— Не вижу причин, лорд Ройс. Зачем мне идти против трона? — Роберт беспечно пожал плечами.

— Вы говорили о независимости Долины.

— Это случится не сегодня. И даже не завтра. Для этого нам нужно хорошенько потрудиться…

— Тогда сейчас вы будете обязаны исполнить волю её величества. А она никогда не даст согласия на ваш брак. Будь вы простым лордом, могли бы сами выбрать себе жену. Но избранницу лорда Долины должен одобрить Железный трон. Как когда-то одобрил леди Лизу Талли для вашего отца. В этот же раз на согласие можно не надеяться. Все знают, сколь ревностно Серсея Ланнистер относится к величию больших домов Вестероса. Она не позволит вам заключить брак с дочерью вождя горцев и посягнуть на достоинство рода Арренов…

Лиза охнула и с жалостью посмотрела на сына. При всём желании преподнести ему Грай на золотом блюде она не могла не признать правоту Ройса. Однако Роберт не выглядел огорчённым.

— А заключить брак с внучкой Илиса Уэйнвуда её величество мне позволит? — небрежно спросил он. Его глаза наивно распахнулись, в голосе сквозило неподдельное мальчишеское любопытство: — Как думаете, лорд Ройс?

«Из него получился бы неплохой лицедей… если б не родился лордом…» — Крамольная мысль мелькнула в голове Бриндена Талли шустрой сойкой и тут же пропала. Не был бы он готов к тому, что скажет Роберт, то безоговорочно поверил и в искренность его любопытства, и в наивное недоумение.

А тот уже перестал паясничать и заговорил серьёзно, с напором:

— Дом Уэйнвудов один из самых могущественных в Долине, а о мужестве и ратной доблести сира Илиса известно далеко за её пределами. Разве его родная кровь — дочь одной из леди Уэйнвуд — может умалить величие дома Арренов… хотелось бы мне знать, милорд?!

Талли постарался вернуть лицу бесстрастное выражение, благо никто внимания на него не обращал — собрание гудело, словно полчища болотного гнуса. Лиза недоверчиво, почти со страхом, смотрела на сына во все глаза. Анья Уэйнвуд открывала рот, собираясь что-то сказать, но ей словно не хватало воздуха от возмущения, и она опять его закрывала, пока наконец, рассерженная до предела, не выдавила:

— О какой внучке вы говорите, Роберт?

— Всё о той же, миледи, всё о той же… — Он снова благожелательно улыбался. — Её зовут Грай, если вы вдруг запамятовали.

Леди Анья развернулась к сиру Илису, негодующим взглядом призывая его обуздать распоясавшегося мальчишку. Старый воин с трудом поднялся с места.

— Нехорошо это, милорд… нехорошо насмехаться… — сказал он с упрёком. Его голос дрожал от обиды.

Улыбка сошла с лица Роберта так же быстро, как появилась. Глаза зло прищурились, а подбородок надменно вздёрнулся.

— Я и не думал, сир! — осадил его Роберт и чуть наклонил голову.

Резкий, почти грубый тон, внезапно раздувшиеся в гневе ноздри вкупе с нарочито небрежным поклоном разом утихомирили самых дерзких и резвых говорунов — в Большом чертоге стало тихо, словно в септе.

— Много лет назад Обгорелые похитили одну из ваших дочерей, сир Илис, — то ли объявил, то ли спросил Роберт всё тем же ледяным тоном.

— И не было ни единого дня, чтобы мы не оплакивали с Алис нашу девочку… — прошептал тот в полном смятении.

— Её похитили, когда она ехала к Бракенам на свою свадьбу. Под знамёнами Уэйнвудов и своего жениха.

— Да, милорд… Наша Дженни… она была такой доброй… такой ласковой… Она стала бы хорошей женой своему мужу. Но эти негодяи напали на обоз, убили всех… всех убили, милорд… а тело Дженни мы не нашли. Наверное, её убили где-то в другом месте… — В голосе уже слышались слёзы. — И не было дня, чтобы мы не оплакивали её… истинно так, милорд… Нехорошо шутить над бедным стариком, лорд Роберт… нехорошо это.

— Обгорелые не убивали вашу дочь, сир. Горцы не убивают девушек! Крадут, но не убивают… В Долине это всем известно!

