— Брр, — содрогнулась Гвен. — Да уж, эти люди попросту не способны навести порядок в собственном гардеробе.

— Так вот, — заговорил Ферус, еще раз пригубив из кружки, — мы обсудили нечто идеально простое и относительно неважное: цвета. Что, если и другие фундаментальные аспекты жизни представляются другим людям совсем иначе? Что, если они иначе ощущают тепло и холод? Что, если они иначе чувствуют удовольствие и боль? Что, если в их глазах гравитация тянет предметы вбок, а не вниз? Как мы определим разницу, а? В конце концов, все мы еще в самом раннем детстве научились называть те или иные явления одинаковыми именами. А могли бы, игнорируя их, видеть вещи в совершенно уникальном и потрясающем свете.

— В совершенно неряшливом, — поправила его Гвен. — Я уверена, что Всевышний Бог не стал бы создавать мир и его обитателей в столь странной манере.

— Ага! — просиял Ферус. — Вот, вы уже настоящий философ! Огромное множество разумных людей, называвшихся философами прежде вас, выдвигали подобный же аргумент.

— Важнейший вопрос, разумеется, — сказал Бенедикт, — заключается в том, почему это должно иметь значение. В конце концов, у нас всех, похоже, общая точка зрения на синий цвет, и когда сестрица говорит: «синий», я понимаю, что она имеет в виду, даже если мой синий цвет она зовет зеленым.

— Это имеет значение, потому что мы говорим о философии, — с видом лукавого мудреца ответил ему Ферус. — Если бы все философы всерьез задались вопросами вроде вашего, сэр Бенедикт, то немедленно лишились бы карьеры, не правда ли?

Гвен сделала глоток чая, все еще хмуря лоб.

— Но… Не хочу сказать, что согласна с вашими умозаключениями, мастер Ферус, но разговор поддержать я, конечно, готова. Предположим, что вы совершенно правы.

— Предположим, — согласился Ферус.

— Тогда это значило бы… По сути дела, каждый из нас живет в своей… вселенной? Как бы в собственном Копье, правильно? И воспринимает все окружающее исключительно по-своему.

— Продолжайте, — подбодрил ее Ферус.

— Тогда, — рассуждала Гвен, — если дело обстоит именно так, я нахожу весьма примечательным, что нам вообще удалось наладить хоть какое-то общение друг с другом.

Ферус приподнял бровь:

— Быстро соображаете, мисс Ланкастер, исключительно быстро! Все верно. Когда мы попытались наладить связь с подобными себе простыми смертными, произошло нечто весьма занятное. И однажды, возможно, если мы проявим достаточно усердия и сумеем не истребить друг друга в процессе, мы даже сможем видеть мир глазами друг друга… — Широкая улыбка вновь показалась на лице эфирреалиста. — Пока что, полагаю, нам придется довольствоваться догадками. Пищей для размышлений.

Долгим глотком старик покончил с содержимым третьей кружки и помахал рукой, требуя налить еще.

Бенедикт вежливо откашлялся:

— Мастер Ферус, боюсь, мы отклонились от исходной темы.

— Неужели?

— Зачем вы стараетесь напиться? — негромко напомнил боерожденный.

— Ах да! — выдохнул Ферус. Подняв со стола пустую кружку, он вручил ее Бенедикту. — Не сочтите за труд.

— По-моему, сестрица, настала твоя очередь, — тряхнул головой Бенедикт.

Встретив это известие вздохом, Гвен безропотно отправилась добыть эфирреалисту еще пару кружек.

— Чудесно! — встретил ее возвращение Ферус и сразу сделал серию приличных глотков. — Восприятие эфирной энергии отличается от человека к человеку, в точности как вы с сэром Бенедиктом показали на примере кристаллов своего оружия. Если же человек изменит свое сознание, это внесет перемену и в природу восприятия. Что позволит мне воспринимать эфирные потоки таким образом, каким я бы не мог в своем обычном состоянии.

— Значит, вы напиваетесь, — медленно сказала Гвен, — чтобы суметь как-то иначе прочувствовать эфирную энергию?

Отсалютовав девушке кружкой, Ферус торжественно изрек:

— Совсем как гогглы аэронавта! Только для мозга, а не для глаз.

