Меня слушали, склонив головы. Молодых мужчин в этой кучке собравшихся не было. В основном старики и за ними бабы. Убедил или нет, покажет время. Пообещал, что никого на каторгу отправлять не буду и даже не накажу. На работу определю, но без фанатизма.

— Дармоедов в подвале зря кормить тоже не стоит, — тихо напомнил Алексей, когда я распустил это своеобразное собрание.

— Чем бы их таким озадачить, чтобы поняли, как я сердит?

На самом деле моё решение не наказывать плетьми провинившихся вызвало недоумение у всех обитателей поместья. Не принято в это время быть добреньким.

— Розгами по заднице, — объявил я. — Как детей учат, чтобы было стыдно и сесть не могли. После под присмотром охраны поставить на полив огородов. Отчего воду бабы таскают, пусть эти молодцы побегают с вёдрами. Причём с утра огород поливают, днём глину месят и кирпичи лепят, вечером снова на полив.

Алексей отыскал неплохой участок возле села, где крестьяне сами брали глину для личных нужд. Насколько она годится под кирпичи, предстояло узнать опытным путём, что не отменяло общее наказание мужиков. Пусть лепят, даже если придётся все потом выкинуть.

Попа от кляпа уже избавили, но выпускать из подвала не спешили. Мы с Алексеем засели за сочинительство, красочно описывая злодеяния отца Михаила.

Когда была готова история в духе хорошего триллера, позвали секретаря это всё записать. Аполлинарию Герасимовичу текст дюже понравился, он даже прослезился. Переписал три раза и заверил, что разошлёт куда нужно сам лично. Один экземпляр обязательно в земский суд в Самару отвезёт. Вообще-то это были дела церковные, но вначале следовало заручиться поддержкой губернатора. Дворянское собрание в это время тоже значимая сила. Письма и отзывы от соседей-помещиков тоже не помешали бы.

Для церковников мы написали письмо уже без элементов душещипательности. Сухие факты, четкие действия мои и попа нашей церкви.

— Всех, кто в подвале, в качестве свидетелей записать, — дополнил Алексей. — Пусть они хоть на суде, хоть где дают показания.

— Пятнадцать видоков. Это хорошо, — одобрил секретарь и продолжил строчить послания.

Единственный, кто не проявил себя в этой истории, был Пётр. Вначале он немного замешкался. Ружьё получил, но я же велел не высовываться. Затем Петя испугался. Замаскировал это под «тактический отход на ранее занятые позиции», то есть в свою спальню. К обеду он оклемался и вышел с сообщением, что немедленно нас покидает и возвращается к тётушке.

— Заодно письмо Африкану Богдановичу отвезёшь, — не стал я ему препятствовать.

Толку с этого учителя никакого. Мне проще по учебнику французский учить или вообще зарядить ноутбук от солнечной батареи и включить уроки, которые я скачал. Манеры и прочее у Пети сомнительного качества и тоже вряд ли нам нужны.

— Лети, голубь, лети, — пожелал я удачи, выпроваживая его из поместья уже на следующий день.

Крестьянские бунты в это время не редкость. Глобальных, таких как восстание Пугачёва или Степана Разина, давно не случалось, но Дмитрий Николаевич сообщил, что каждый год одно-два поместья в нашем уезде мужики жгут. То есть не совсем они затюканные или настолько тяжёлой становится жизнь, что берут помещика «на вилы». Бррр… сомнительное удовольствие.

Естественно, всех ближайших соседей мы вынуждены были предупредить, хотя мужики из Перовки и сами перепугались. И уж тем более я не ждал, что в столь бурное время приедет кто-то в гости. Каково же было моё удивление, когда пришёл лакей с сообщением, что Ксенофонт Данилович паркует свой экипаж у нас во дворе. Приехал Куроедов второпях. Сопровождения почти не взял. Ни карликов, ни арапов не привёз, ни певца не прихватил, ограничившись десятком серьёзных мужиков в качестве охраны.

— Готов внимать и сопереживать! — заявил Куроедов после короткого приветствия и плюхнулся в кресло.

Молча я кивнул Алексею, подразумевая, что это его епархия — услаждать слух страждущих. Лёшка и выдал!

