Викина подруга уже выходила к костру со своим шестиструнным инструментом.

— Про два монастыря, — шепнула ей Стоцкая. — Подпевайте, если знаете слова! — обратилась он затем к отряду.

Зазвучали аккорды.

Легенду услыхав однажды в детстве,

Не все я помню, честно говоря.

Давным-давно стояли по соседству

Мужской и женский — два монастыря…[2]

Какой все-таки у Вики красивый голос! Да и песня прикольная — я ее, правда, в первый раз услышал только студентом, в начале 90-х. В отряде, помимо Стоцкой и, может быть, Гриценко, слов тоже никто не знал, но задорный припев некоторые начали подхватывать уже со второго раза, а под конец почти все девчонки и большинство мальчишек уже орали на весь лес:

…А в это время женщины копали,

И продвигались женщины вперед!

Пока суд да дело, костер разгорелся — Вике с Оксаной даже пришлось в ходе выступления сделать пару торопливых шагов, дабы оказаться подальше от жаркого пламени.

— Что ж, продолжим наш вечер! — провозгласил Ант, когда Гриценко и выкупившаяся с ее помощью из «рабства» Стоцкая вернулись на свои места. — Как известно каждому, хлеб — всему голова! Поэтому сейчас мы с вами будем жарить его над огнем!

По знаку Анта вдоль сидевших на бревнышках двинулись трое: «Вахмурка» со связкой очищенных от коры длинных прутиков, которые он по пути вручал каждому третьему-четвертому, Славик Агеев с тазиком черного хлеба, выдававший по кусочку тем, кого успел осчастливить подарком Вовочка, и Оля Парфенова с пачкой соли.

— А почему не всем дали? — возмутилась Летунова, которой прутика не досталось.

Нас с Младшим, кстати, тоже обделили.

— Место вокруг костра не резиновое, — терпеливо пояснил Михеев. — Поэтому придется подходить с хлебом по очереди. Но скучать никто не будет! Пока первая группа соберется у огня, остальные делятся на две команды. Для простоты: одна — те, кто сидит справа от меня, другая — те, кто слева. Договорились? Тогда играем в игру! Одна команда называет слово, другая хором поет куплет из песни, в которой это слово встречается. Потом — наоборот: те, кто пел — загадывают, а первые — поют. Постарайтесь выбирать слова попроще: такие, как «кибернетика» или «синхрофазотрон» — не надо!

— Про синхрофазотрон у Пугачевой есть! — заметила с места Майя Абашидзе. — «…занимаюсь на труде синхрофазатро-о-оном!..»

— Все равно лучше не надо, — покачал головой Ант, сторонясь от костра, чтобы дать возможность подойти туда первой партии обладателей прутиков.

А я поймал себя на мысли, что попросту восхищаюсь организацией мероприятия — насколько все идет четко и продуманно! Без сомнения, у Михеева — ну, или у кого-то из его «миньонов» — к такому подлинный талант! Тот, кто сумел так поставить дело, в те же 90-е наверняка не пропадет!

Я даже стал перебирать в уме фамилии известных предпринимателей и политиков своего времени, но ни Михеева, ни Усова, ни Коганова, ни хотя бы Парфеновой что-то там не припомнил. Зато сообразил другое: а ведь, за одним-единственным исключением, я понятия не имею, как сложатся через пяток-другой лет судьбы этих ребят! Понадобись вдруг мне, как Алисе Селезневой в том самом сериале, рассказать товарищам по отряду об их будущем — не сумею! Придется сочинять на ходу — подобно все той же Алисе! Даже обидно немного: тоже мне гость из двадцать первого века!

Мой взгляд непроизвольно отыскал у костра Стоцкую — вот что ждет впереди ее, я знал. Порадовать, правда, Вику мне было бы особо нечем.

Она рано вышла — в смысле, выйдет — замуж, что называется, по залету. За человека, почти на десять лет ее старше. Но дитя не родится, на девятом месяце беременности Стоцкая — звучную фамилию она сохранит — попадет под машину, сама останется почти цела, но потеряет ребенка. Как ни странно, Викин брак после этого не распадется. Но во время октябрьских событий 1993 года ее муж погибнет. Не знаю, на чьей он был — будет — стороне — защитников Верховного Совета или сторонников Ельцина, а то и просто просто окажется среди зевак, пришедших поглазеть, как танки стреляют по Белому Дому — немало таких тогда скосили шальные — а может, и, наоборот, прицельные, снайперские — пули…

«Стоцкая что, выйдет замуж за американца?» — с любопытством спросил тут Младший, должно быть, уловивший отголоски моих мыслей.

