За почти два года, проведённых в плену, Роберт много раз представлял, как произойдёт его освобождение. Чаще всего это были жестокие сражения, которые заканчивались истреблением всего племени и выжженной до пепла пустошью. Но чем больше времени проходило, тем менее кровожадными рисовались картинки — безжалостная бойня и пожарища уступили место тайным побегам, с оружием и небольшим запасом еды. А в последние месяцы Роберт прекратил и бегать в своих фантазиях, мечтая теперь лишь о том, как обрадуется матушка, узнав, что он жив. Он тренировался, ходил на охоту и в дозор, рубил дрова и работал в кузне. И терпеливо ждал того часа, когда сможет стать полноправным членом племени — чтобы уйти по-честному, с гордо поднятой головой, не опасаясь получить стрелу в спину от зоркого караульного. Но никогда в его грёзах не возникал одинокий старик, добровольно пришедший за ним в поселение.

Роберт открыл глаза, медленно опустил ногу, скинул с головы шишку и вложил аракх в ножны. И только потом посмотрел на вестницу.

— Старик? — спросил он задумчиво. — Ивер привёл?

— Ты что, словно мертвяк, Роберт? — Грай с трудом стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу. — Я думала, ты обрадуешься. И побежишь так, что я за тобой не угонюсь…

— Я рад, — сказал он, поднимая с травы рубашку и неторопливо натягивая её на себя. — Как выглядит старик?

— Высокий… худой и… и старый. Очень старый, даже старее Ивера.

— Он рыцарь?

— Я не знаю. Может быть. Он в кольчуге, но вроде без оружия.

— Хорошо, пошли.

— Побежали, Роберт! Побежали быстрей!

Около костра, казалось, собралось всё племя. Гвалт был такой, что Роберта и Грай заметили, лишь когда они стали протискиваться сквозь плотную людскую массу, расталкивая толпу руками. По мере приближения к центру крики потихоньку смолкали.

Сир Бринден Талли стоял один, словно Обгорелые опасались заразиться от него дурной болезнью. Спокойно, с достоинством, он разглядывал шумящую толпу, неспешно рыскал по ней взглядом, выискивая того, за кем пришёл, и не обращал внимания на вылетающие порой из чьей-то чересчур крикливой глотки угрозы и оскорбления.

Кто-то цепко ухватил ринувшегося вперёд Роберта за локоть.

— Стой на месте, — прошипел ему на ухо Торстен. — И молчи, если жизнь этого воина дорога тебе.

Никто не сделал подобного предупреждения Талли, и тот тоже двинулся навстречу, наконец увидев Роберта, но путь ему преградил Красная Рука, грубо толкнув в грудь своим огромным двусторонним топором.

— Я Тиметт, сын Тиметта, по прозвищу Красная Рука, военный командир клана, — сказал он свирепо. — Кто ты и зачем пришёл?

Незваный гость остановился, взглянул на говорившего и чуть наклонил голову.

— Приветствую тебя, Тиметт-Красная Рука, — уважительно сказал он, а затем представился сам: — Я сир… кхм… Я Бринден, сын Эдмара¹, по прозвищу Чёрная Рыба, дядя леди Аррен, несчастной матери этого юноши. — Он кивнул в сторону Роберта. — Пришёл говорить с вождём твоего племени.

Тиметт шагнул в сторону, освобождая дорогу, и Талли подошёл ближе к сидящему на огромном, устеленном шкурами троне вождю, окружённому вооружёнными мужчинами.

Роберт с удивлением осматривал Обгорелых. Все они были в добротных доспехах, варёной коже, их меховые плащи стягивали массивные золотые пряжки, а оружие блестело. Горло вождя прикрывал золотой, с инкрустацией, горжет, а пальцы, в том числе изуродованные огнём, унизывали перстни с разноцветными камнями. В одной руке он сжимал золотой кубок, другой поигрывал кинжалом из валирийской стали. Даже в День Посвящения Роберт не видел такого великолепия.

— Я Тиметт, сын Торбена, верховный вождь клана, — сказал вождь. — Чего ты хочешь, Чёрная Рыба?

— Мы узнали, что Роберт… сын Джона, законный лорд Долины Аррен, волей Семерых и вашим милосердием жив и здоров. Я пришёл поблагодарить вас, — сказал сир Бринден, снова вежливо, с достоинством кивая.