Бенедикт с озабоченным видом отхлебнул пива:

— Это позволит вам найти боевые кристаллы аврорианцев?

Ферус вяло отмахнулся ладонью:

— Нет-нет, этих вещиц вокруг нас слишком много. Все равно что искать одну-единственную иголку на груженной иглами барже.

Гвен рассеянно крутила в руках чайную чашку. Заданный ею вопрос прозвучал внезапно, даже для нее самой:

— Вы считаете, где-то рядом находится еще один эфирреалист, не так ли? И вам кажется, что… изменив свое сознание, вы упростите себе поиски.

Согласный кивок Феруса вышел чуть нетвердым.

— Высший балл… — Он отставил пустую кружку в сторону, и отрыжка, которая увенчала этот жест, вышла довольно громкой. — Рассуждайте дальше.

Бенедикт вдруг улыбнулся.

— Если вы можете почуять второго эфирреалиста, он может почуять и вас. Вы меняете сознание еще и для того, чтобы затруднить ему задачу.

Бормотание Феруса обрело смутное, смазанное звучание:

— Проницательно, сэр, в высшей степени проницательно… — Старик не отрывал взгляда от дна своей кружки. — Хотя, должен сознаться, уже давненько не менял его до такой степени…

— Но почему? — спросила Гвен. — То есть как вы сумели понять, что где-то неподалеку есть другой человек, похожий на вас?

— Это сложно, — объявил Ферус. — Или, во всяком случае, мне сложно это припомнить.

— Аврорианский флот… — задумчиво протянул Бенедикт. — Их нападение было четко скоординировано. Словно луч какого-то маяка указывал им, куда пикировать сквозь туманы. Может ли эфирреалист справиться с подобной задачей, сэр?

— Осмелюсь изречь, может, — подтвердил Ферус.

Гвен отставила в сторону чашку.

— И как, удалось вам… в достаточной мере изменить сознание, чтобы обнаружить этого человека?

Ферус окинул девушку нетвердым взглядом и вернулся к созерцанию дна своей кружки.

— Похоже, нет. Но это, вероятно, вопрос расстояния, мне кажется… Если мы подойдем ближе, ощущения прояснятся.

— И с этой целью вы пытаетесь связаться с местными кошками, — решила Гвен. — Чтобы понять, откуда лучше начать поиски.

— Время… — вздохнул Ферус. — Для планомерных поисков у нас нет времени. — Он прикрыл глаза, и Гвен показалось вдруг, что эфирреалист вдруг состарился на несколько лет. — Времени всегда недостаточно, знаете ли.

Гвен с кузеном обменялись озабоченными взглядами.

— Сэр?

Ферус помотал головой. Сделал еще один глоток из кружки и снова опустил ее.

— Думаю, пора сбавить темп…

Гвен кивнула, чувствуя некое облегчение.

— Потакая слабостям, лучше знать меру, сэр. Что будем делать теперь?

— Теперь? — не открывая глаз, повторил Ферус. — Теперь будем ждать.

— Разумно ли это, сэр? — вежливо спросил Бенедикт. — Вы сказали, у нас мало времени.

— Его всегда слишком мало, — уточнил старый эфирреалист. — Но прямо сейчас нам не остается ничего другого. Устраивайтесь поудобнее.

Гвен с Бенедиктом обменялись еще одним выразительным взглядом, и девушка решительно кивнула.

— В таком случае, — заявила она, — выпью еще чашку чая. На этот раз горячего.

Глава 31

Дверь каюты Гримма приоткрылась на несколько дюймов, и голос Кеттла произнес:

— Капитан, вам стоит на это взглянуть.

Гримм дернулся, распахнул глаза; давняя привычка заставила его ноги одним движением соскользнуть с койки и упереться в пол, — даже прежде, чем он смог бы сфокусировать взгляд. Стояла ночь, и в каюте с трудом можно было что-то разглядеть только благодаря развешанным на пристанях Платформы крупным люмен-кристаллам, тусклый свет которых проникал сюда сквозь узкие окна. Спросонок Гримму показалось, что его веки наглухо залеплены какой-то резиной, но сразу стало ясно, что виной тому — обычная усталость. Судя по тому, с какой неохотой его тело выбиралось из постели, Гримм проспал, должно быть, не более трех или четырех часов.