— Ох, нет, милорд! — Сир Илис замахал руками, отгораживаясь от того, чего не хотел ни знать, ни слышать. Слёзы уже пролились на дряблые щёки, из горла рвались стоны: — Все знают, зачем дикари крадут девушек… Они тешат свою звериную похоть с бедняжками. Им всё равно, милорд, крестьянка то глупая или дочь благородных родителей! — Он достал из рукава большой полотняной платок, высморкался и вытер лицо. Затем с испугом взглянул на Роберта и упрямо пробормотал: — Лучше бы она умерла… лучше бы умерла в тот самый день… бедное наше дитя. Чем такие муки… и такой позор…

— Но в тот день она не умерла! — не менее упрямо возразил Роберт. — И забавой для Обгорелых не стала! На ней женился один славный воин. Взял её в жёны со всем уважением, по законам клана. Тиметт, сын Торбена из рода Таргариенов, перед лицом богов стал мужем леди Джейн Уэйнвуд!

Большой чертог безмолвствовал. Сир Илис комкал платок подрагивающими пальцами, его подбородок ещё трясся. Леди Анья растерянно поглядывала то на такую же растерянную Лизу, то на невозмутимого Бриндена Талли.

— Тиметт уже больше двадцати лет вождь Обгорелых. После своего отца он по праву занял это место. И нет в Лунных горах более хитрого, отважного и мудрого правителя, — продолжил Роберт. — Он любил вашу дочь, сир, заботился о ней и никогда не обижал. Долгие годы леди Джейн была женой вождя самого грозного клана горцев. — Уэйнвуд вскинулся, и Роберт на миг скорбно склонил голову: — Несколько лет назад миледи умерла от зимней лихорадки. Умерла, окружённая почётом и уважением. Подарив мужу двоих детей…

Талли сделал знак, и Подрик спустился к Роберту, чтобы налить и поднести ему чашу с вином — от долгих разговоров у того уже немного осип голос. Время давно перевалило за полночь, и мальчишки-слуги проворно сновали между потных спин, перешагивая через мечи и вытянутые ноги, меняли оплывшие свечи и наполняли опустевшие кувшины.

Осушив чашу и немного отдышавшись, Роберт заговорил вновь:

— Тиметт-Красная Рука — первенец леди Джейн, гордость отца и всего племени, их военный командир! Лучший охотник и лучший воин! Придёт время, сир, и он превзойдёт своего отца, затмит его славу. Потому что в его жилах не только пыл и горячность таргариеновской крови, но и выдержка и холодная рассудочность благородной крови Уэйнвудов!

«Это брат моей невесты Тиметт», — сказал Роберт, представляя того Бриенне, и не добавил ничего более. Сейчас же он подробно перечислял все заслуги младшего Тиметта, расхваливая на разные лады, словно торговец свой товар на рынке, его храбрость и отвагу, меткость и силу, при этом обходя молчанием его кровожадность, свирепость и звериную жестокость. Если верить Роберту, то выходило, что в битве на Зеленом Зубце уцелевшие воины принесённого в жертву левого фланга были обязаны своей жизнью исключительно одному Тиметту-Красной Руке. И разве удивительно, что после сражения сам десница короля взял к себе телохранителем не кого-нибудь, а именно его? Тирион Ланнистер известен своим умом, и он оценил Тиметта, как смелого и искусного бойца. Благодаря чему Обгорелые вернулись в горы с честно заработанной кучей золота. И кому какое дело, что до этого в игорном притоне Королевской Гавани Тиметт голыми руками разорвал горло сыну виноторговца за то, что тот жульничал, а по дороге домой горцы грабили обозы мирных селян, убивали и насиловали? Это, право, такая мелочь…

Не стал Роберт упоминать и о диком в своей бесчеловечности ритуале посвящения в мужчины, в результате которого Тиметт собственноручно лишился глаза. Зато краткий эпизод, когда он вступился за Бриенну после стычки с Хагеном, превратился в красочный рассказ о присущем молодому воину врождённом благородстве и чувстве справедливости.

— Если мы хотим сделать Долину богатой и независимой, без помощи горцев нам не обойтись, — подвёл Роберт разговор туда, куда планировал заранее. — И лишь один человек способен для этого объединить горные кланы. Это Тиметт-Красная Рука! — Он глянул на Уэйнвуда и теперь уже поклонился ему ниже, с уважением: — Вашего внука ждёт великое будущее, сир.

Не дав никому ни времени опомниться, ни возможности недовольно запротестовать или даже задать вопрос, Роберт продолжил, уже с трудом переводя дыхание: