Роберт уже встречал этих свирепых хищников с узкими серыми глазами и густым чёрным мехом с белыми поперечными полосками. Не один раз, дежуря ночью у костра в дозоре или на охоте, он слышал вопли дерущихся котов, видел светящиеся в темноте огоньки их глаз. А как-то, спускаясь с гор с нагруженными ледяными глыбами санями, он с другими Обгорелыми заметил двух крупных самцов, деливших убитого горного козла — коты басовито рычали, шипели и били друг друга мощными лапами с длинными загнутыми когтями, тянули тушу в разные стороны, и даже не подумали убегать, когда люди остановились понаблюдать за ними.

— Красная Рука убил кота после Посвящения, да и потом нередко охотился на них, — сказал Торстен. — Сумеречный кот непростая добыча. Он хитрый и очень умный зверь. Почему Трёхпалый Тиметт сказал тебе добыть именно его, не могу понять. Но приказы не обсуждаются, ага. Хотя и об этом ты можешь подумать позже. Сейчас тебе надо принести свой дар Огненной ведьме. Всё остальное потом… Рана после ожога заживает не меньше недели, а если кость загниёт, то и месяц. А то и вообще, может, руку придётся отрубить… Чего-то ты позеленел, Роберт. — Торстен ухмыльнулся. — Да шучу я. Силдж такого не допустит. Это я к тому, что у тебя ещё будет время подумать и о Хджордис, и об охоте. Начни с начала, брат. Хочешь, я помогу тебе сделать свечу?

— Нет, пока она мне не нужна. — Роберт неуверенно взглянул на друга. — И если Трёхпалый со мной согласится, то и не понадобится.

— Вот как? — Торстен удивлённо вытаращился, а потом понимающе заулыбался: — Ну-ну…

Вечером после ужина Обгорелые обсуждали с Талли железные копи и добычу руды, доказывая ему до хрипоты, что жители Долины не вправе рыть горы, которые им не принадлежат, и с гневом выслушивали своего гостя, вопрошающего — где же тогда брать металл для оружия, которое горцы потом сами беззастенчиво крадут, грабя обозы. «Где-нибудь, но не в наших горах», — был упрямый и неизменный ответ.

Роберт никогда не задумывался о том, из чего делают оружие и доспехи. Для него само собой разумелось, что кузнецы куют мечи, наконечники для стрел и копий, шлемы и латы, искусные мастера затем наносят красивую гравировку, покрывают резьбой и эмалью, ставят свои клейма и украшают драгоценными камнями. Но он никогда не интересовался, откуда берётся исходный материал для всего этого великолепия. Скромно сидя в тени, подальше от прославленных воинов, Роберт прислушивался к разговору, не вмешиваясь, отмечая про себя вопросы, которые решил при случае задать сиру Бриндену.

Вождь первым прервал познавательную беседу.

— Ты сделал Ведьмину свечу, парень? — спросил он у Роберта. И когда тот помотал головой, вскинул озадаченно косматую бровь: — А какой дар принесёшь Огненной ведьме, уже решил? Выбрал палец?

— Я не буду сжигать палец, милорд, если вы позволите. Он пригодится мне для охоты и будущих битв. И в носу ковыряться. Вот… — Роберт подошёл ближе и протянул главе клана дощечку, на которой Грай по его указке всё утро рисовала обожжённой на костре веткой силуэт сокола с распахнутыми в стороны крыльями.

— Что это? — непонимающе вертел дощечку в огромных ладонях вождь.

— Символ моего дома. Попрошу Смэда, чтобы он выковал такое клеймо.

Вождь долго рассматривал картинку, а потом с интересом взглянул на Роберта. Красная Рука, видя такую реакцию отца, не стерпел.

— Мы Обгорелые, — сказал он непримиримо. — Лордёныш должен сжечь часть своего тела в огне! Должен засунуть палец в свечу! Или не палец…

Члены клана согласно закивали.

— Но ты не засовывал. И свечу не делал, — возразил Роберт. — Ты раскалил нож и воткнул его себе в глаз. Мне до тебя далеко, и я не смогу ткнуть себя не только в глаз, но вообще куда-либо. Поэтому я прошу тебя помочь мне сделать это. Если не боишься…

— Чего?! — Тиметта перекосило.

— Смэд раздует меха в кузне и раскалит клеймо, а ты приложишь его к моей груди. Туда, где сердце. Скорее всего, я буду орать так, что Огненная ведьма ещё пожалеет о том, что я решил принести ей дар… а стоящие рядом могут оглохнуть.

