«А могут?»

«Так-то кому оно на фиг сдалось? Просто из баловства… Или чтобы гадость сделать… Короче, могут. Но всегда можно взамен чужое взять».

Этого нюанса — насчет круговорота мыла в туалете — я тоже не помнил.

«Ладно, забирай контроль и пошли за мылом», — вздохнул я, и в этот момент из приоткрытого окна до нашего слуха донесся сигнал горна:

Бери ложку, бери хлеб и садися за обед…

Бери ложку, бери хлеб и садися за обед…

Слова, понятно, не звучали — один лишь гулкий трубный глас — но немудреный речитатив всплыл в моем мозгу сам собой. Почему «садиСЯ»? Наверное, просто чтоб в размер ложилось.

К слову, о горне — это, конечно, была запись, транслируемая из радиорубки. За все годы, что я ездил в «Полет», живой горнист там играл всего однажды, еще в конце 70-х. Ходил от корпуса к корпусу и дудел. Мне тогда лет семь было, и этот чувак с украшенной алым вымпелом золоченой трубой казался мне нереально крутым, а его сигналы — одной из главных фишек лагеря. Я мечтал, что вырасту — и тоже так научусь. Когда уже на следующий год горниста заменили магнитофонной записью, моему октябрятскому разочарованию не было предела.

«Обед», — констатировал между тем Младший.

«Да, постирушка пока, по ходу, откладывается… — пробормотал я. — Эй, что ты делаешь?» — наш юный пионер зачем-то принялся натягивать многострадальную рубашку.

«В столовую с голым пузом не пустят», — пояснил он.

«Это понятно. Чистую надень!»

«На фига? Все равно же стирать!»

«Охота ходить в грязном?»

«Подумаешь, грязь…»

«Надень чистое, — твердо повторил я. — Или заберу контроль и сделаю это сам».

«На тебя так никаких рубашек не напасешься!» — буркнул Младший — но сдался.

Когда, приодевшись, мы вышли из корпуса, Вадим уже строил своих пионеров перед крыльцом. Десятью шагами правее разбирались по двое наши младшие соседи с первого этажа — третий отряд.

— Опять парами?! — недовольно заспорил кто-то из «миньонов» Михеева — сам Ант на этот раз грудью на амбразуру не полез.

— Вы в пионерском лагере, а не у бабушки на даче! — сухо отрезал вожатый. — И не парами, а в колонну по два! За ручки держаться никому не предлагаю!

Многие почему-то засмеялись — не знаю, что уж тут такого веселого прозвучало.

Яна Казанцева с Мариной, похоже, так пока в отряд и не вернулись, так что мне пары не досталось — что меня, собственно, вполне устраивало.

— Второй отряд, в столовую, за мной — марш! — скомандовал Вадим, возглавив строй.

Тут мне почему-то подумалось, что сейчас вожатый предложит нам зарядить какую-нибудь пионерскую песню или хотя бы речовку, но не случилось.

Если задуматься, «Полет» стоял прямо в лесу, просто где-то — скажем, у жилых корпусов — это была широкая поляна, ну а где-то — за тем же футбольным полем — почти девственная чаща. Вот и путь в столовую пролегал через довольно густой березняк — правда, по выложенной бетонными плитами, местами потрескавшимися, местами утонувшими в грунте и поросшими травой, дорожке. Малышом я здесь даже как-то чуть не заблудился. Отбился от отряда, потерял направление — и ушел в сторону. Уперся в пионерскую линейку, выскочил на нее, перепугался — вожатыми нам, мелким, было строго сказано, что это сердце лагеря и ступать на него можно только по команде, самовольно — ни в коем случае, все равно что святыню осквернить… В общем, со всех ног бросился назад… Так-то там пятачок двести на двести метров, не больше: с одной стороны корпуса, с другой — столовая, по бокам — та самая дорожка и упомянутая линейка, но впечатлений мне тогда хватило…

Столовая представляла собой деревянное одноэтажное здание — более чем просторное, запросто способное одновременно вместить всех октябрят и пионеров лагеря вместе с их вожатыми. Отрядам отводилось по длинному, помеченному соответствующим номером столу, составленному, в свою очередь, из плотно придвинутых один к другому столиков поменьше — каждый на четверых. С обоих торцов теоретически могло поместиться еще по одному едоку.