— Ну так благодари.

— У подножия гор для вас стоит обоз с провизией, доброй сталью, медной и бронзовой утварью. Отпустите Роберта Аррена, и вы никогда больше не будете знать голода и недостатка в хорошем оружии.

Вождь важно кивнул, остальные стали переговариваться, обсуждая предложение, кто-то заспорил. Самая многочисленная компания, в которой был и Красная Рука, громко смеялась.

— А нужник кто будет у нас чистить, а? — выкрикнули оттуда.

Смех перекинулся на остальных, и даже глава клана улыбнулся. Но потом он вновь стал серьёзным и спросил:

— Мои люди говорят, там не просто обоз. Вы встали большим лагерем, там много вооружённых воинов. Это ловушка?

— Нет, — ответил сир Бринден. — Это охрана. На обоз могут напасть другие кланы.

— Мы тоже можем напасть, — ухмыльнулся Красная Рука, и его соратники согласно загалдели.

Сир Бринден дождался, пока гвалт немного стихнет, и величественно расправил плечи. Его рука потянулась прикоснуться к рукоятке меча — в серьёзных ситуациях это всегда придавало ему уверенности в правильности принимаемого решения. Он предполагал предстать перед похитителями полномочным послом великого дома, окружённый свитой из самых достойных рыцарей Долины, с честью выполняющих свой долг, а прибыл в поселение один — безоружный, большую часть пути проведя на лошади со связанными руками и мешком на голове. На переговорах Обгорелые твёрдо стояли на своём, и ему пришлось уступить. Теперь же, чтобы окончательно решиться, приняв на себя все последствия своего решения, ему требовалась хоть какая-нибудь опора. Однако меч у него отобрали ещё в самом начале пути, и он досадливо отдёрнул ладонь от пустых ножен.

— Если у вождя есть дочь, сестра или внучка, мы готовы рассмотреть возможность брака между нею и лордом Долины, — торжественно и степенно сказал посланник леди Аррен.

Почти месяц простоял обоз в предгорье, пока им удалось отыскать и убедить жившего в одиночестве Обгорелого, назвавшегося Ивером, доложить главе клана о прибытии парламентёров.

— У вождя есть дети? — спросил сир Бринден у упрямого отшельника, когда пытался сломить его сопротивление, уговаривая хотя бы передать просьбу о встрече. И когда тот не ответил, пояснил свой вопрос: — Если бы они попали в беду, неужели их отец не испробовал бы любой способ помочь? Есть у него дети?

— Есть, — наконец кивнул Ивер. — Сын и дочь. Да, он бы всё сделал для них.

И только тогда дело сдвинулось с мёртвой точки.

Полученные сведения до поры до времени оставались просто сведениями. Предложение о браке в какой-то степени стало неожиданностью и для самого сира Бриндена. «Всё, что угодно, дядя!» — сказала ему Лиза. Но что он мог дать им? Еду и оружие? Обгорелые обсмеяли его — они и правда могли сами брать необходимое, нападая на обозы, рудники и деревни. Посулить золото? Ходили слухи, что уцелевшие в битве на Зелёном Зубце горцы вернулись в свои горы не с пустыми руками, а больше всех золота привезли с собой именно Обгорелые, которые ещё успели послужить в охране десницы короля. Сир Бринден догадывался, что не каждый день племя пьёт из золотых кубков и щеголяет в новых доспехах. Хитрые дикари подготовились к его приходу, выставив напоказ своё благосостояние: искусно сделанное оружие, украшения, богатую одежду и даже кинжал из валирийской стали, который старший Тиметт демонстративно крутил в левой руке с обугленными пальцами. У Арренов не было ничего, что бы они могли предложить Обгорелым в обмен на свободу Роберта. Только сам Роберт.

В полной мере осознавая невозможность решить дело так, как того требовали его происхождение, честь и обычаи, Талли принял как данность и мучительную в своей унизительности зависимость великого дома Арренов от чужой воли, и собственное бессилие что-либо противопоставить ей. Однако всё внутри него протестовало против совершаемого над своей природой насилия, и в большей степени даже над безвинным парнем, судьбу которого он сейчас так самонадеянно решал. Поэтому не удержался и надменно добавил:

— С начала времён Долина не знала ничего подобного. До сегодняшнего дня такой чести не удостаивался никто.