«Почему американца?» — не понял я.

«Ну, Белый Дом — это же в Америке!»

«Это другой Белый Дом…» — я чуть не добавил: «в Москве», — но вовремя остановился: не хватало только вопросов, почему в Москве стреляли танки!

Что-то мой юный пионер все же распознал:

«А кто стрелял? И в кого?»

— Дрон, мы загадываем слово! — дернул меня тут за рукав Толик.

— «Стрелять», — на автомате выдал я.

— О, клево! Наше слово: «стрелять!» — громко повторил за мной Степанов.

На то, чтобы дать ответ, чужой команде не потребовалось и четверти минуты:

Зайдя в тот ресторан, увидев англичан,

Французы стали все разозлены!

И, кортики достав, забыв морской устав,

Они дрались, как дети Сатаны!

Но спор в Кейптауне решает браунинг,

И англичане начали стрелять…[3]

А мысли мои уже снова текли своим чередом — как ни старался я на них не концентрироваться, дабы снова не спровоцировать Младшего на лишние вопросы.

Грустную историю недолгой семейной жизни Стоцкой я услышал от нее самой: в 94-м мы случайно встретились с ней в плацкартном вагоне поезда «Москва — Симферополь». Причем я Вику сперва и не узнал: помнил ее еще хрупкой девочкой с забавными косичками, что были у нее в 83-м — с нынешним каре я если Стоцкую и видел, то все перечеркнула пресловутая амнезия. Кстати, сейчас понимаю, что за девять лет, с 1985-го по 1994-й, Вика как раз не столь уж и изменилась. Нет, немного подросла, конечно, окончательно оформилась, превратившись из девочки-подростка в молодую женщину двадцати двух лет, но теперь бы я мимо нее уже не прошел, как тогда, в поезде.

Стоцкая тогда сама меня окликнула — уже в спину, возможно, тоже не была уверена, что не ошиблась. Назвалась…

На юг я ехал один, она тоже. У меня была с собой бутылка «Распутина» — того самого, «я вам подмигиваю, один раз — внизу, и другой раз — вверху» — которую мы с Викой и уговорили на двоих за откровенным разговором. Когда же водка закончилась, Стоцкая достала из чемодана литровый пузырь «Рояля» — его, правда, уже пришлось разбавлять купленной на платформе «Фантой» — а что вы хотите, девяносто шесть оборотов!

В итоге Вика уснула на чужой полке, но я договорился с ее хозяйкой — хмурой пожилой женщиной — и организовал им обмен. Тетка только выгадала — с боковушки у туалета перебралась на куда лучшее место.

На перрон на вокзале Симферополя мы сошли вместе. Дальше Стоцкой нужно было в Евпаторию, мне — в Феодосию, но спирт у нас еще оставался, и каким-то образом мы оба оказались в Коктебеле, где и провели безвылазно следующие две недели, наслаждаясь морем, солнцем и друг другом.

«Погоди! — снова встрял настырный Младший. — Я не очень понял. Мы со Стоцкой что? Это самое? Чпок-чпок?»

Что-то уж он больно проницательный сегодня — прям хоть вообще ни о чем не думай!

«Ты пока нет, — усмехнулся я. — Тебе еще рано. Да и ей, пожалуй…»

«Но… Все случится? Когда-нибудь?»

«Как вести себя будешь!»

«Я же говорил! — обрадовался юный пионер, верно приняв мой ответ за утвердительный. — А ты все: Казанцева, Казанцева…»

Непроизвольно я снова поискал глазами Яну: как видно, устав воевать с комарами, та щедро поливала себя из стеклянного пузырька «Гвоздикой».

— Эй, Казань, полегче! — безуспешно пыталась при этом отобрать у нее пахучее снадобье Мила Захарова — как раз смолкла очередная песня, и я расслышал ее слова отчетливо. — Всем надо — не одну тебя кусают!