Наш стол оказался вторым справа от центрального входа в здание (имелись еще боковые, но ими почему-то традиционно пользовались младшие отряды). По жесту Вадима пионеры гурьбой ломанулись занимать места, мой же взгляд почти случайно наткнулся на чугунную раковину у стены. С двумя кранами — значит, возможно, с горячей водой!

«Надо руки помыть!» — решительно заявил я Младшему.

Тот недоуменно посмотрел на наши ладони:

«Так чистые же!»

«С какой стати чистые? За что только не хватались, начиная от клешни Михеева и заканчивая чемоданом!»

«Расскажешь мне потом подробнее про ваше будущее, — помедлив, пробормотал Младший. — Такое впечатление, что у вас там сплошь грязь да смертельные эпидемии!»

К раковине он все-таки поплелся, пусть и с неохотой.

Горячая вода в кране и впрямь была.

— Резанцев, где тебя снова носит? — сердито встретил нас Вадим, когда мы вернулись к отрядному столу, во главе которого и расположился вожатый.

— Руки мыл, — продемонстрировал ему Младший мокрые ладони –полотенца возле раковины ожидаемо не оказалось.

— Хм… Молодец, — не без удивления кивнул Вадим. — Что ж, садись, ешь!

Понятно, что большинство мест за столом было уже занято. Один свободный стул стоял как раз рядом с вожатым, но устраиваться под боком у начальства у меня не было ни малейшего желания, о чем я и не преминул уведомить Младшего.

«Это в любом случае для Марины», — откликнулся тот.

Ну да, логично.

В поисках, где присесть, нам пришлось пройти до самого конца стола. Здесь, за последним столиком, расположился всего один человек — белобрысый паренек, кажется, из моей, второй палаты, но, вроде бы, не из числа «миньонов» Михеева. Накрыто же было на троих. Кого-то еще не хватает, помимо нас?

«Казанцевой же», — снова подсказал мне Младший, усаживаясь напротив белобрысого.

А, точно.

Ну и как раз в этот момент Яна в сопровождении вожатой появилась в столовой.

— Садись сюда, — предложила девочке Марина, подведя к нашему столику.

Незанятых стульев тут теперь было два — рядом с нами, и возле белобрысого. Последняя тарелка борща, словно не определившись, куда податься, стояла аккурат посередине…

Поколебавшись секунду, Казанцева зашла с нашей стороны.

— Можно? — тихо спросила в своей манере.

— Нужно, — заявил я — Младший что-то замялся, пришлось впрячься самому. — Как твой чемодан? — спросил затем. — Нашелся? — мне и в самом деле было интересно — оставшейся без вещей девочке я искренне сочувствовал.

— Нашелся, — кивнула Яна. — Только не совсем, — добавила тут же. — Начальник лагеря дозвонился в Москву — его на стадионе забыли, откуда мы утром уезжали. Выгрузили зачем-то, а обратно не положили. Машина уже поехала, сказали, вечером привезут, а пока придется как-то перекантоваться…

— Ну, лучше так, чем чтобы совсем потерялся, — заметил я. — Например, выпал бы где-нибудь по дороге.

— Да, я тоже этого очень боялась…

Узнав, что хотел, продолжать разговор я не спешил, Младший с Казанцевой тоже не проявили инициативы, и мы занялись обедом.

Тот состоял из уже упомянутого мной борща, на второе шли котлета с картофельным пюре, на третье — компот из сухофруктов. Отдельно на общей тарелке лежали несколько кусков черного хлеба, весьма свежего, кстати. К нему бы еще соли, но увы, чего не было, того не было.

Как и ножей — не положены они за столом юным пионерам, да и, честно говоря, не нужны совершенно — хлеб уже нарезан, ту же котлету при желании легко можно вилкой разломать… Вилка с ложкой, к слову, были алюминиевыми. Помнится, пару лет назад кто-то из приятелей по лагерю меня настойчиво убеждал, что это — стратегический резерв страны на случай мировой войны, и когда злые американцы на нас нападут, пионерские вилки с ложками будут оперативно переплавлены на ракеты и самолеты. Полная чушь, конечно, но нигде после лагеря алюминиевые приборы мне как-то не встречались.