— …проткнули вилами. Кишки в одну сторону, кровь веером в другую, глаза у трупа выпучило, — красочно расписывал он смерть жены Рогозина.

Даже я обалдел от речей этого сказочника. Притом что Алексей мёртвое тело не видел, воспроизвёл события в духе голливудских триллеров весьма достоверно. Куда там Мюнхгаузену, он нервно курит в сторонке, завидуя такой фантазии. Куроедов хоть взбледнул на лицо, но продолжал «внимать и сопереживать».

— Вам бы книжки э… романтические писать, — выдал он под конец повествования.

Рассказ произвёл впечатление на бывалого охотника кровавыми подробностями. И буквально на следующий день гость уехал. Не то чтобы мы его обидели или он испугался. Похоже, Куроедов отправился по соседям делиться впечатлениями. Не удивлюсь, если вскоре он сам окажется основным персонажем, остановившим крестьянский бунт.

К моей радости, мужики в Перовке стали просто шёлковыми. Навес поставили, месили глину, забивали в формы и выкладывали кирпичи на просушку в тени. Через неделю я часть работников снял и вместе с лошадьми отправил в Александровку. У нас там приличный запас брёвен образовался. Причём по такой жаре дерево уже просохло до той кондиции, что можно пускать на строительство домов. Личную резиденцию в Перовке мы устраивать не думали, но я повелел разобрать избу Анисима и поставить новый сруб.

Со временем планировал все дома крестьян заменить на более приличное жильё. Пока же все видели в этом компенсацию за смерть жены. И всем миром за два дня поставили приличный дом с подворьем. Анисиму я ещё и дойную козу из личных запасов выдал.

— И Машку ему в жёны для ведения хозяйства, — посоветовал Алексей.

Была у нас тут одна дворовая девка. Не скажу, что плохая, но «глубоко беременная». Особыми полезными навыками не владела. Авдотья жаловалась, что к шитью у девицы способностей нет.

— Подумаю, — не стал я торопить события. — Да и венчать в церкви их некому. Или им и так сойдёт? Нам попа-то нового пришлют?

Можно сказать, накаркал. Налетели «вороны» спустя три дня: пристав с помощниками, толпа церковников и важный господин из канцелярии губернатора.

Отец Михаил у меня всё ещё в подвале пребывал. Завывал по ночам молитвы и ждал решения своей судьбы. Всем прибывшим я сообщил, что с крепостными вопрос решен. Для снятия показаний могу их предоставить, но претензий не имею. Сам наказал, сам простил. Причина бунта — в поведении отца Михаила, вот пусть с ним и разбираются.

Помещик в это время мог делать что угодно с крепостными. Главное, не убивать лично, это уже запрещалось законом. Можно было выпороть плетьми так, что мужик вскорости умирал. Но на это уже «воля Божья». Помер, так сказать, по естественным причинам. Крестьянина могли отправить за убийство на каторгу. Спросили и у меня о наличии такового. Пояснил, что виновник смерти крестьянки не пережил совершённого греха и сам отошёл в мир иной. На самом деле я не нашёл того, кто именно вилы воткнул. Мужики молчали, не выдавая своего. И что делать? Плюнул и не стал докапываться до истины.

Чиновников вполне устроило моё объяснение, вино двадцатилетней выдержки, необычные блюда с французским соусом «майонез», бисквиты, торт «Наполеон» и суфле с ягодами. Церковники шныряли дольше, но крестьяне подтвердили всё мной сказанное. Спустя неделю мне пообещали прислать на замену нового попа и забрали сидевшего в подвале отца Михаила.

Тут как раз подошло время картофель копать. Рожь крестьяне уже сжали, лён собрали, а больше ничего на полях не было. Управились крестьяне быстро ещё и по той причине, что в этом году помещичьи поля остались под паром.

— Нужно какой-нибудь праздник устроить, — предложил Алексей. — Масло подсолнечное отжали, картофель уродился на загляденье. Гуляем?

— Гуляем! — согласился я.

Свою картошку я оставил на семенной фонд, а крестьян планировал раскрутить на праздник, чтобы не говорили, что это бесовский овощ. Да не так-то и много у них того картофеля. Примерно по ведру на двор уродилось (мы по два-три клубня раздовали), за исключением Анисима. Но это отдельная тема. Все уже в курсе, что он у меня в любимчиках.