Эша и Хджордис расхохотались, и некоторые присоединились к ним. Вождь продолжал с любопытством слушать, не принимая чью бы то ни было сторону.

— Огненная печать на моём сердце станет общей данью уважения моим предкам и семье моей жены! Станет знаком объединения наших домов! Разве это недостойный дар? — спросил Роберт, обводя взглядом стоящих в круге костра.

Не найдя, что ответить, Красная Рука вопросительно посмотрел на отца. Тот качнул головой:

— Парень прав. Законов клана такой дар не нарушит. Воин он неважный, охотник посредственный. Но ум у него коварный. И язык хорошо работает.

— Языком болтать, не мечом махать, — презрительно скривился Тиметт. — Он языком собирается добыть сумеречного кота? Убедит его сдаться? Или заговорит до смерти?

— Скоро узнаем… — пожал плечами вождь.

В этот раз церемонию Посвящения устроили полностью для одного Роберта — Вилфред, Тове и трое других ребят лишь весной достигали нужного возраста. Роберт тоже был ещё слишком юн, но, учитывая обстоятельства, для него сделали исключение. И посреди поляны полыхал огромный костёр, вокруг которого девушки в своих лучших нарядах танцевали и пели песни, Силдж читала заклинания, а столы ломились от угощений.

Три дня Смэд колдовал над клеймом, шлифуя сделанную по эскизу Грай заготовку, стараясь, чтобы рисунок получился отчётливым, а его кромка аккуратной и ровной. Увесистый железный кругляш на длинной ручке с силуэтом сокола и лунного серпа слева раскалили в огне, и Красная Рука щурил глаз в предвкушении. Помимо своей воли избранный Огненным братом, он всем видом выказывал недовольство, но был не вправе отказаться.

От первого глотка приготовленного Силдж питья Роберт чуть не задохнулся, схватился за горло, закашлялся и в изумлении вытаращил глаза. Кто-то рассмеялся, а Торстен похлопал по спине ободряюще.

— Не вдыхай, просто пей залпом. А затем резко выдохни, — сказал он.

Глотку Роберта обожгло, будто он пил жидкий огонь, в животе стало тепло, зато через пару минут мир заискрился яркими красками, а все окружающие показались ему добрыми и милыми. Страх отступил, сердце наполнилось любовью — сейчас он любил всех без разбора, даже Одноглазого Тиметта.

— Прими, Владычица, дар Роберта, сына Джона!

— Ты как? В порядке? — Лицо Торстена забавно искривилось, поплыло, и Роберт беззаботно хмыкнул, кивая. Смешное пятно приблизилось и сказало знакомым голосом, в котором слышалась тревога: — По-моему, Силдж перестаралась, надо было тебе поменьше чашу дать…

Голова кружилась, губы сами собой растягивались в счастливой улыбке, ноги вдруг ослабели и стали непослушными, и Роберт прислонился спиной к дереву, желая сползти вниз и прикорнуть там, свернувшись клубочком, пока всё не закончится. Но Торстен не позволил, завёл его руки за ствол — так, что тело почти распласталось по поверхности, и, крепко удерживая за запястья, дёргал их время от времени, чтобы захмелевший Роберт не забывал произносить слова клятвы:

— Огонь моего очага — твой огонь!

— Тепло моего дома — твоё тепло!

— Жар моего сердца — твой жар!

— Отныне и навсегда! — принял его клятву Огненный брат.

— Отныне и навсегда! — приняло его клятву племя Обгорелых.

Заговорщицки улыбаясь, Роберт подмигнул Тиметту и скомандовал:

— Давай, брат!

— Драконий хер тебе брат, — прорычал тот свирепо.

Но Роберт продолжал бесшабашно ухмыляться.

— Решил сменить имя? Тиметт-Драконий Хер? — пьяно икнул он, и в следующий момент захлебнулся криком, вжатый в дерево раскалённым клеймом.

Плоть горела и дымилась, Тиметт старательно давил и кровожадно скалился, а Роберт бился, словно пришпиленный булавкой кузнечик.

Грай казалось, Роберт кричит уже целую вечность, что ещё немного, и металл прожжёт его тело насквозь, и она не выдержала, ринулась к брату, как выпущенный из арбалета болт, но врезавшись, лишь отбила себе ладони — тот не сдвинулся ни на дюйм, только чуть качнулся от неожиданности. Однако этого было достаточно, чтобы клеймо отлепилось от истерзанной плоти и упало на землю, а сомлевший Роберт осел на крепкие дружеские руки Торстена и сира Бриндена.