уровень напряженности. Они не видели своего поработителя, и их ненависть к нему не имела подпитки. Лишь редкие случаи заставляли их вспомнить о том, что когда-то они были свободными. Как-то раз Шэнли и Саша получили указание забрать Майка из бассейна. Там он забился в угол, скомканный от боли. Под руки они вынесли его из бассейна и перенесли в спальню. Несколько часов он не мог прийти в себя. Его болевые рецепторы продолжали кричать от боли от малейшего прикосновения. Когда он пришел в себя, его удалось допросить.

— Что случилось?

Майк весь дрожал, голос его прерывался на каждом слове. Он готов был сорваться на гнев в любой момент, но его тело могло и не выдержать такой нагрузки.

— Тише, тише, — успокаивал его Женя, — дыши глубоко, попей водички, тебя никто не торопит. Если не хочешь, можешь ничего не рассказывать. Тебя никто не осудит.

Майк сделал несколько больших глотков, перевел дыхание и поведал о случившемся.

— Я был там в бассейне. Принес шейху вина и фруктов, как обычно. Он… он остановил меня и приказал раздеться. Вместе с ним была девушка. Не знаю ее имени. На вид похожа на бразильянку. Она все время глупо хихикала и прикрывала глаза руками. Я сначала даже не понял, чего он от меня хотел. Я стал медленно раздеваться, снял обувь, сбросил с себя рабочий костюм. Было очень холодно стоять босиком на мокрой плитке. Потом он что-то шепнул этой бразильянке или кто она там, она вышла из бассейна и тоже разделась.

Мужчины внимательно выслушивали Майка, не веря своим ушам.

— И что потом было? — спросил его удивленный Мози — единственный темнокожий во все компании. Он рассказывал, что предки его были африканцами.

— Потом она подошла ко мне и так, знаете, мягко провела ладонью по плечам и шее. Обошла меня сзади и прижалась ко мне плотно. Я почувствовал, как ее пышные груди прижались к моей спине. У нее была такая горячая кожа. Очень горячая.

Мози и остальные только моргали глазами.

— Потом она выпустила меня из объятий и прошла вперед, встала в метре от меня, прямо как вы сейчас стоите, и начала…, - горло его пересохло и он с трудом выдавливал из себя слова, — начала ласкать себя руками, — он сглотнул и опустил голову вниз.

— И что ты?

— Ничего. Я ничего даже не почувствовал. Как будто передо мной была не женщина, а дохлая рыба. Ни один мускул не дрогнул, вообще ничего.

— А потом?

— Потом они начали смеяться. Сначала шейх. Он заливался громким смехом. Во всем бассейне стоял его смех, такой «Хэ-хэ-ха-ха», — Майк взялся за голову и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, — и бразильянка эта тоже начала ржать во весь голос. Они смотрели на меня, на мое сморщенное достоинство. Ну, знаете, от холода… И мне стало тогда так стыдно, так грустно, так одиноко. Я ощутил мощный прилив ярости и только подумал о том, что бы я сделал с шейхом и этой. кхм… девушкой, как я упал и потерял сознание от боли. Все что я помню это, как вы тащите меня по коридору в спальню.

Мужчины сочувствовали своему товарищу и похлопывали его по плечу но не могли разделить до конца его чувства. Они начали забывать о том, как ненавидеть и не испытывали негатива по отношению к шейху и его выходке. Их мозг давно привык оправдывать его поступки, только бы не порождать мыслей, что приведут к боли. Вот и тогда они хотели проявить солидарность и показать свое осуждение поступкам Аль Тани, но не могли. Ясно было, что он вел себя неправильно, но они не могли ничего с этим поделать. Так или иначе, случай этот врезался в память и они еще несколько дней его обдумывали. По вечерам они практически не общались друг с другом.

Шейх, тем временем, начинал все больше пользоваться своей вседозволенностью. Он изгалялся над слугами, как только мог. В одного запустил конским говном, потому что тот не успел его убрать вовремя. А потом приказал его есть. Бедный Карим весь вечер полоскал рот водой и так и не притронулся к еде. Его рвало при каждой попытке проглотить что-либо.

Майлза он застал за бездельем, когда тот сделал небольшой перерыв во время уборки зала. Он всего на несколько минут присел отдохнуть на стул, за что и поплатился. Шейх отлупил его мокрой тряпкой, а после долго смеялся над тем, что он тот не решился дать сдачи. Майлз же не мог разозлиться, он просто забыл, как это делается. Механизм, отвечавший за гнев и ярость, вышел из строя. Он не мог заставить себя злиться. Не смогли и все остальные, когда услышали эту историю.

И историй таких становилось только больше. Видимо, Аль Тани наскучило пребывание под землей и он, как мог, пытался найти себе развлечение. Слугам оставалось только терпеть его выходки, а затем по вечерам, как побитым собакам, скулить в своей конуре. Они рассказывали друг другу об издевательствах и вместе пытались научиться злиться снова.

В один из вечеров Шэнли обратился к Евгению с просьбой.

— Женя, послушай, ты же в библиотеке работаешь. Скажи мне, а там есть книги на арабском языке?

— Да, конечно. Там есть книги на всех языках мира. Библиотека ведь электронная. В ней собраны все сочинения на всех языках, всего 10 петабайт информации. Я просто нахожу нужную книгу в каталоге и загружаю ее на физический носитель. А когда мне возвращают нейрокниги, я обнуляю их в стирателе и получаю пустые книги.

— Это очень хорошо, — оживленно заговорил Шэнли голосом заговорщика, — а ты сможешь пронести книгу сюда?

— Не думаю, Шэн. Аль Тани против того чтобы мы брали книги и читали их. Каждый раз, заканчивая смену, я прохожу через специальный детектор. Он не пропустит меня, если при мне будет книга.

Шэнли тарабанил пальцами по пластиковому краю кровати, обдумывая возможности.

— А эти девушки, они же берут книги. Может, кто-то из них читает книги на арабском языке? Ты бы тогда сделал два экземпляра, один для нее, а один для меня. Так ты сможешь сделать?

— Что ты задумал, Шэн?

— Пока ничего. Все зависит от того, сможешь ли ты достать книгу на арабском.

Женя почесал голову.

— Да, думаю, что это возможно. Но мне понадобится твоя помощь.

— Сделаю все, что смогу.

Первое время Чжан Вей сравнивал все на свете с реальным миром и пытался во всем найти подвох. Он отказывался принять тот факт, что созданная в виртуальной реальности Вселенная была безукоризненной. Он обращал внимание буквально на каждую мелочь. На отражение в стеклах и зеркалах, на цвета предметов, на их текстуру и ощущения от прикосновений к ним, на вкус еды и напитков, на ощущения от физических процессов — тепло, холод, электростатику. Однажды он подставил к огню руку и в ту же секунду отдернул ее. Боль была настоящей, как и все вокруг.